Моя мать считала великолепным рождественским подарком родословное дерево в рамке на моей стене.
Насколько я могла судить, мама и вправду наняла бы компанию Муки Престон для подобного расследования.
— Тогда вам повезло. Большинство американцев могут назвать своих предков только до прапрадедушек и прапрабабушек. После этого они начинают сомневаться.
Я попыталась считать себя везучей.
Мне это не удалось.
Я хотела сесть в потрепанное кресло у стола и задать Муки вопрос, ответ на который и впрямь был важен. Зачем она здесь? Придя сюда на следующей неделе, не найду ли я ее мертвой из-за того, что эта женщина совала нос в осиное гнездо и ее закусали?
— Вы странно на меня смотрите, Лили, — беспокойно рассмеялась Муки.
В моей голове вертелись частицы информации, складываясь в некий узор. Однажды ночью Ланетт приходила, чтобы втайне повидаться с Муки. Престон переехала в город сразу после того, как был убит Дарнелл Гласс. На ее машине висели номерные знаки Иллинойса. Ланетт вернулась в Шекспир, некоторое время пожив в Чикаго.
Я рассматривала округлые щеки Муки, ее сильную шею, и вдруг поняла, почему она кажется мне знакомой.
Я резко кивнула ей и вернулась к работе на кухне. Муки была сводной сестрой Дарнелла. Но, похоже, не было смысла беседовать с ней об этом. Строго говоря, это меня не касалось. Престон лучше кого-либо другого знала, кто она такая и что ей приходится оплакивать. Я гадала, кто решил хранить все в тайне. Хотела ли Муки работать под прикрытием, пока расследовала убийство брата, или Ланетт не желала признаваться в городе, что у нее была любовная связь с белым?
Еще я гадала, не отправилась ли Ланетт в Чикаго беременной.
Жив ли еще отец Муки? Может, он до сих пор в Шекспире? Разговаривал ли он с Муки?
Ружье, черное, коричневое, смертельно опасное, испугало меня. Я не видела свободного хранящегося огнестрельного оружия с тех пор, как начала заниматься уборкой. Да, я наводила лоск в шкафах для оружия, но никогда не находила ни одного ружья или пистолета не под замком, так, чтобы до них можно было легко добраться. Это не значило, что оружия в тех домах не было. Оно хранилось в тумбочках или в шкафах, просто не столь… доступных.
Я чувствовала, что мне не полагалось видеть это ружье. Муки просто совершила ошибку, поступив беспечно. Я понятия не имела, что гласят законы Арканзаса насчет оружия, поскольку сама никогда не хотела носить пистолет. Может, раньше ружье было заперто в багажнике машины Муки.
Мне вспомнились мишени. Если считать их типичным показателем искусства Престон, то она была хорошим стрелком.
Я подумала о стае, преследовавшей Джека. Дарси знал имя Муки, ему было известно, где она живет. Я представила, что ему в голову приходят те же самые мысли насчет Престон, что и мне.
Собрав вещи, я сказала Муки, что ухожу. Она вышла со мной на улицу, чтобы проверить почтовый ящик, заплатила мне, и мы вместе пошли по подъездной дорожке. Я усиленно размышляла, что бы такое сказать, если уж вообще говорить.
Чуть ли не в последнюю минуту я решилась:
— Вам надо уехать.
Она уже повернулась ко мне спиной, а я сунула одну ногу в машину.
Муки развернулась обратно, мгновение помолчала, а потом спросила:
— А вы бы уехали?
После некоторого раздумья я ответила:
— Нет.
— То-то и оно.
Она забрала почту и прошла мимо меня к полупустому дому, по которому гуляло эхо.
Когда тем вечером я добралась домой, на меня навалились последствия минувшей бессонной ночи и эмоционально напряженного дня. Было бы хорошо отправиться на карате и выплеснуть хоть немного этого напряжения, но я была так несчастна, что не могла заставить себя переодеться и поехать.
Я сидела у кухонного стола, и на меня накатывали волны черной депрессии. Мне казалось, что я оставила смерть позади, когда нашла этот маленький городок, выбрав его на карте лишь потому, что он назывался Шекспир, а моя фамилия Бард. В ту пору мне подумалось, что такая причина поселиться где-либо не хуже любой другой.
Я перепробовала немало мест, выписавшись из больницы, от дома моих родителей в Джексоне, штат Миссисипи, до Уэйверли, штат Теннесси, работала официанткой, уборщицей, мыла волосы в салоне, делала что угодно, лишь бы после окончания рабочего дня оставить все это позади.
Потом я нашла Шекспир, а городок обрел прислугу.
Когда погиб Пардон Элби, это было небольшое, частное дело. Но теперь творилось настоящее умопомешательство… Оно брало истоки в стайном инстинкте, особенно ужасавшем и бесившем меня. Я знала по опыту, что собой представляют мужчины, сбившиеся в стаю.
Я подумала о Джеке Лидсе, который никогда не входил ни в одну стаю. Он уже перестал на меня злиться… Или нет. Это от меня не зависело. Я к нему не пойду, сколько бы горюющих подружек и вдов ни приходило мне на ум. Иногда я ненавижу химию тела, которая способна играть такие шуточки с твоим здравым смыслом, с обещаниями, данными самой себе.
В дверь постучали, и я посмотрела на стенные часы. Оказывается, я просидела, таращась невесть куда, целый час. Моя раненая нога ныла, когда я встала. Я слишком долго пробыла в одной и той же позе.
Я заглянула в глазок. У моих дверей со встревоженным видом стоял Бобо. Я впустила его. Поверх ги на нем была коричневая куртка.
— Эй, как ты? — спросил он. — Я скучал по тебе на карате. Маршалл тоже.
Последнее он добавил торопливо, как будто я стала бы обвинять его в свинском поведении из-за того, что все вокруг скучали по такому множеству людей.
Будь это кто-нибудь другой, не Бобо, я не открыла бы дверь. Я знала его с тех пор, когда он только начинал бриться. Иногда парень держался самонадеянно, слишком задавался, но всегда был милым. Я подивилась тому, что этот мальчик стал моим другом.
— Ты плакала, Лили? — спросил он.
Я прикоснулась к своей щеке — да, так и есть — и ответила:
— Неважно.
Мне хотелось бы, чтобы он ничего не заметил, бросил эту тему.
— Нет, Лили, — сказал он. — Ты никогда себя не жалеешь. Это важно.
Удивительно, но Бобо вынул чистый носовой платок из кармана куртки и нежно вытер мои щеки.
Наши с ним беседы проходили не так. Обычно он рассказывал, как у него дела с учебой, мы разговаривали о новом броске, показанном нам Маршаллом, или о мальчике, с которым встречается Эмбер Джин.
— Бобо… — неуверенно и озадаченно начала я, пытаясь уложить все это в голове.
Тут парень начал действовать, причем решительно. Он обнял меня и крепко, с нервирующей опытностью поцеловал. Несколько секунд я потрясенно стояла, молча принимая этот интимный контакт, чувствуя тепло его губ, твердое давление тела. Потом сработала внутренняя сигнализация. Мои руки скользнули вверх и осторожно прижались к его груди. Бобо немедленно выпустил меня. Я посмотрела ему в лицо и увидела мужчину, желающего меня.
— Мне очень жаль, Бобо, — сказала я. — Надеюсь, я всегда буду твоим другом.
Я выразилась тускло, но не шутила.
Оттолкнуть Бобо стоило некоторых усилий. Было слишком легко вообразить, как я радушно встречаю его в постели — юного, энергичного, сильного, красивого, невольно внушающего любовь. Я надеялась загладить плохие воспоминания, заменив их хорошими. Мы с Бобо явно могли подарить друг другу несколько приятных воспоминаний. Даже сейчас я почувствовала искушение, увидев, как лицо его замкнулось от боли.
— У меня есть другой мужчина, — сказала я.
Мне была ненавистна мысль о том, что я говорю правду.
— Маршалл? — выдохнул он.
— Нет. Неважно, кто он, Бобо. — Я сделала над собой еще одно усилие и продолжила: — Ты понятия не имеешь, как я польщена, какое это для меня искушение.
Доказательством тому был мой неровный голос. Я увидела, как к нему вернулась гордость, когда он понял, что слышит правду.
— Я уже давно тебя люблю, — сказал Бобо.
— Спасибо, — серьезно, как никогда, отозвалась я. — Я горжусь этим.
Удивительно, но, открыв дверь, чтобы уйти, Бобо взял мою руку и поцеловал.
Я наблюдала, как отъезжает его джип.
— Трогательная сцена, — кисло сказал Джек Лидс.
Он вышел из тени навеса для автомобиля, пересек маленькую лужайку и оказался у моей передней двери. Детектив стоял всего в нескольких дюймах от меня, скрестив руки на груди, с презрительной ухмылкой на лице.
Я почти физически почувствовала, как у меня упало сердце. Я подумала, не закрыть ли дверь перед его носом, не запереть ли на замок; я была не в состоянии выдержать еще одну сцену.
— Ты трахнулась с ним, Лили? Золотой мальчик, никакого прошлого, которое давило бы ему на плечи, да?
Я почувствовала, как что-то во мне надломилось. Меня столкнули за грань.
Джек увидел это по моим глазам, внезапно встревожившись, начал расплетать руки, но я ударила его изо всех сил в солнечное сплетение. Он издал невнятный звук и начал сгибаться пополам. Я согнула руку и нацелилась локтем в основание его черепа. Мне удалось сдержаться только в самый последний миг, потому что это был смертельный удар. Но я слишком быстро отвела руку. Он сумел броситься на меня, вышиб из дверей, опрокинул на ковер и ногой захлопнул за собой дверь.
Второй раз Джек прижал меня к полу всем телом. Я не собиралась это терпеть и ударила его в раненое плечо. Он перевернулся, я оказалась сверху, схватила его одной рукой за куртку, второй скрутив свитер. Костяшки моих пальцев впились в его горло, и он издал давящийся звук.
— Да, Джек, это любовь, еще какая! — сказала я дрожащим голосом, который сама с трудом узнавала.
Я скатилась с него и села к нему спиной, прикрыв руками лицо, в ожидании, когда он ударит меня или уйдет.
Спустя долгое время я рискнула на него взглянуть.
Он все еще лежал на спине, не сводя с меня глаз. Видно было, как он дрожит, и я радовалась этому. Он поманил меня согнутыми пальцами. Я неистово потрясла головой.
Прошло еще много времени, и я услышала, как он шевельнулся. Джек сел, раскинув ноги, и притянул меня к себе. Он скрестил передо мной руки и держал крепко, но нежно.