— А чем он занят, Монео?
— Как? Он охраняет вашу персону, господин.
Женщины Императорской гвардии были одеты в облегающую зеленую форму с красным ястребом Атрейдесов на левой стороне груди.
— Они очень внимательно на него смотрят, — заметил Лето.
— Он учит их боевому языку жестов; говорит, что это старая система Атрейдесов.
— Это абсолютно верно. Интересно, почему этого не сделал предыдущий Дункан?
— Господин, если этого не знаете даже вы…
— Я шучу, Монео. Предыдущий Дункан просто не замечал опасности до тех пор, пока не стало слишком поздно. Этот воспринял наши объяснения?
— Во всяком случае, мне так сказали, господин. Он очень рьяно принялся за службу.
— Почему он вооружен только ножом?
— Женщины убедили его, что лазерные ружья необходимо брать только в особых случаях и вооружать ими наиболее тренированных и подготовленных гвардейцев.
— Твои опасения безосновательны, Монео. Скажи женщинам что бояться этого Дункана еще рано.
— Как прикажет мой господин.
Для Лето было очевидно, что Дункан отнюдь не в восторге от такого большого количества придворных, и он старался держаться от них в отдалении. Ему сказали, что большинство этих людей занимаются гражданскими лемма. Почти все они были разодеты в самое лучшее, что у них было, чтобы явиться во всем блеске своего могущества перед лицом Бога-Императора. Лето понимал, какими надутыми глупцами должны были казаться эти люди Айдахо. Однако Император помнил еще худшие времена, и такое положение вещей казалось ему шагом вперед.
— Ты представил его Сионе? — спросил Лето.
При упоминании Сионы Монео нахмурил брови..
— Успокойся, она очень мне нравится, несмотря на то, что шпионит за мной.
— Она становится очень опасной, мой господин. Иногда мне кажется, что она проникает в мои самые сокровенные мысли.
— Мудрое дитя должно знать своего отца.
— Я не шучу, мой господин.
— Да, это я вижу. Тебе не кажется, что Дункан проявляет нетерпение?
— За это время они разведали дорогу почти до моста, — ответил Монео.
— Они что-нибудь нашли?
— То же самое, что и я — новый Музей фримена.
— Они подали новую петицию?
— Не гневайтесь, мой господин.
Лето снова внимательно посмотрел вперед. Необходимость пребывать на открытом воздухе, эти длительные ритуальные путешествия, предпринимаемые только затем, чтобы вселить высокий моральный дух в Говорящих Рыб, — все это очень беспокоило Лето. Да тут еще эта злосчастная петиция!
Твердым шагом к Монео подошел Айдахо и остановился возле тележки.
В движениях Дункана было что-то угрожающее. Не может быть, чтобы так скоро, подумал Лето.
— Почему мы остановились, мой господин? — спросил Айдахо.
— Я часто останавливаюсь здесь, — ответил Лето.
Это была истинная правда. Он обернулся и посмотрел на высокий мост. Дорога, извиваясь, шла над каньоном, затем ныряла в Запретный Лес и дальше выходила в поля над рекой. Лето часто останавливался здесь, чтобы полюбоваться восходом солнца. Сегодня в этом зрелище было что-то особенное… вид восходящего светила пробуждал в Лето давнюю память.
Поля Императорской плантации простирались за Лес, в лучи утреннего солнца играли золотыми бликами на спелых колосьях. Зерно напомнило Лето о песках, о двигавшихся дюнах, которые когда-то покрывали эту землю.
И скоро покроют опять.
Впрочем, зерно не очень походило на кремнистый янтарный песок, который он так хорошо помнил. Лето оглянулся на скалу, замыкавшую въезд в Сарьир, — эта скала много лет назад была его убежищем. Но цвет скалы разительно изменился с тех давних пор. Как бы го ни было, глядя на Город Празднеств, Лето испытывал боль, чувствуя, что его сердце превратились во что-то чуждое роду человеческому.
Чем отличается это утро, что я чувствую такую тоску по утраченной человечности? — с удивлением подумал Лето.
Из всего императорского кортежа только он один, глядя на буйную растительность, думал о бахр бела ма, океане без воды.
— Дункан, — обратился Лето к Айдахо. — Посмотри туда, в сторону города. Когда-то там был Танзеруфт.
— Страна Ужаса? — в глазах Айдахо мелькнуло изумление, когда он взглянул в сторону Онна и снова посмотрел на Лето.
— Бахр бела ма, — сказал Лето. — В течение последних трех тысяч лет он покрыт океаном растительности. Из всех ныне живущих на Арракисе только мы с тобой видели настоящую Пустыню.
Айдахо снова посмотрел в сторону Онна.
— Где же Защитный Вал? — спросил он.
— Там, где пропасть Муад'Диба, там, где мы построили Город.
— Вот эта линия небольших холмов и есть Защитный Вал? Что же с ним случилось?
— Сейчас ты стоишь прямо на нем.
Айдахо воззрился на Лето, потом посмотрел себе под ноги и, наконец, огляделся по сторонам.
— Мы двинемся дальше, мой господин? — почтительно спросил Монео.
У Монео в груди вместо сердца тикают часы — он настоящее воплощение службы, подумал Лето. Ему предстояло провести важные переговоры, встретиться с множеством посетителей и сделать еще массу важных дел. Время подгоняло его. И ему не нравилось, когда его Бог-Император начинал толковать с Дунканами, вспоминая фрименское прошлое.
Лето вдруг осознал, что на этот раз задержался в пути дольше обычного. Придворные и гвардейцы давно замерзли на свежем утреннем холодке, тем более что придворные надели одежду, предназначенную для праздника, а не для зашиты от погоды.
Хотя, кто знает, подумал Лето, вероятно, для них празднество — это своеобразная форма защиты.
— Там были дюны, — произнес между тем Айдахо.
— Да, протянувшиеся на тысячи километров, — согласился Лето.
Мысли Монео пришли в смятение. Бог-Император отличался склонностью к рефлексии, но мажордом никогда не видел своего господина таким грустным. Вероятно, он грустит из-за смерти предыдущего Дункана. Кроме того, иногда Лето в таком состоянии высказывал вслух свои тайные мысли. Никогда нельзя спрашивать о причинах плохого настроения владыки, но им можно и нужно воспользоваться.
Надо предупредить Сиону, подумал Монео. Если бы только юная глупышка могла меня послушать!
Мятежный дух в Сионе был очень силен, не то, что в Монео. Лето обуздал его, приучил к Золотому Пути и беспорочной службе, но методы, которыми пользовался Лето для его воспитания, не годятся для Сионы. За время службы Монео узнал о таких способах воспитания, о которых он раньше не мог и подозревать.
— Я совершенно не узнаю местность, — признался Дункан.
— Прямо там, — продолжал Лето, — где кончается Лес, начинается дорога к Расщепленной Скале.
Монео перестал прислушиваться к их голосам. Очарование и колдовство Бога-Императора — вот что заставило меня так беззаветно ему служить. Лето никогда не перестает удивлять и поражать. Он непредсказуем. Монео посмотрел на профиль Императора. Во что он превратился?
В начале своей карьеры Монео изучал секретные журналы Цитадели, читал историю трансформации Лето. Но симбиоз с песчаной форелью оставался тайной за семью печатями, и даже рассказы самого Лето не могли рассеять этого непонимания. Если верить записям, то кожа из песчаных форелей сделала тело Лето неуязвимым по отношению к времени и физическому воздействию. Ребристый корпус мог противостоять даже зарядам лазерного ружья.
Сначала песчаная форель, потом червь — это часть великого цикла, в конце которого образуется Пряность. Этот цикл помещается в теле Императора, отмечает его время.
— Давайте двигаться, — произнес наконец Лето.
Монео мучила мысль о том, что он что-то пропустил. Он вышел из задумчивости и посмотрел в улыбающееся лицо Айдахо.
— Это называется витать в облаках, — смеясь, произнес Лето.
— Простите меня, господин, — сказал Монео. — Я…
— Ты витал в облаках, — повторил Лето, — но в этом нет ничего страшного.
Лето поудобнее разместился в тележке, закрыл защитный пузырь, оставив снаружи только голову и двинул свой экипаж. Повозка начала медленно взбираться на подъем.
Айдахо поравнялся с Монео.
— Под тележкой есть воздушная подушка, но он пользуется колесами, — сказал Айдахо. — Почему он это делает?
— Господу Лето нравится использовать колеса вместо антигравитации.
— Но почему? И как он управляет этим экипажем?
— Вы его не спрашивали?
— У меня не было такой возможности.
— Императорскую повозку изготовили на Иксе.
— Что вы хотите этим сказать?
— Говорят, что Господь Лето приводит экипаж в движение, когда начинает думать об этом каким-то особым способом.
— Но точно вы не знаете?
— Такие вопросы не доставляют ему удовольствия.
Даже для близких ему людей Лето остается загадкой, подумал Монео.
— Монео, — окликнул Лето своего мажордома.
— Вам лучше вернуться к своим обязанностям, — сказал Монео, жестом направляя Айдахо в арьергард.
— Я бы предпочел быть впереди, — возразил Дункан.
— Господь Лето не желает этого! Ступайте назад!
Монео поспешил занять свое место возле лица Лето, заметив, что Айдахо выполнил его приказ.
Лето взглянул на Монео.
— Ты очень хорошо это исполнил, Монео.
— Благодарю вас, мой господин.
— Ты знаешь, почему Дункан хочет находиться впереди?
— Конечно, ведь именно там должен находиться командир гвардии.
— Правильно, и он очень хорошо ощущает опасность.
— Я не понимаю вас, господин. Я никогда не понимаю, почему вы делаете ту или иную вещь.
— И это правильно, Монео, Так и должно быть.
***
Присущее женщинам чувство сопричастности является изначально семейным чувством — забота о детях, собирание и приготовление пищи, общие радости, любовь и горести. Похоронный плач — явление тоже изначально женское. Религия при своем зарождении была чисто женской монополией, она была отнята у женщин только после того, как стала мощной социальной силой. Женщины были первыми учеными-медиками и практикующими врачами. Между полами никогда не существовало явного равновесия, потому что власть обусловлена ролью точно так же, как и знаниями..