При имени Джерри Генри Лиззауэр потускнел.
— У меня нет сведений о мистере Хораке.
— Но вы были друзьями, он здесь жил. Вы должны знать, каким способом можно с ним связаться.
— Мы не говорили с ним с того времени, как я… гм… вынужден был попросить его съехать. Он не дал мне никакого адреса.
— Как вы не хотите понять? Я должна вернуть ему его вещи!
— Мисс Каннингхэм, я прошу прощения, но помочь вам не могу… А сейчас… вы позволите мне…
Ей вспомнился Моцарт.
— Вы не хотите мне сказать, потому что ревнуете к нему!
Генри Лиззаузр передернулся, словно от боли.
— Мисс Каннингхэм, я прошу вас… Вы сейчас расстроены… Пожалуйста, идите домой к родителям, они решат, как поступить с вещами, которые мистер Хорак оставил в вашем доме. — Очки без оправы сильно увеличивали его встревоженные, напуганные глаза.
Господи, это она, Алфея Каннингхэм, поднимает бучу и выставляет себя на посмешище, как еще одна из многих идиоток, околпаченных Джерри Хораком.
Она сбежала вниз по ступенькам. Входная дверь тут же закрылась, послышался звон цепочки.
В машине Алфея склонилась на руль. У нее не было сил возвращаться в позолоченную клетку, дарованную ей ее мучителями, — они наверняка знают о неверности Джерри и хихикают по этому поводу. Но куда ей направиться сейчас?
— Рой, — вслух произнесла она.
Дом Уэйсов на Кресчент-драйв никогда не был для нее таким же убежищем, как квартира над гаражом, да и раны, нанесенный ей Рой, еще не затянулись; и все-таки она направилась к этому небольшому оштукатуренному бунгало.
Дверь открыла Рой, одетая в шорты и просторную блузку.
Карие глаза ее расширились, рот раскрылся от удивления и лишь затем сложился в радостную, доброжелательную улыбку.
— Не могу поверить! — воскликнула она и повернулась к окну, чтобы громко крикнуть во двор: — Вы все! Ни за что не угадаете, кто приехал! Алфея! — Она сжала вялые ладони Алфеи, притянула ее к себе. — У нас Джошуа, Мэрилин и Би-Джей.
— Я проезжала мимо, — проговорила Алфея.
— У тебя все в порядке? Ты выглядишь какой-то расстроенной.
Со двора откликнулась Нолаби:
— Приводи Алфею сюда!
В маленьком заросшем дворике недавно была установлена треугольная печь из красного кирпича с вертелом, и возле нее — в ароматном дыму, в клетчатой спортивной рубашке и бермудах, вооруженный длинной вилкой — хлопотал над аппетитным поджаренным цыпленком Джошуа Ферно. Би-Джей поднялась на ноги — она тоже была в шортах, открывавших ее массивные ляжки. Мэрилин лежала в новом шезлонге красного дерева, широкое, не стесняющее движений платье не могло скрыть ее беременности.
Нолаби загасила сигарету и обняла гостью.
— Ты что-то давненько к нам не наведывалась, Алфея.
Би-Джей похлопала ее по плечу.
— Давно не виделись, — сказала она.
Мэрилин, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, пошевелилась, словно бы собираясь подняться и обнять Алфею.
— Нет, Мэрилин, — сказала Нолаби, озабоченно взглянув на нее. — Ты ведь знаешь, что говорят доктора.
— Слушай мать. Не вставай, — скомандовал Джошуа своей молодой супруге и протянул большую ладонь Алфее. — Я очень рад вас видеть.
Дружелюбные улыбки присутствующих привели Алфею в смятение: она чувствовала себя словно солдат в стане вражеских воинов.
— Я просто проезжала мимо, — повторила она. — Я, пожалуй, поеду.
Нолаби решительно возразила:
— Это будет очень глупо… Позвони домой и скажи, что ты ужинаешь у нас… Мой сын, — она игриво улыбнулась, взглянув на грузного, с брюшком, седовласого Джошуа Ферно, — устраивает грандиозный пикник, я собираюсь ставить в духовку свои знаменитые бисквиты… Надеюсь, ты их помнишь? А потом…
— Нет необходимости в дальнейшей рекламе, мама, — перебила ее Рой. — Алфея, ты останешься — и точка.
— Расскажи нам о художественной школе, — предложила Нолаби. — Рой говорит, что этот мистер Лиззауэр принимает только первоклассных художников и что… — Несколько минут Нолаби с присущей ей живостью излагала полученные из третьих рук сведения об институте.
На лице Алфеи играла холодная, вымученная улыбка.
Наблюдая за ней, Джошуа Ферно сказал:
— Алфея, девочка, похоже, тебе нужно немного взбодриться… Рой, проскочи мимо матери и дай подружке глоток того лечебного снадобья, что я принес на прошлой неделе.
— Ну-ну, Джошуа, — возразила Нолаби. — Ты ведь должен понимать, что девочки слишком юны, чтобы пить.
— Ой, тетя Нолаби, — вмешалась Би-Джей. — Когда вы только расстанетесь с такими устаревшими представлениями? Поверьте, колледж — это место, где девушка узнает, как обращаться с напитками.
— Би-Джей, — сказал Джошуа, — тебе для этого не нужен колледж. У тебя это в крови.
Смех и опять этот проклятый Моцарт, звучащий в голове! Алфея скрылась в кухне.
Рой последовала за ней.
— Что-то случилось, Алфея? — мягко спросила она. — Я могу тебе помочь?
— Господи, никак я попала в благотворительное общество!
— Нет, просто это Большая Двойка, — ответила Рой, поглаживая Алфею по руке.
При прикосновении руки подруги слезы брызнули из глаз Алфеи, и она ничего не могла с ними поделать, как это уже было накануне.
— Ну будет тебе, — неловко пробормотала Рой. — Пошли в мою комнату.
Розово-голубые детские обои в комнате были заменены на обои с желтыми розами. Рой собрала юбки и блузки, разбросанные на стульях, — несмотря на свою любовь к одежде, она не научилась обращаться с ней с должным уважением. Она принесла рулон туалетной бумаги, чтобы Алфея могла использовать его в качестве косметической салфетки.
Алфея промокнула бумагой глаза.
— Рой, Алфея! — раздался за окном крик Би-Джей. — Папа говорит, что цыпленок готов.
— Не ждите нас! — откликнулась Рой. — Мы придем чуть позже.
Алфея всхлипнула.
— Я продолжаю слышать эту музыку. Концерт Моцарта для валторны с оркестром… Я даже невзлюбила этого всеми чтимого Вольфганга Амадея… Рой, если бы музыка остановилась… если бы…
Хотя Рой считала себя совсем не такой, какой была, когда они составляли Большую Двойку (она стала настолько нормальной, что записалась в женский союз в Калифорнийском университете), узы дружбы не утратили для нее своей значимости. Она не могла спокойно взирать на то, как Алфея, которая переживала явный нервный срыв, сломается у нее на глазах. Она сама готова была заплакать от жалости и сочувствия. Рой бормотала утешительные слова, лихорадочно отрывала полоски туалетной бумаги и промокала слезы на щеках подруги. В конце концов она решилась налить Алфее снадобье Джошуа.
— Вот, выпей. — Рой подала Алфее фужер, вспоминая аналогичные сцены из разных кинофильмов.
Рука Алфеи дрожала. Несколько капель виски выплеснулось, однако остальное она выпила, закашлявшись в промежутке между приступами рыданий.
— Этот концерт для валторны, — прошептала она. — Боже, я ненавижу его!
Невразумительные реплики подруги вкупе с безутешными, столь не характерными для Алфеи слезами, убедили Рой, что ей одной с ситуацией не справиться.
Снаружи, где к тому времени сгустились прохладные сумерки, Джошуа сидел у шезлонга Мэрилин, а Нолаби и Би-Джей — на новой деревянной скамейке. После надрывающих душу рыданий было приятно увидеть четырех людей, которые завершали ужин традиционным кофе с мороженым, — Джошуа регулярно приносил сорт, который любила Мэрилин.
Когда Рой появилась во дворе, Нолаби сказала:
— Там на вертеле есть грудки и куриные ножки… Бисквиты в духовке… Я понимаю, что у вас с Алфеей есть что рассказать друг другу.
— Где она? — негромко спросила Мэрилин.
— Она чем-то страшно потрясена. — Чувствуя себя предательницей, Рой, еле слышно шевеля губами, добавила: — Она продолжает плакать.
— Плакать? — переспросила Би-Джей. — Совсем не похоже на Алфею, которую знаю я.
— Она плачет все время, с тех пор как мы ушли в дом.
— Так долго? — повернула голову Нолаби.
— Она была похожа на человека, потерявшего веру и надежду, когда появилась здесь, — сказал Джошуа, касаясь губами щеки Мэрилин, после чего поднялся на ноги. (Рой обратила внимание, что он совершенно не способен оторвать губы или руки от Мэрилин.) — Я пойду посмотрю.
— Подожди, Джошуа, — возразила Нолаби. — Я думаю, что за эти годы ребенок привык ко мне, и ей будет легче со мной.
— Это моя специальность, Нолаби, моя сфера деятельности, — сказал Джошуа. — Когда работаешь с актерами или писателями, ты или обуздываешь истерику, или должен подавать в отставку.
Рой потащила его в комнату, где Алфея рыдала, уткнувшись лицом в подушку.
— Алфея, — рокочущим басом сказал Джошуа, — прекрати слезы.
— Я… не могу.
Он поднял ее с кровати и встряхнул. Голова девушки болталась из стороны в сторону, а рыдания продолжались и казались механическими, как заезженная пластинка. Джошуа прижал ее к себе, а за спиной обеими руками изобразил, что нужно набрать номер телефона.
— Ее родителей, — безмолвными движениями губ сказал он.
Рой затрясла головой, шепча:
— Она с ними не ладит, они ненормальные…
— Соединись с ними! — повелительно показал он губами.
Меньше чем через пятнадцать минут у дома остановился автомобиль с зажженными фарами. Раньше шофера из лимузина вышли мистер и миссис Каннингхэм и быстрыми шагами направились по тропинке к дому.
Нолаби ожидала их у открытой двери.
— Проходите сюда, — проговорила она. — Вы, должно быть, Каннингхэмы… Я Нолаби Уэйс. Рой и Джошуа — мой зять, Джошуа Ферно — в комнате с Алфеей… Комната в конце коридора.
— Прежде чем мы войдем, — сказала миссис Каннингхэм, сжимая руку мужа, — не могли бы мы узнать, миссис Уэйс, что с Алфеей?
— Мы толком не знаем, — ответила Нолаби. — Она стала рыдать, как только приехала сюда, и все еще продолжает плакать.
Правое веко миссис Каннингхэм нервно задергалось.
— Бедная девочка, это так непохоже на нее. Спасибо вам за то, что вы проявили заботу о ней.