— Ну и что? — В темноте ее голос прозвучал как-то по-детски жалобно.
— С каких это пор ты стала такая отчаянная?
— С этой минуты.
Снова поцеловав ее в плечо, он недоверчиво хмыкнул.
— Правда, Линк… Если бы ты только знал, как мне осточертело отвечать за вещи, за которые я и цента не дала бы! — Она заговорила быстро, словно спеша выговориться. — Моя жизнь всегда принадлежала кому-то другому. Сперва мама пошла на все, чтобы я сделала карьеру… Она и сейчас постоянно озабочена тем, чтобы продвигать меня и дальше. Я не жалуюсь, Линк, но это бремя — осуществлять мечту другого человека… Потом Джошуа. Он тоже без конца подталкивает меня.
— Это нечто такое, что меня удивляет. Большой Джошуа, каким я знал его, никогда не стремился обеспечить карьеру жене.
— Возможно, он считает, что, чем больше я занята, тем больше вероятности, что я буду счастлива с ним.
— Дьявол находит работу праздным рукам, так, что ли?
— Мне не хотелось бы быть превратно понятой…
— В этой твоей теории есть резон.
— Знаешь, в компании меня называют настоящей профессионалкой. Но они не принимают во внимание, умею или не умею я играть. Для них важно, что я с первыми лучами зари встаю и появляюсь в гримерной, что я перекрашиваю или отбеливаю по их просьбе волосы, набираю или теряю вес, соглашаюсь сниматься в самых неожиданных натурных съемках, соглашаюсь с любым сценарием, работаю с любым режиссером и разъезжаю ради рекламы по всей стране… Правда, сейчас тот случай, когда я делаю то, что мне хочется. Она обвила руками его шею, прижав обнаженные груди к его груди. На три дня я собираюсь забыть, чего от меня хотят другие, и делать то, что хочу я.
— А что потом?
— Исчезнуть из поля зрения.
Однако в конце концов верх одержало неумение Мэрилин причинять кому бы то ни было боль и неприятности, и она отправила телеграмму по адресу Норт-Хиллкрест-роуд:
«Дошла до предела тчк беру пару дней отдыха тчк любовью Мэрилин».
Она нацарапала записку сопровождающему ее публицисту Кэбби Фрику, обещая догнать группу в Балтиморе.
Мэрилин оставила записку на письменном столе. Когда она и Линк уходили и открыли дверь, ее послание сквозняком сдуло под туалетный столик.
Сидя под навесом крыльца на неотесанных деревянных стульях, Мэрилин и Линк смотрели на дождевую завесу, повисшую над рябью озера.
На Мэрилин были толстые, пушистые белые носки и плотная красно-черная куртка «лесоруб». Эти вещи были куплены два дня назад в старомодном деревенском магазинчике, куда они зашли, чтобы запастись едой, и где сморщенный семидесятилетний хозяин назвал ее «миссис» и никак не показал, что узнал ее. Эта однокомнатная хижина с трубой из серого камня — единственное строение на опушке леса — принадлежала Линку, который купил ее на имя Дина Харца.
Небо расколола яркая молния. Мэрилин затаила дыхание. Почти сразу же загрохотал гром. Крупные капли дождя ринулись вниз с такой силой, что вода в заливчике закипела, словно в котле.
— Впечатляет, правда? — сказала она. — Не то, чтобы страшно, однако…
— Ты ведь из города, где природа зажата и укрощена.
— Это верно.
Новый удар грома прозвучал так близко, что Мэрилин невольно подпрыгнула. Линк взял ее за руку, и они просидели на крыльце до тех пор, пока громовые раскаты не затихли, а завеса дождя не стала прозрачной; затем они вошли в дом.
Полки из кирпича и досок были заполнены книгами. В каменном очаге потрескивали сосновые дрова. Линк разжег газовую плитку и принялся готовить яичницу с беконом. Наблюдая его за этими домашними делами, Мэрилин пыталась вызвать в памяти нервного, раздражительного молодого летчика, в которого влюбилась, и хотя кое-что напоминало ей прежнего Линка, например опущенный книзу уголок рта или улыбка, в целом от того колючего человека ничего не осталось. Сейчас Линк был удивительно привлекательным, умным, внимательным и деликатным — именно тем подарком судьбы, который она просила у жизни в девичестве.
Он отщипнул кусочек тоста, поджаренного над огнем.
— Что меня больше всего удивляет, так это то, откуда мы тогда знали, что подходим друг другу.
Мэрилин задумчиво кивнула.
К тому моменту, когда они вымыли посуду, дождь прекратился. Обняв друг друга за талию, они прогуливались по шуршащим опавшим листьям и влажной хвое, и крупные капли, запутавшиеся в ветвях, то и дело срывались им на головы и плечи.
Мэрилин вдохнула чистый воздух.
— Я собираюсь сказать Джошуа, — проговорила она.
Линк сжал ей руку.
— Что?
— Эти два дня убедили меня: самая большая наша ошибка в том, что мы не вместе.
— Это может иметь неприятные последствия.
— Линк, он поступит с Билли по справедливости.
— Почему ты так считаешь? Ты полагаешь, что глас Божий убедит его стать святым Джошуа Справедливым?
— Должен ли ты всегда быть таким умным, когда говоришь о нем?
— Будем считать, что это была неудачная попытка. — Он отпустил ее, обходя поваленное замшелое дерево. — Знаешь, Мэрилин, должно быть, ты не во всем понимаешь меня… Прежде всего, у меня нет ни малейшего желания писать. Мне больше подходит работать с книгами. Я люблю свою работу, даже если она не оплачивается. Я избавился от всяких амбиций — видимо, те восхитительные каникулы, которые я провел на Филиппинах, отрезвили меня. Да и вообще я скорее всего не горел желанием писать и хотел лишь что-то доказать отцу. Я бы и не добился ничего в Беверли Хиллз.
— Для меня это тоже не имеет значения.
— Факт остается фактом — ты звезда первой величины.
— Я говорила тебе, Линк, что это не для меня.
— Я думал о том, как мы могли бы предстать перед отцом, — тихо сказал Линк. — И всякий раз мне приходила на память та шумиха, которая возникла вокруг Ингрид Бергман.
Любовная связь шведской кинозвезды с Роберто Росселлини, директором фильма, снимаемого на отдаленном, крошечном и пустынном острове Стромболи в Тирренском море, имела большой резонанс в западном мире. Когда подтвердилась внебрачная беременность Ингрид Бергман, в «Конгрессионал рекорд» она подверглась общественному порицанию за недостойное поведение. Ее карьера в Голливуде на этом закончилась, а одиннадцатилетняя дочь была для нее потеряна.
— Бедная Ингрид, — вздохнула Мэрилин. Компания «Магнум пикчерз» приглашала Ингрид сниматься вместе с Мэрилин в «Северном сиянии». — Джошуа не отпустит меня слишком легко, я согласна. Но он должен дать мне развод. И кроме того, Линк, он ведь любит тебя. Разногласия с тобой даются ему труднее, чем тебе, — ведь он думает, что ты мертв, и ругает себя за те споры, которые вы вели друг с другом.
Ботинок Линка провалился в скрытую опавшими листьями лужицу.
— Господи, как я соскучился по нему, — сдавленным тоном сказал он.
— Значит, ты вернешься в Беверли Хиллз со мной?
Слова его прозвучали слишком громко:
— Мне страшно надоело все время возражать тебе.
Когда она позвонила в Цинциннати, Кэбби Фрик, который нес ответственность за ее исчезновение, с явным удовлетворением сообщил ей, что компания временно приостановила действие подписанного с ней контракта.
— Но я написала тебе записку, — сказала она.
— Чем? Симпатическими чернилами? — Слова звучали весьма зловеще. — Я никакой записки не получал.
35
Линк заплатил таксисту, взвалил вещевой мешок с надписью «Дин Харц, матрос первой статьи» на плечо и направился в дом. Утренние солнечные лучи врывались в открытое окно туалетной комнаты.
Мэрилин, в испачканной одежде после полуторасуточного пребывания в аэропортах, взволнованная предстоящим объяснением, понимала, что на Линка навалятся не только те же самые переживания, но и захлестнут впечатления, связанные с воспоминаниями о детстве, смерти матери и о здравствующем отце. Она взяла его за свободную руку. У нее не было багажа — ее новая теплая одежда осталась в хижине Линка, а гору чемоданов, с которой она отправилась в турне, Кэбби Фрик мстительно (впрочем, его можно было понять) оставил в Детройте.
— Странно, — задумчиво сказал Линк. — Дом кажется и больше, и меньше того, который я помню.
Она сочувственно сжала ему руку и полезла за ключом. В этот момент дверь распахнулась, и к ней бросился Билли.
Мэрилин подхватила сынишку на руки и стала целовать его в щеки и лоб.
Затем она посмотрела в сторону входной двери. Там в полутьме возвышался Джошуа — сильный, крепкий и неподвижный, как статуя Родена. На таком расстоянии невозможно было рассмотреть выражение его лица. Утренняя тишина разорвалась двумя наложившимися друг на друга вскриками.
— Линк? — хрипло произнес Джошуа.
— Отец…
Джошуа сделал неверный шаг вперед и остановился, привалившись к столу в вестибюле, словно боясь упасть.
Вещевой мешок полетел на пол. Линк бросился навстречу.
Отец и сын соединились в крепком мужском объятии.
Джошуа отпрянул назад, чтобы рассмотреть своего воскресшего первенца.
— Линк?
Линк издал носом странный звук. Он плакал.
— Что здесь делает мистер Харц? — спросил Билли.
— Мистер Харц… сын твоего папы. На самом деле он Линк… ты ведь знаешь Линка. — Фотографии улыбающегося Линка в детстве и в офицерской форменной фуражке в серебряных рамках стояли в гостиной на рояле и на письменном столе Джошуа.
Джошуа тоже плакал. Глядя, как в едином эмоциональном порыве они обнимают друг друга, Мэрилин была поражена удивительным сходством отца и сына — сходством их выразительных, крупных носов, густых черных бровей, очень темных глаз. Сейчас, когда оба были не в силах сдержать своих чувств, Джошуа казался старше, а Линк — моложе своих лет.
— Это же черт знает что, черт знает что! — бормотал Джошуа, потеряв способность находить слова. — Я не верю этому! Нам сообщили, что ты погиб.
— Сообщения были лишь слегка преувеличены… Я был в японском лагере.
— Как военнопленный?
— Они подобрали меня и отправили на Филиппины.