ывая на танцы, однако никто пока не решался выйти. Официант в красном пиджаке принес Линку заказанную порцию виски я с шиком поставил перед Мэрилин имбирный эль. Линк пригубил виски.
— Бывали здесь раньше? — спросил он.
Она покачала головой.
— Странная девушка.
— Я?
— Во-первых, вы нисколько не похожи на «Мэрилин Уэйс».
— А как, по-вашему, мне себя называть?
— М-м… дайте подумать. Как-нибудь изысканно, красиво, необычно, но не претенциозно.
Взгляд его обладал какой-то магнетической притягательностью, и она не могла отвести от него глаз.
Он щелкнул пальцами.
— Рейн!
— Это не имя, — возразила она.
— Тем не менее — Рейн. Да, именно Рейн. И какая-нибудь простая аристократическая фамилия… У вас есть идея?
— Фэрберн, — сказала она.
— То, что надо. — Он сложил в кольцо большой и указательный пальцы. Фэрберн — откуда вы взяли эту фамилию?
— Это фамилия моей матери.
Он поднял бокал.
— Рейн Фэрберн. Скромно и красиво, к тому же звучит по-театральному.
— И не претенциозно…
— Впечатляет, не правда ли?
— Истинно так, — сказала она.
Они улыбнулись друг другу через стол.
— Линк, а как… там?
Он сжал губы.
— Длительные периоды скуки перемежаются минутами ужаса и кошмара, — сказал он.
— Что заставило вас пойти навстречу этой опасности?
Его густые черные брови сошлись у переносицы.
— Малышка, может быть, вы забыли, что сейчас не время для отчетов и докладов. Сейчас час радости и счастья.
Внезапная смена настроения Линка, переход от безмятежности к суровому сарказму их дневного разговора, были для нее неожиданны, как порыв ледяного ветра. Должно быть, он посчитал, что война для нее — всего лишь тема для светской беседы. Она молча смотрела на элегантных черных оркестрантов на эстраде.
Некоторое время оба молча слушали музыку, затем он примирительно сказал:
— Оставим эту тему, хорошо?
В его черных глазах с золотистыми искорками читалось волнение, если не желание.
Гнев — вовсе не его стихия, подумала она.
Они снова улыбнулись друг другу, и Мэрилин внезапно ощутила какую-то пьянящую радость. Ей подумалось, что эта эйфория никак не вписывается в обычные романтические рамки: несмотря на внезапную вспышку гнева Линка, она впервые за много лет почувствовала себя непринужденно с кем-то другим, а не только с Рой и матерью. У Мэрилин возникло ощущение, что она парит в воздухе в нескольких дюймах над стулом — такая же розовая, как окружающие их светильники, грациозная и воздушная, как эти сладостные, волнующие звуки музыки.
Когда музыканты заиграли «И шепчет каждая вещь о тебе», Линк встал из-за столика.
— Потанцуем? — спросил он.
Они дошли до пустынной, отполированной множеством ног площадки, и Линк обнял Мэрилин за талию. Руки его слегка дрожали. Мэрилин закрыла глаза. Они медленно поплыли под томные звуки, чутко отдаваясь ритму блюза.
Напомнил о тебе весенний ветер…
Твой номер наберу, но кто ответит?
Чуть в дымке твои черты,
Но грезишься всюду ты,
И шепчет каждая вещь о тебе.
Мэрилин не знала, то ли она стала подпевать вслух своим несильным, хрипловатым голосом, то ли слова блюза, музыка и трепетные пальцы Линка стали частью ее.
— Мэрилин, знаете, что говорят о парах, которые хорошо танцуют? — шепнул он ей на ухо.
— Что?
— Скажу вам позже.
Музыка смолкла, и они отстранились друг от друга, но не разомкнули рук.
Высокий узкоплечий армейский капитан, принявший, очевидно, уже основательную дозу спиртного, затарабанил по столу.
— Еще, еще для морского лейтенанта и его сногсшибательной девочки.
Оркестр снова заиграл «И шепчет каждая вещь о тебе», Линк и Мэрилин снова поплыли в танце.
Ударник подошел к микрофону.
— Пока что все на этом, народ, — объявил он. — Нам нужно немного передохнуть.
Подводя Мэрилин к столику, Линк сказал:
— У вас не появится никаких подспудных мыслей, если я предложу вам уйти отсюда?
— Почему у меня должны появиться такие мысли?
— Верно. — Он посмотрел на ручные часы. — Скоро десять. Десять тридцать — это так важно для вашей матери.
— Это время окончания школьных вечеров.
— Вы боитесь ее?
— Нет. Просто она так много работает ради нас, и мне не хочется ей противоречить.
— Вы очень мягкая, деликатная девушка, Мэрилин. Мне страшно за вас.
— Почему?
— Правило Ферно. Мягкие и деликатные наследуют землю, потому что их втаптывают в нее.
— Вот как! — радостно произнесла она.
— Это основной закон жизни.
Туман на улице стал еще гуще, и мерцающие в дымке уличные огни вдоль всего бульвара напоминали большие, таинственные, сказочные маргаритки. Линк резко повернул на запад, и Мэрилин, не удержавшись на сиденье, невольно прижалась к нему, он положил ей на плечо руку.
— Еще одно несоответствие, — сказал он, когда они ехали в потоке машин вдоль Мокамбо. — Вы кажетесь старше.
Это была судьба, это был рок, это была ее карма, и она призналась.
— Я и есть старше.
— Старая душой, как говорят русские.
— Нет… Мне восемнадцать. — Лишь легкое замирание сердца да едва заметная хрипотца в голосе — вот и вся реакция на то, что секрет, который она держала в строгой тайне в течение двух лет, перестал быть секретом.
— Повторите, сколько?
— Мне исполнилось восемнадцать в августе.
Он отпустил ее плечо и сжал ручку переключения передач. Они остановились у светофора.
— А вы что — болели в детстве?
— Нет. После смерти отца у моей матери родилась идея, что я должна пробиться в кино — я всегда играла в школьных спектаклях. Она решила, что, если мы переедем в Беверли Хиллз, меня заметят… Вы ведь знаете, сколько детей кинознаменитостей учится в здешней средней школе. — Она вспомнила, что отец Линка — сам легендарный Джошуа Ферно, который не только написал сценарии фильмов, имевших сногсшибательный успех, но и поставил некоторые из них, и покраснела, радуясь, что в темноте этого не было видно. — Мне было почти семнадцать, но мама решила, что у меня появится больше шансов, если я начну в качестве новичка.
Линк ничего не сказал, и они ехали в молчании до остановки у Дохени-драйв.
Почему вы не избрали обычный путь? — спросил он. — Не попробовали поступить в студию?
— Мама считает, что это слишком банальный способ.
— Банальный, верно.
— И к тому же он вряд ли сработает.
— Тоже верно.
Тон его реплик был, пожалуй, агрессивный, однако, к своему удивлению, она не раскаивалась в том, что сказала правду.
— Пожалуйста, не будьте таким, — попросила она.
— Я просто восхищен этим… Гениальностью всего… В один прекрасный день Дэррил Занук или Джесс Ласки — а может, это будет Джошуа Ферно? — придет посмотреть на свое любимое чадо и вдруг прямо тут же, на сцене, увидит перезревшую малышку Мэрилин Уэйс.
Она сцепила задрожавшие пальцы.
— Что?
— Будут еще признания? Например, что ты по совместительству еще и девушка, работающая по вызову.
— Ой, Линк, — выдохнула она.
— Стыд. — Он резко засмеялся. — Дело наверняка ускорится, если я просто предложу тебе несколько долларов, а не буду ходить вокруг да около.
— Я никогда никому не говорила об этом, — сказала Мэрилин.
— Я не осуждаю тебя. Некоторые из детей, например Би-Джей, использовали бы такую возможность.
Она откинулась на обитую плюшем спинку сиденья.
— Я никому не причинила вреда, — сказала она.
— Простейший случай надувательства и обмана, ваша честь.
Он проскочил мимо большого поля и повернул в сторону Ардена. На подъезде к смутно различимым в тумане домам он подал звуковой сигнал. Какое-то животное — Мэрилин не поняла, была то собака или кошка — вынырнуло из тумана и бросилось наперерез машине.
Линк резко нажал на тормоз. Взвизгнули шины. Мэрилин вскрикнула, ее бросило вперед, и она уперлась рукой в приборную доску. Справившись с управлением, Линк подъехал к большим пальмам и заглушил мотор.
— Ты не ушиблась, Мэрилин?
— Нет, все обошлось.
Однако она еще не могла успокоить дыхание.
Он мгновенно заключил ее в объятия. Это произошло вовсе не потому, что он хотел успокоить ее. Это было продолжением его невероятного, бьющего через край первобытного естества. Он целовал ее, погружая язык в рот, от него пахло виски. Он расстегнул ее пальто, его рука мяла ее груди, а она, все еще не оправившись от шока, уперлась обеими руками в белую форму, пытаясь оттолкнуть его.
— Линк, пожалуйста…
— Не надо ничего говорить, — пробормотал он и поцеловал пульсирующую вену у нее на шее.
Мы могли погибнуть, подумала она, и вдруг осознала, что он все время живет с этим ощущением опасности. «Минуты ужаса и кошмара» — так он сказал. Если его гневный сарказм минуту назад казался неоправданным, то и вовсе смешной была ее паника из-за этой несостоявшейся аварии. Его теплое, живое тело было открыто безжалостным пулям и будет открыто впредь.
Мэрилин негромко, с придыханием вскрикнула и обхватила руками его шею. Она крепко прижалась ртом к его рту, все ее тело вибрировало, покрылось потом, а сердце колотилось так, словно готово было выскочить из груди. Мэрилин слышала, что сердце Линка билось так же сильно и часто. Она выскользнула из пальто, он сбоку расстегнул ей платье.
Его прикосновения постепенно становились все более мягкими и нежными, что, по ее мнению, и составляло его суть. Время, казалось, остановилось. Она ждала, ждала чего-то, и наступил тот восхитительный момент, когда его пальцы коснулись ее обнаженного соска. Они дышали друг другу в лицо, сливаясь в бесконечном поцелуе. Ее привычка продлевать любое удовольствие действовала и сейчас: она мечтала, чтобы это сладкое томление длилось без конца, и в то же время ее тело жаждало, чтобы его руки двинулись ниже, ей хотелось, чтобы оно стало участником какого-то неведомого действа, чего-то неотразимого, какой-то внушающей благоговение тайны… Я встретила его, думала она. Да, я хочу этого… любимый… люблю… пожалуйста.