– Ах ты, черт, – сказала Валери, содрогаясь от слов Джез.
– Джез, это ужасно! – застонала Фернанда.
– Да, я знаю, Ферни, что перед такими деньгами трудно устоять. Это страшное искушение. От них невозможно отказаться. Вернее, от самой мысли, что они твои. Но эти деньги сделают нас посмешищем. Отец очень любил нас, и он не допустил бы этого, что, правда, не помешало ему оставить никуда не годное завещание, тут его отцовская любовь нам не помогла.
– Послушай, я думала, что больше денег – это прекрасно, их можно будет истратить на что-нибудь замечательное, – заныла опять Фернанда.
– Например?
– Я не ломала голову над тем, как их потратить. Просто я думала, как это здорово – оказаться богатой наследницей, а ты сейчас пытаешься это богатство у меня отобрать.
– Нет, нет! Мы и есть наследницы... Других же Килкулленов нет. Этого ничто не может изменить, Ферни. В завещании отец написал, что уверен: мы сумеем распорядиться своим наследством. Он, должно быть, полагался на нашу мудрость, хотя от этого нам не легче.
Джез перевела взгляд с одной сестры на другую, вынуждая их смотреть ей в глаза, слушать, что она говорит, вникать в то, что она говорит.
– Когда я вспоминаю, как он всегда волновался, пытаясь заманить вас сюда в гости, как он по вас скучал, пока вы росли где-то там, вдали, и как он печалился всякий раз, когда вы уезжали, у меня просто сердце разрывается на части. Единственный случай, когда он чувствовал себя вправе уговорить вас приехать, была фиеста. Иначе он ни за что не стал бы вас просить, он был слишком гордый человек, чтобы показывать, как он к вам привязан, и это его упрямство, наверное, и было причиной тому, что он отказывался продать хотя бы акр земли. И вот благодаря отцу, при всем его трудном характере, мы сейчас стали хозяйками большой, прекрасной полосы калифорнийской земли... Куска страны, который не имеет цены исключительно в силу своего местоположения. Сейчас самое главное – как мы решим распорядиться этой землей.
– Джез, ты прямо-таки произносишь речь, – сказала Валери с легким вздохом. – Терпеть не могу, когда передо мной ораторствуют.
– Ничего не могу поделать, Вэл. Мне нужно высказаться сейчас, поскольку другого случая больше не представится. Послушайте еще чуть-чуть. Не забудьте, ведь я сказала, что если ни в чем не сумею вас убедить, то подпишу любую бумагу, какую захотите. О'кей?
– Да, похоже, другого выбора нет.
– Мы, конечно, можем поддаться жадности и эгоизму и поступить безо всякого уважения к нашему наследству и желанию нашего отца, продав землю тому, кто больше даст, – продолжала Джез. – Не пройдет и нескольких месяцев, как здесь начнут работать бульдозеры, а мы будем просто три чересчур богатые женщины. У каждой из нас станет столько денег, что мы до конца жизни не сумеем придумать, на что их истратить, попадем в зависимость от этих денег, от невозможного избытка денег, которые будут делать новые и новые деньги и которые не будут иметь никакого отношения ни к человеческой жизни, ни к человеческим потребностям. Это первое.
Джез встала и раскинула руки, как будто собираясь одним движением объять небо, и океан, и горы, и зеленеющие поля и преподнести их сестрам во всей их первозданной красоте.
– Мы можем объявить, что наше наследство не продается! – воскликнула она. – Мы можем решить для себя, что нам нет надобности извлекать из него максимальную прибыль. Нам не нужно ничего никому продавать, мы можем прямо сейчас воспользоваться данной нам властью и защитить эту землю, как она была защищена несколькими поколениями нашей семьи. Мы можем распорядиться ею мудро и хорошо. Как вы обе не понимаете? Как вы этого не чувствуете?
– Послушай, Джез, – неохотно сказала Валери, – не могу сказать, что в твоих словах нет доли разума, но мы ведь не знаем ничего конкретного о том, что ты упомянула, – об этих новых городских поселках. Ты не градостроитель, и мы тоже, ни у кого из нас нет ни малейшего опыта в этой области. Ты просто мечтательница, идеалистка и умеешь красиво говорить.
– Валери, Фернанда, встаньте. Видите тот огромный валун в южной стороне? – Джез показала на гигантскую скалу, оставленную ледником, которую человек не в силах был сдвинуть с места и которая была отчетливо видна сейчас в пяти милях от них на юг. Эта скала была намного ближе к океану, чем они сейчас.
Фернанда и Валери встали, повернулись в сторону валуна и утвердительно кивнули.
– За этим камнем, – сказала Джез, – огромные и заросшие густым лесом пологие холмы, которых нам отсюда не видно. Они простираются до самого океана и образуют плодородный мягкий откос общей площадью, наверное, в десять тысяч акров. Вот там-то и можно построить новый город – от большого камня вниз и в стороны, только не на север.
– Но Джез, это же у черта на куличках! – воскликнула Фернанда.
– Так только кажется, Ферни. Той стороной откос почти упирается в Тихоокеанское шоссе, и в то же время он защищен от дороги широкой полосой дубов и кустарника. Я много лет каталась верхом по этому ранчо, но туда доезжала едва ли десяток раз. Даже если эту территорию всю застроить, мы все равно сохраним для ранчо более пятидесяти тысяч акров.
– А какой доход мы будем иметь от этого города? – Валери, как всегда, отличалась прямотой и практичностью.
– Сразу – никакой. Но со временем – многие миллионы годового дохода. Наши прибыли будут все возрастать по мере того, как станет строиться все новое и новое жилье и коммерческие дела пойдут в гору. Людям, которые здесь будут жить, не придется часами добираться до работы – здесь работы хватит на всех желающих.
– Звучит немного... обыкновенно, я бы сказала, – разочарованно протянула Фернанда. – Ты начала с какого-то поселка, а кончила типичным округом Оранж. Окраины и производственные здания.
– Это и есть округ Оранж, – сказала Джез, – но только не «типичный», Фернанда, вовсе нет.
– В каком смысле «не типичный»? – Валери не удержалась от вопроса.
– Я рада, что ты спросила, но я все равно объяснила бы вам. – Джез радостно рассмеялась. Получить такой вопрос от Валери было труднее, чем добиться грудного смеха от Вуди Аллена, но теперь, когда она приоткрыла дверь...
Джез говорила быстро, слова вылетали решительно и уверенно. Она сопровождала речь широкими жестами, как учитель рисования, выразительно подчеркивая самое главное и точно выбирая яркие детали. Когда Джез поведала сестрам свои планы строительства нового города, они впали в упорное молчание, казалось, было слышно, как у них что-то ворочается в головах. Они растерялись от обилия образов, которые она им нарисовала, и были охвачены внезапным возбуждением; они даже не смотрели друг на друга. Наконец заговорила Валери:
– Могу тебе сказать, Джез, что одной вещи ты не продумала так, как это сделала бы я. Например, как можно не запланировать сувенирных магазинов в городе, где будет жить столько людей, – да здесь любой приличный магазин подарков может стать просто золотой жилой, особенно если учесть, что рано или поздно появятся дети. Потом: у тебя не хватает нескольких хороших магазинов сыров и мясных деликатесов, а также цветочных магазинов, господи ты боже мой! Люди ведь любят всякие праздники, развлечения. И еще. Тебе не приходило в голову, что далеко не все носят на ногах исключительно теннисные тапочки? Если у тебя не будет приличной обувной мастерской, то люди здесь будут вынуждены ходить на стоптанных каблуках и шлепать оторванными подошвами.
– О, Валери, ты абсолютно права! – Джез обхватила сестру руками за шею и крепко к ней прижалась. – Что бы мы без тебя делали!
– И ты ничего не сказала о чайных, одни только кафе и экспресс-бары, – капризным тоном сказала Фернанда. Джез, конечно, неглупа, но она не продумала всего до конца. – Иногда хорошая чашка чаю бывает очень кстати. К тому же я настаиваю, чтобы непременно соорудить причал и пляж – для всех, кто любит море. Знать не хочу, что ты там скажешь, будто берег надо сохранить в неприкосновенности... Но если уж мы собираемся строить дома с шикарным видом на океан, мы не можем запретить людям кататься на яхтах.
– Нет, конечно, Ферни, как же иначе? – Теперь Джез обняла обеих разом, привлекая их к себе и подпрыгивая от радости, и все трое рассмеялись и долго смеялись и плакали вместе – отчасти от возбуждения, а отчасти из-за того, что впервые в жизни ощутили себя действительно сестрами.
– Кто сообщит новость маме? – спросила Фернанда, когда они выезжали из ворот имения.
– Назначаю тебя, – смеясь сказала Валери. – Ты и так с ней не очень ладишь. Еще одна ссора ничего не изменит.
– Черта с два! Ты старше. Вот и возьми ответственность на себя.
– Лучше нам сделать это вместе. Или можем просто написать ей записочку и уехать на месяц, – сказала Валери, опьяненная необычным сочетанием бьющих через край эмоций, анализировать которые она еще была не в силах.
– Или на год.
– Черт, если ты так боишься матери, то я нет. Я это сделаю, – объявила Валери.
– Я тоже не боюсь! Я сделаю это сама. – Фернанда с негодованием дунула вверх на челку, упавшую на глаза.
– Хорошо. А я посмотрю.
– Ах ты мерзавка, ты меня подловила. – Наклонившись, Фернанда поцеловала Валери в щеку. – Мне бы надо помнить, что ты всегда это делала.
– Это мой секрет, и тебе его никогда не вычислить. Но послушай, Фернанда, серьезно, нам надо выделить ей какое-нибудь пособие. Мы ведь знаем, что она рассчитывает на какую-то часть для себя, когда мы получим наследство.
– Но мы ведь много лет не будем получать никакой прибыли, – возразила Фернанда.
– И все же мы должны сейчас что-то для нее сделать. Хотя бы немного.
– Ну, что-нибудь совсем-совсем маленькое, просто символически. В любом случае она обожает Марбеллу, и эта вилла будет всегда ее собственностью, да и денег-то ей особенно не нужно. Ее идея переехать в Сан-Клемент была следствием минутного помутнения рассудка.
– Ты права, – согласилась Валери. – Конечно, это значит, что она по-прежнему будет приезжать в Нью-Йорк на распродажи. Вот только останавливаться ей придется у тебя.