«Конечно, она врет, — думал он. — Цену себе набивает. Бабы так часто поступают, чтобы покрепче привязать мужика».
— Нет, не врача, — серьезно ответила Ирина. — С врачами покончено. Я жду мужчину, которого люблю.
Его черные густые брови взмыли вверх, чуть ли не к самым корням волос.
— Когда это ты успела, а? Уж не в реанимации ли?
— Знаешь, именно там. Ты угадал.
— Ха-ха-ха! — уязвленный, издевательски залился смехом он. — Ты, Первенцева, зря время не теряешь. Стремительная ты наша!
— Да, время у меня было. Пока товарищи по команде собирали тебе деньги на больничную передачу. И я, представь себе, это время провела с пользой.
— Ну и как впечатление? Приятно трахаться в гипсе?
Ах так? Ты еще и хамишь? Ну и гнусный же ты тип! Но я на провокацию не поддамся, не вспылю, останусь совершенно невозмутимой.
— В гипсе? Неплохо, — ответила она. — Примерно так же, как целоваться с десятком девиц под аккомпанемент тяжелого рока.
И она звонко ударила его по руке, протянутой к очередному блюду.
Этот шлепок подействовал на Андрея как-то странно. Точно остановил инерционное движение у него внутри. Какая-то пружина лопнула, и весь механизм забарахлил.
Галибин вдруг беспомощно опустился на табуретку и ссутулился, как старик. Часто моргая длинными, почти девичьими ресницами, он потерянно смотрел на Ирину. Его хамство испарилось. Теперь он выглядел несчастнейшим из смертных.
— Ир, а ты правду говоришь?
— Прекрасно знаешь — ненавижу вранье.
— Я не про «вообще», а про «сейчас».
— А что сейчас?
— Ты ждешь мужчину?
— Разумеется. Притом с нетерпением. И разводить с тобой трали-вали в мои планы не входит.
— И это что, не деловое свидание?
— Совсем не деловое. Да и какие у меня могут быть дела, дорогой Андрюша? Лечить свои болячки поскорее, вот и все. И поскорее приступить к тренировкам.
— Значит, это свидание… любовное?
— Еще какое любовное! Уж будь уверен!
Его кадык дернулся.
— А как же я?
— А это последняя буква в алфавите.
— Что будет со мной… без тебя?
— А разве у тебя мало кандидаток в партнерши? И все как на подбор! Одна Викуля чего стоит! Как же, участница чемпионата Европы! Посмотрела я, как она после первой же встречи вылетела чуть ли не с сухим счетом.
— Какая Викуля, при чем здесь Викуля?
— Ну, не она, так остальные. Ты только моргни, каждая прибежит. Не стесняйся, осчастливь кого-нибудь. Вот уж тяжелый рок бедняжку постигнет!
— Ты все о том дне… Но Ир, ведь не было ничего! Ни с кем из них. Просто повеселились…
— Знаешь, Андрюша, я тебе откровенно скажу: мне ни капельки, ну просто вот абсолютно не интересно, было что-то или не было. Мне все равно, понимаешь?
— Но ведь честно-пречестно ничего не было! Я тебе не изменил ни разу, я тебя не предавал.
— Наверное, у нас с тобой просто разные представления о предательстве. Если бы ты попал в беду, я бы… А! Что об этом рассуждать! Дело прошлое!
— Ну Ир… Ну прости, я прокололся, дал слабинку, был не прав, я был подлецом, подонком, сволочью, тварью…
— Жаль, у меня нет словаря синонимов. А то можно было продолжить. Но, к сожалению, у меня нет времени. Освободи помещение, пожалуйста.
— Разве нельзя начать все с начала!
— Нет. Уходи.
— Я не могу уйти, пока ты не простишь меня!
— Уже простила. Вставай.
— Если простила, зачем вставать?
— Слушай, ты меня утомил.
— Утомилась — давай приляжем, а? Помнишь, как мы с тобой…
— Не помню. Амнезия. У меня ведь было сотрясение мозга, тебе не сказали? Вот память и отшибло.
Он вдруг притянул ее к себе и стал жадно гладить, забираясь под подол заменявшей халатик рубашки.
— Забыла? Я напомню. Вот так… Припоминаешь? И вот так!
Рванув застежку сорочки, впился губами в ее грудь, лаская ее ненасытным языком. Лишь изредка отрывался, чтобы отчаянно выкрикнуть:
— Моя! Моя! Была и останешься!
Она вырывалась, но силы были неравны.
С обычным мужчиной Ирина даже после травм справилась бы без труда, но с мастером спорта международного класса ей бесполезно было тягаться.
А Андрей все больше входил в раж. Для него не существовало ограничений. Не думая о том, что совсем недавно Ирины ноги были еще загипсованы, он сделал ей резкую подсечку, и она рухнула на пол.
Андрей придавил ее сверху всей своей тяжестью…
И тут Ире показалось, что скрипнула входная дверь. Владимир?!
— Не-ет! — закричала она, как раненая хищница.
Отчаянный крик вырвался из нее наружу, а вместо него в легкие, в артерии, в мышцы, во все тело ворвалась поистине нечеловеческая силища.
Ирина сбросила с себя насильника и в один миг вскочила на ноги.
Андрей отлетел к столу и плюхнулся лицом и локтями в искусно сервированные обеденные приборы. Звездочка, вырезанная из свежего помидора, прилипла ко лбу, а кислый оранжевый сок попал в глаз.
Тем временем Ира бросилась к дверям, на ходу запахивая сорочку, на которой не осталось пуговиц.
И прихожая, и лестничная площадка были пусты.
«Слава Богу, послышалось, — обрадовалась она. — Это мне от страха показалось!»
Андрей уходил. Он понимал, что слишком смешон сейчас, чтобы продолжать обольщение.
— Я еще вернусь, — произнес он на прощание не то с угрозой, не то с надеждой.
Она ничего не ответила. Просто захлопнула за ним дверь и пошла приводить в порядок и себя, и разрушенное столовое убранство к приходу Владимира.
Как он летел на это свидание, как торопился! Сколько раз его «сааб» лишь чудом избежал аварии!
Как бешено билось его сердце! Если бы сделали ему в этот момент кардиограмму — тут же упекли бы в реанимацию.
Все заднее сиденье автомобиля было занято целой охапкой ярко-красных тюльпанов: триста тридцать три штуки!
Он видел эти цветы на больничной тумбочке возле Ириной кровати, видел, как она берегла их, как огорчилась, когда краешки лепестков начали подсыхать, а потому выбрал ей в подарок такие же.
Откуда ему было знать, что в этот день Ира была сыта тюльпанами по горло!
«Войду сначала без цветов. Если Иринушка дома — спущусь и принесу. Если ее нет — опять посамовольничаю и расставлю их не только в вазы, но и в спортивные кубки. Чтобы вошла и ахнула!»
Он ворвался в подъезд и никак не мог решить, что лучше: позвонить в дверь или сразу попросить ключ у Веры Ивановны и, тихо войдя, сделать любимой сюрприз.
А оказалось, что не требуется ни то, ни другое. Дверь была приоткрыта.
«Ждет!» — подумал влюбленный.
А раз тебя ждут — значит, можно входить без стука. И Львов тихо шагнул в прихожую.
И тут же все у него внутри оборвалось. Ирина коротала время не одна, а с очень привлекательным молодым парнем.
Картина, открывшаяся взору Львова, была весьма недвусмысленной: полуобнаженная женщина в расстегнутой сверху донизу рубашке прижимается к мужчине, а тот страстно целует ей грудь, да еще приговаривает:
— Моя! Моя!
И стол у них накрыт, как для праздника. И каждого кушанья уже отведали понемногу. Но взаимное влечение было, наверное, слишком сильным, чтобы продолжить ужин. Ну что ж, они продолжат его после… после…
Короче, ясно: третий лишний.
Владимир не смог уйти сразу: подошвы словно прилипли к полу.
Но все же он совершил титаническое усилие и переступил порог этого дома, который по наивности чуть было не счел родным. И даже аккуратно прикрыл за собой дверь.
И тут за его спиной, из этой проклятой, ненавистной квартиры раздался дикий, животный крик.
«Страстная особа», — подумал Владимир Павлович Львов отстраненно, как о совершенно посторонней женщине. И тут же, споткнувшись, покатился с лестницы, пересчитывая ступени.
Но он никак не связал это падение с увиденным и объяснил только своей неуклюжестью да еще тем, что переутомился на работе.
Ирина подготовилась к встрече второй раз.
Навела порядок на столе.
Уложила волосы феном: теперь это были не упрямые кудри, а мягкие женственные волны. Переоделась в легкий летний сарафанчик, который при приглушенном освещении мог сойти за вечернее платье.
«А все же, — подумала она, оглядев и комнату, и себя, — свет надо еще убавить».
И она достала маленькие именинные свечки для торта. Они были заготовлены к дню ее двадцатилетия, которое так и не удалось отпраздновать.
Ну и что же! Справим день рождения сегодня. Только не мой, а нашей любви…
И она воткнула крошечные пластмассовые подсвечники в бутерброды.
Больше никакого занятия она себе придумать не смогла. И просто села на диван. Никогда прежде ей не доводилось сидеть вот так, без всякого движения.
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Простого смертного, конечно, эта гордая девушка не стала бы так долго дожидаться, но царя — можно! Ведь он ее царь, ее повелитель, и она во всем покорится ему. Зато и она для него — царица!
Владимир похож на большого гривастого льва — но и тогда он тоже царь. Царь зверей, царь львов. Но она согласна и это животное царство разделить с ним, если потребуется. Лишь бы пришел. Лишь бы не сгинул в каком-нибудь случайном сафари…
Прошел час, другой. Она все ждала.
Стемнело. Она зажгла свечи и опять ждала. Покорно и смиренно, не как царица, а как морячка.
Но вот и свечи догорели, а Владимира все не было. Ведь это были простые парафиновые поделки из соседнего универмага, а не та магическая свеча, с которой встречали рассвет сказочные существа в сказочном лесу.
Ирина зажгла электричество. И вновь ждала.
Когда стало невмоготу сидеть совсем без дела, взяла любимую книгу, своих неизменных «Трех мушкетеров», открыла на первой попавшейся странице. И обнаружила там засушенные тюльпаны, которые Андрей принес ей в больницу во время своего единственного посещения.
Теперь Ира ясно видела, что ей не удалось продлить цветам жизнь. Лепестки потеряли и цвет, и глянец. Теперь это были тонкие грязно-желтые тряпочки, а черная пыльца размазалась по страничкам, как печная сажа.