Джессика
Уроки у нас стала вести миссис Уильямс. Она не только увидела, что учиться нам чудовищно трудно, но и поняла, что наши чувства — глубокие и настоящие, несмотря на то что мы всего лишь пятиклассники. Поступок миссис Уильямс заслуживал уважения, однако ничего не изменил. Мистер Террапт по-прежнему неподвижно лежал в громадном белом здании, полном пищащих приборов. Наш класс оставался столь же безжизненным. Мистер Террапт был нужен нам здесь.
Все на свете случается неспроста, сказала я Джеффри. Но верила ли я в это сама? Иногда. Зачем отец бросил нас? Я еще не поняла. И зачем произошел несчастный случай с мистером Терраптом? Я решила, что для разных людей эти «зачем» разные, а для кого-то их вообще нет. По крайней мере, сейчас я понимаю, как кома мистера Террапта повлияла на Алексию. Не случись несчастья, вряд ли бы она стала моим другом. А Даниэль, уверена, никогда не сходила бы в гости к Анне. Не знаю, что это дало Люку или, например, Джеффри. И не могу понять, зачем оно мне.
Люк
Мои одноклассники по-прежнему молчат. Я тоже молчу, хотя держусь еле-еле — так хочется рассказать об операции на мозге, предстоящей мистеру Террапту. О ней знает Питер, но без подробностей. Он во всем винит себя. На нем это написано. С тех пор как произошел несчастный случай, он бродит по классу как зомби. Он и должен винить себя. Это он бросил снежок. Однако катастрофа не разразилась бы, если бы снежок попал в кого угодно другого. Вот это Питеру надо знать. Всех проблем это известие не разрешит, но по крайней мере от части страданий (долларовое слово) его избавит.
Но я не могу ему об этом сказать. С ним никто не разговаривает. Правда, я не хочу говорить с ним по другой причине. А то еще обнаружится, почему он бросил этот снежок.
Даниэль
Пришла весна. Мы с бабушкой вернулись из церкви и сидели на переднем крылечке. Она пила кофе (черный, потому что она железная), а я потягивала чай со льдом (без сахара, потому что надеюсь стать такой же железной, как она). Мне нравится, когда мы вот так сидим с ней вместе.
— На всем белом свете, Даниэль, нет ничего похожего на весну в Новой Англии, — сказала она. — Кто суровую зиму не переживал, тот и весны не знает.
Я понимала, о чем она. Снег растаял, прилетели и запели, славя весну, птицы. Показались первые цветы, распустились почки. Резвились животные на ферме. Время радоваться и веселиться. Но я не могла, и бабушка это заметила.
— Поверь мне, там, где нет настоящей зимы, у людей и весны не бывает, — продолжала она. — Жалко мне их!
Я кивнула. Но все-таки эта весна была другой. Мой учитель по-прежнему спал, и это мучило меня и высасывало радость из всего вокруг. Я чувствовала себя так, как будто все еще была в зимней спячке.
— Даниэль, давай помолимся.
Я склонила голову и закрыла глаза. Я подумала, что бабушка собирается поблагодарить Господа нашего за прекрасную погоду и дар весны. Я была бы только за, но она меня удивила.
Дорогой Бог, Ты нужен мистеру Террапту. Я-то не очень понимаю, чем нынче занимаются учителя, но все-таки, похоже, этот мистер — лучшее, что сейчас бывает. Я вижу, как его любит моя внучка и ее друзья. Он особенный. Он Тебе там наверху еще без надобности. Так что уж, пожалуйста, верни нам его поскорее. Аминь.
Бабушка поняла кое-что очень важное. От ее молитвы я почувствовала себя лучше. Я всегда чувствую себя лучше, когда бабушка на моей стороне, даже если она указывает Богу, что надо делать.
— Спасибо, бабушка, — сказала я. — Я тебя люблю.
— А я люблю тебя, милая. Буду о нем и дальше молиться.
Я не вышла из своей спячки и после молитвы бабушки. Но потом кое-что случилось — и я очнулась. Нет, это не мистер Террапт пошел на поправку. Это Анна рассказала нам такое…
Анна
Я изо всех сил раскачивалась на качелях, стараясь не задеть ногами лужу. Даниэль, Джессика и Лекси тоже качались; Даниэль сидела ко мне ближе всех. Хорошо было снова выходить на улицу во время большой перемены — наконец-то снег растаял.
— Когда я вчера вернулась из школы, у нас дома был Чарли, — сказала я.
Даниэль перестала раскачиваться.
— Они с мамой пили кофе и болтали.
Даниэль снова начала потихоньку раскачиваться, но по-прежнему молчала.
— Если Чарли женится на моей маме, кем мы тогда станем? Сестрами! — подытожила я.
Даниэль опустила ноги и спрыгнула с качелей. Она повернулась ко мне. Я стала качаться медленней. Что-то не так? Она смотрела прямо на меня.
— Анна, Чарли никогда не женится на твоей матери, — заявила Даниэль. — Моя семья им этого не позволит, ни за что в жизни.
Я остановилась. Джессика и Лекси тоже.
— Почему? — спросила я.
— Моя семья… — начала Даниэль. Она опустила голову, а ее голос стал звучать тише. — Моя семья не одобряет твою мать.
Я почувствовала себя так, как будто меня только что переехал красный пикап Чарли. Я проговорила:
— Но моя мама — хороший человек.
— Знаю, — отозвалась Даниэль. Она ковыряла ботинком в грязи. — Но все не так просто. Если бы не несчастье с мистером Терраптом, мне бы никогда не разрешили сходить к тебе в гости.
В тот день я кое-что узнала. Даже после всех этих лет мою маму по-прежнему подвергали остракизму за то, что произошло давным-давно. А я приложила руку к тому, что случилось с мистером Терраптом, и буду платить за это до конца жизни.
Джессика
В день, когда мы с Анной и Даниэль качались на качелях, я обнаружила еще одно «зачем». Несчастный случай произошел не просто для того, чтобы Даниэль очутилась в гостях у Анны. Это было лишь начало. Я подумала, раз мистер Террапт сумел помочь Лекси подружиться с Анной, Даниэль и со мной, то он наверняка поможет семье Даниэль примириться с Анной и ее мамой. По крайней мере, я на это надеялась.
Джеффри
День тянулся за днем, один тоскливее другого. Жизнь снова вошла в свою отстойную колею. Мы думали об одном и том же, но никогда не разговаривали об этом все вместе. Перешептывались тут и там — и всё. Я в этом не участвовал. Мне и своих кошмаров хватает. А потом тишина лопнула.
Джессика
Входит мисс Келси.
— Я пришла, чтобы поделиться с вами новостями, — провозгласила она с улыбкой на лице.
Как она вообще может улыбаться? Она что, ничего не знает?
— Джеймс уходит из школы.
Отлично. Только этого нам не хватало.
— Это важное событие в жизни Джеймса. Он добился здесь больших успехов и теперь переводится в такой же класс, как и ваш, только в его родном городе.
Мы молчали. Я знала, что должна радоваться за Джеймса, но не могла, и всё тут. Думаю, остальные чувствовали себя примерно так же. На лице мисс Келси появилось озадаченное выражение. Она не понимала, что означает наше молчание. Миссис Уильямс ободряюще ей кивнула.
— Интеграционный класс решил сделать Джеймсу сюрприз и устроить прощальный праздник, — продолжала мисс Келси. — Вы так часто звали нас к себе и сделали для нас так много, что сейчас настал наш черед вас пригласить. Кроме того, Джеймс вас любит. Вы очень ему помогли. Благодаря вам он многому научился, и его приняли в обычный класс.
Мы помогли Джеймсу. На секунду мне тоже стало лучше, но потом я подумала, что все это благодаря мистеру Террапту. Нет, не могла я сейчас чувствовать себя счастливой. Не могла — без моего учителя.
Джеффри
Мисс Келси пришла якобы с хорошими новостями, но от услышанного я чуть не взорвался.
— Джеймс от нас уходит, — сказала она.
Как это могло быть хорошей новостью? Я теряю всех, кого люблю. Почему все так устроено?
Люк
Мы спустились в интеграционный класс на прощальный праздник для Джеймса. Мне хотелось порадоваться за него, но как это было трудно!
Инвазивные виды — это организмы, которые были случайно занесены (долларовое слово) в новую среду обитания. Они там прекрасно себя чувствуют, потому что на них никто не охотится. Они уничтожают все природные ресурсы, не оставляя ничего организмам, появившимся здесь ранее. Виды-аборигены страдают и гибнут. Когда мы со своими кислыми физиономиями плелись в интеграционный класс, я боялся, что мы выступим как инвазивные виды и лишим друзей всей их радости. Но вышло совсем по-другому.
Зажегся свет.
— Сюрприз! — закричали мы, когда Джеймс вошел в кабинет.
На его лице просияла улыбка. Я тоже машинально улыбнулся. Тут все и случилось.
Джеймс подошел к Питеру и обнял его. Стена вокруг Питера рухнула. Все замерли и уставились на них. По сути дела, мы смотрели на Питера впервые после того, как произошел несчастный случай. Тогда он превратился для нас в невидимку — но сейчас вдруг снова обрел свой обычный вид.
Наконец, Джеймс выпустил Питера из объятий. Он посмотрел ему в глаза.
— Питер, ты не виноват. Не виноват. — Его голос делался все громче. — Питер! — теперь он уже кричал. — Не виноват! Несчастный случай! Несчастный случай!
В комнате стояла мертвая тишина. Мы затаили дыхание. У Питера потекли слезы, сначала он плакал тихо, потом уже не сдерживаясь. Он захлебывался от рыданий.
Я не мог больше молча на это смотреть. Я сделал шаг вперед.
— Джеймс прав, Питер, — произнес я. — Виноват не только ты.
Я рассказал о прежних сотрясениях мистера Террапта, кровотечении и нависшей над ним операции.
— Кроме того, — добавил я, — Питер бросил снежок из-за меня.
Теперь я тоже плакал. Наверное, такое происходит, когда признаешь себя ответственным. Я обнял Питера. Прямо там. Обнял своего давнего обидчика, вымазавшего мне кроссовки клеем.
А потом нас обняли ревущие одноклассники. Спасибо тебе, Джеймс.
Алексия
Когда Мистер нас отправлял в интеграционный класс, Питер сказал, что там учатся одни дебилы. А потом, значит, один из «дебилов» Питеру и помог. Вот как бывает. Здорово, что в некоторых людях столько великодушия.
Как в Джессике, Анне и Даниэль. Я вела себя с ними по-свински, а теперь они снова мои друзья. Повезло мне. Без них было одиноко.
Наверняка Питеру тоже было одиноко. Но это никого не напрягало, пока Джеймс не выступил. Тогда мне Питера стало жалко, я его даже обняла. Такого беспросветного одиночества он не заслужил.
Круто быть доброй. Я себе теперь больше нравлюсь. Надеюсь, Мистер еще увидит, как он мне помог.
Джеффри
Все на свете случается неспроста, сказала мне Джессика.
Ненависти к Питеру я не чувствовал. Может, я и не улыбался от его шуточек, но про себя ржал. Ему просто нравилось прикалываться, и в тот зимний день очередной прикол обернулся для него очень хреново. Вот и все. В этом был виноват не только он. Так сказал нам Джеймс. А в Джеймсе оказалось больше смелости и доброты, чем в любом из нас, которые типа «нормальные».
Не знаю, хватило бы тут слов Джеймса, но на помощь пришел Супергерой Люк. На помощь не только Питеру — нам всем. Нам надо было поговорить. Спасибо Джеймсу и Люку, мы, наконец, сподобились.
Все на свете случается неспроста. Я не знаю точно, зачем и почему произошел несчастный случай. Может, из-за наших походов в интеграционный класс? Неужели и правда из-за них? Но почему снежок должен был бросить Питер? И почему в коме должен лежать наш учитель? Чтобы я узнал — жизнь бывает несправедливой? Ну так я это давно усвоил, Майкл же умер.
Анна
Вроде бы все как-то налаживается. У Джеймса хорошие новости, Лекси снова нормально себя ведет, и Питера больше никто не игнорирует. Но трудно оставаться оптимистом, когда мистеру Террапту вот-вот сделают операцию на мозге. Мне становится страшно, когда я думаю об этом слишком долго, а думаю я об этом постоянно. Об этом и о маме.
Слова Даниэль меня раздавили. Я на нее, впрочем, не разозлилась. Мне даже стало ее жалко. Я знаю, что она хочет дружить со мной, но ее семья против. Это, должно быть, тяжело. В тот день я вернулась домой и прямо с порога сказала маме:
— Мам, Даниэль говорит, что ее семья тебя не одобряет и еще что вам с Чарли никогда не дадут пожениться.
— Ого! Погоди-ка, Анна, — сказала мама. — Во-первых, мы с Чарли жениться не собираемся. Во-вторых, я знаю, что их семейство меня не одобряет.
Я раскрыла рот.
— Сядь, милая.
Я села за кухонный стол напротив мамы. Когда я набросилась на нее, она просматривала почту за чашкой кофе (со сливками и сахаром).
Мама начала объяснять:
— Мы с Чарли вместе учились в школе. Когда я тобой забеременела, он со мной не церемонился — как и все вокруг. Собственно говоря, однажды он меня так разозлил, что я пнула его грузовик. Это я оставила на двери вмятину. — Я видела, что мама, рассказывая, снова переживает свою боль. — А теперь он извинился передо мной за свое поведение.
— Но почему Чарли извиняется, если его семья тебя не одобряет? — спросила я.
— Родители Даниэль и ее бабушка с дедушкой довольно старомодны и к тому же религиозны. Совсем как мои родители, которые не смогли принять ни меня, ни то, что случилось. Они и сейчас не могут.
На секунду я задумалась о маминых родителях. Я никогда с ними не встречалась. Неужели они на самом деле были такими беспощадными? И родители Даниэль тоже?
— Наверное, когда мы были подростками, Чарли поступал как все, а сейчас он готов думать своей головой. Всегда хорошо иметь собственное мнение, — добавила мама.
Итак, я должна поблагодарить мистера Террапта. Если бы не несчастный случай, Даниэль никогда бы не пришла ко мне, как она и сказала. Спасибо, мистер Террапт, но вам не надо было расшибать себе голову, чтобы я смогла подружиться с Даниэль.
Не поймите меня неправильно — я вам очень признательна, но я ужасно хочу, чтобы вы вернулись. Вы выздоровеете. Все будет хорошо. Вы мне сами об этом говорили, помните?
— Может, благодаря Даниэль и Чарли их семья перестанет нас осуждать, — сказала я. — Я верю в то, что все будет хорошо. Этого бы мистер Террапт и хотел.
Даниэль
Я знаю, как это — когда все на тебя ополчаются. Паршиво, мягко говоря. Толстухам это хорошо известно. Никогда не думала, что сама буду участвовать в бойкоте. Но как-то незаметно для себя я к нему присоединилась.
Питеру, наверное, казалось, что его совсем-совсем никто не любит. Сейчас я это понимаю, а раньше — нет. И ведь тогда это было по-настоящему важно. Я не понимала ничего до тех пор, пока Джеймс с Люком не открыли мне глаза.
Эгоизм ослепил меня. Я думала только о том, как плохо мне. Не хочу оправдываться: вряд ли я повела бы себя по-другому, пойми я это раньше. Сейчас я просто рада, что все изменилось. Рада за всех нас.
Люк сказал, что мистеру Террапту предстоит операция на мозге. Все девочки, когда услышали это, расплакались. А мальчишки не стали над нами смеяться, как они обычно делают. Еще Люк рассказал про увлечение мистера Террапта борьбой, про сотрясения мозга, про то, что виноват не только Питер. Произошел несчастный случай — настоящий, всамделишный несчастный случай, в котором были замешаны многие из нас. Люк сказал, что Питер бросил снежок из-за него. Но не только Люк довел в тот день Питера. Остальные тоже начали признаваться. Я молила Бога очистить грехи наши.
Я обняла каждого, кто был на празднике у Джеймса. Мне было ужасно стыдно, и перед Питером стыднее всего. Хотя мы ему сказали, что не только он виноват в несчастье, он нам не очень-то, похоже, поверил.
Я корила себя и за то, что сказала Анне. Надеюсь, она не злилась на меня за мои слова. Я по-прежнему хотела с ней дружить. Еще меня интересовало, какие у Чарли намерения насчет Терри, поэтому я его об этом спросила.
Рано утром перед школой я нашла Чарли в хлеву. Он сидел на скамеечке и собирался доить коров.
— Доброе утро, солнышко, — сказал он. — Какими судьбами?
— Скажи, зачем ты встречался с Терри Адамс? — выдохнула я.
— Выпить чашечку кофе с прекрасной женщиной, — ответил он, — и попросить прощения за то, как вел себя, когда мы учились в школе.
Чарли помассировал вымя первой корове и присоединил к нему доильный аппарат.
— Умница, — сказал он, погладив ее, и двинулся к следующей. Присев рядом с ней, Чарли начал все сначала.
— Ты тоже считаешь, что Анна и ее мама оказывают на меня дурное влияние? — спросила я.
— Нет. Но переубеждать маму с бабушкой бесполезно. Не верю я, что они передумают.
— А с Терри встречаться ты еще будешь?
— Не прочь бы, — отозвался Чарли. Он встал и перешел к третьей корове. У Чарли было четыре аппарата, поэтому он мог доить четырех коров одновременно. Он делал это каждое утро и каждый вечер.
— И что, даже ничего нашим не скажешь?
— А смысл? Не хочу затевать семейную войну и тебе не советую, — ответил он.
— Тебе легко говорить. Взял и поехал, куда захотел. А Террапту в больнице не вечно лежать. Он вернется в школу или умрет. И тогда меня больше не отпустят в гости к Анне. А я хочу дружить с ней и ее мамой. Они мне нравятся.
Чарли остановился и посмотрел на меня.
— Наперед не загадывай, — сказал он. — А пока давай и дальше молиться за этого вашего учителя.
— А ты как думаешь, выживет он после операции?
— Не знаю, — ответил Чарли. — Я бы и хотел тебе сказать, но понимаю я только в курах да коровах. — Он подошел ко мне и крепко обнял. — На автобус-то не опоздаешь? Учись хорошо, солнышко.
Я постаралась улыбнуться. Надеюсь, от меня не слишком будет разить коровами.
Джеффри
Если кто и знает, что такое тишина, так это я. Тишина, стоявшая у нас в классе, не худшая на свете — ведь всегда можно было обернуться к соседу и что-нибудь прошептать. Да, в ней присутствовало страшно много грусти и вины, но она не была абсолютной.
Даже тишине, окружавшей Питера, пришел конец. Ему повезло.
А у меня дома тишина не кончалась. Не было никого, к кому я мог бы повернуться, никого, кто мог бы меня спасти. Только я, грусть и вина. Эта тишина была абсолютной.
Но недавно Террапт научил меня смотреть на вещи иначе. Думать о них иначе. Думать не только о себе. Эта тишина всегда была моей. Эта вина всегда была моей. Но сейчас я начал думать о маминой тишине. О папиной тишине. Маминой вине. И папиной вине. Им тоже было больно. Почему я должен ждать, когда они заговорят со мной? Не должен.
Через несколько дней после праздника Джеймса я прокрался в мамину спальню. Она лежала на кровати в своей пижаме. Я забрался на кровать и обнял маму. А потом сказал: «Ты не виновата. Я тебя люблю». Она даже не пошевелилась, а я так и лежал рядом и в конце концов заснул — заснул, обнимая свою маму.
Когда я проснулся, на душе у меня было хорошо. Надеюсь, мои слова помогли ей. Выходя из спальни, я думал о Террапте. Без него я бы не справился. Я скучал по нему. Я бы хотел рассказать ему о том, как себя чувствую. Черт, я так хотел, чтобы он вернулся.
Я нашел папу в гостиной, которую точнее было бы назвать «одиночной». Он сидел в кресле. Раз папа был дома, я, наверное, проспал довольно долго. Интересно, видел ли он меня с мамой. Я сразу понял, что мне будет гораздо тяжелее повторить слова, которые я сказал ей. Мы никогда ни о чем таком не говорили — даже до того, как умер Майкл.
— Привет, пап. — Я присел на диван рядом с его креслом.
— Я видел тебя у мамы, — сказал он. — Ты нужен ей, Джеффри. Ты, может быть, единственный человек, который способен ей помочь.
— Папа, ты не виноват, — выпалил я.
Он ничего не сказал. Я знал, что мои слова удивили его. Что они ударили по больному. Я поднялся, подошел к нему и обнял.
— Я тебя люблю, — сказал я. А потом отпустил его и пошел к себе.
— Ты тоже не виноват, — услышал я на пороге. Папин голос сорвался. Меня снова охватило то же хорошее чувство, и я опять подумал о Террапте.
Я думал о том, что сказал папа — о том, что я нужен маме. Я не знал, чем еще мог ей помочь, поэтому теперь каждый день, возвращаясь домой после школы, я шел и ложился с ней рядом. Я чувствовал, что делаю что-то правильное.
Я пытался. Террапт меня и этому научил.