Я оставил клочки бумаги валяться на полу, иначе Ясмин догадалась бы, что я был у нее в комнате.
Когда я уже собирался выходить, то вдруг заметил, что из-под ее кровати что-то торчит. Это была черная сумка на молнии, похожая на ту, в которую мама складывала свою спортивную одежду. На боку сумки большими белыми буквами было написано «Just Do It».
Я вытащил сумку, потянул за молнию и немного порылся внутри.
Там были только какие-то скучные вещи – девчачья одежда, много бумажек, толстая черная книжка с золотыми буквами. Я уже стал застегивать молнию обратно, но увидел фотографию. Мне стало любопытно, и я ее взял.
На фотографии была маленькая девочка на пляже с такими же оранжевыми надувными нарукавниками, какие были у меня.
Я посмотрел внимательно. Наверное, это была Ясмин, когда она еще была маленькой.
Хоть я и знал, что брать чужое нельзя, эту фотографию забрал, потому что у меня не было ни одной фотографии Ясмин, а мне бы хотелось, чтобы была. Я много раз ее рисовал, но рисунки никогда не выходили так хорошо, как мне хотелось, – то рот получался слишком большим и красным, то волосы не того цвета, потому что мой коричневый мелок был слишком светлым, а черный – слишком темным.
Потом я закрыл за собой дверь и вернул ключик в ящик с косметикой.
Той же ночью меня разбудил жуткий крик. Я сильно испугался и сначала хотел позвать маму, потому что так обычно делаю, когда мне страшно. Но потом я услышал, как кто-то разговаривает.
Я сел в кровати и прислушался. Было очень темно и тихо, так что я смог все хорошо расслышать.
Это была Ясмин.
Я тихонько вышел в коридор, но свет зажигать не стал, а пошел к ее комнате. Я подумал, что Ясмин, наверное, снова ушиблась и ее нужно утешить.
Когда я открыл дверь, в комнате было очень темно, и глазам нужно было время, чтобы привыкнуть к темноте. Потом я увидел, что Ясмин лежит в своей кровати.
– Ясмин, – шепнул я. – Тебе грустно?
– Не делай этого, – закричала она. – Прекрати!
– Ты спишь? – спросил я и подошел к ее кровати.
Потом я положил руку на лоб Ясмин – так делала мама, когда я болел. Лоб был теплый и потный.
– Я тону, – пробормотала она. – Нет, нет!
Я немного потряс ее за руку, и тогда она открыла глаза.
– Это был всего лишь сон, – сказал я ей.
– Винсент?
Она заморгала, а потом откинула одеяло в сторону, чтобы я мог забраться в кровать. Я прижался к ней, а она крепко обняла меня за плечи.
– Теперь давай спать, – сонно пробормотала она.
Это был последний раз, когда я спал в кровати Ясмин, перед тем, как она умерла.
Однажды, через несколько дней после Рождества, я собирал лего у себя в комнате, и вдруг кто-то позвонил в дверь.
Было утро, и мы еще даже не позавтракали. Я еще не почистил зубы, не пописал и не снял пижаму.
Вначале я хотел и дальше играть, потому что уже далеко продвинулся в сборке динозавра, но потом я услышал, как кричит мама, и сильно испугался. Я выбежал из комнаты на лестницу, но спускаться побоялся, а вместо этого стал смотреть в промежуток между столбиками перил.
В прихожей стояли мама, папа Самир и та полицейская тетя, которая задавала мне много вопросов, а еще два других полицейских, одетых в форму. Папа Самир был в куртке, а мама и один полицейский тянули его за руки в разные стороны. Мне даже показалось, что они хотели разорвать его пополам.
Мама тянула сильно, но полицейский был в два раза сильнее, и ей пришлось выпустить папу Самира. Потом полицейские отвели его к машине. Я это видел, потому что вернулся в свою комнату и стал смотреть в окно. Они посадили его на заднее сиденье и пригнули ему голову, чтобы он не ударился о крышу машины, совсем как показывают в кино.
После этого мама долго разговаривала в кухне с другими полицейскими.
А потом она поднялась наверх.
– Ты был здесь все утро?
Я кивнул.
– И не ходил на лестницу?
Я покачал головой, потому что понял, что мама расстроится, если узнает, что я видел, что она не смогла перебороть полицейского, и что это она виновата в том, что папу Самира увезли.
А потом мы поехали к бабушке.
Мне нравилось гостить у бабушки, потому что у нее жила такса по кличке Нелли, которая была очень доброй. Мы с ней долго играли, потому что Нелли никогда не уставала. Собакам нравится играть, и у них нет никаких других дел, которыми надо заниматься целый день, в отличие от людей.
Еще в гостях у бабушки мне нравилось то, что она очень вкусно пекла, особенно печенье. Она умела печь много-много разного печенья и даже не заглядывала в рецепты, потому что пекла по ним уже столько раз, что могла бы делать это даже во сне. Так она сама говорила, хотя я думаю, что это неправда.
Я не верю, что кто-то может печь печенье во сне.
Вот некоторые из видов печенья, которые умела печь бабушка: «финские шишки», «малиновые пещерки», «карамельное печенье» и печенье «зоопарк». Мне больше всего нравились «малиновые пещерки» – после выпечки желе в них начинало тянуться и становилось супервкусным.
Бабушка как-то сказала:
– Теперь людям больше по нраву покупать выпечку в магазине, но я считаю, что печь нужно дома. Это полезно для души.
Душа – это такая часть тела, которая не может умереть. Когда человек умирает, душа освобождается и улетает в небо и там летает в облаках, пока не найдет себе новое тело, чтобы в нем поселиться и жить.
Тогда мне захотелось узнать, где поселились души Пушистика и Ясмин.
Может быть, Ясмин превратилась в маленького хомячонка, а Пушистик стал человеческим детенышем?
Бабушка не очень-то любила папу Самира. Во всяком случае, она любила его не так сильно, как мы с мамой.
– Он же не заставляет тебя делать всякие глупости? – однажды спросила бабушка, когда мы с ней собирались печь сдобную булку. Сдобная булка не такая вкусная, как печенье, но все равно вкус у нее хороший, особенно если намазать маслом, когда ее только вынули из духовки.
– Что такое глупости? – поинтересовался я.
– Всякий там религиозный бред, – сморщив лицо, ответила бабушка и обратной стороной ладони – чтобы не извозиться в муке – убрала волосы с лица.
– А что значит религиозный бред?
На этот вопрос бабушка отвечать не стала. Она сказала, что это не имеет значения, а нам, вместо того чтобы болтать, нужно заняться булкой.
Но прямо перед тем как вынуть противень из духовки, бабушка снова спросила меня:
– Он читает Коран?
– Что за Коран? – спросил я.
– Это книга, – сказала бабушка.
– Вроде кулинарной книги?
Бабушка громко расхохоталась и даже уронила на пол губку для посуды. Потом она попыталась поднять ее, но наклоняться у нее выходило не очень ловко, поэтому я помог.
– Ну да, – сказала она, когда я вернул ей губку. – Почти как кулинарная, можно и так сказать.
В тот день, когда полиция увезла папу Самира, а я поехал в гости к бабушке и играл там с Нелли, я слышал, как бабушка разговаривает с кем-то по телефону.
– Его забрали примерно час назад. Мария только что была у меня и привезла Винсента.
Потом она сказала:
– Ясно, что у нее в голове творится сущий ад. Собственный ребенок, как можно сотворить подобное?
Я схватил Нелли и побежал к бабушке.
– Что значит «сущий ад»? – спросил я, когда она положила трубку, потому что знал, что такое ад, но не знал, что такое «сущий».
– Тебе не стоит забивать этим голову, – ответила бабушка и очень громко поставила телефон на место.
Бабушка иногда не хотела отвечать на мои вопросы, и из-за этого я злился. Я хотел понять, о чем она говорит, потому что когда я не понимал этого, то чувствовал себя чужим.
Я посмотрел на бабушку. У нее покраснели щеки и шея, и она стала обмахиваться листком бумаги. Так она делала, когда считала, что нужно заниматься чем-то полезным вместо болтовни, например, идти гулять с Нелли или ставить печенье в духовку.
Нелли спрыгнула с моих рук на пол – она не любила, когда ее долго держали на руках. Я наклонился и похлопал ее по спине, чтобы она не чувствовала себя чужой, потому что у собак тоже бывает такое чувство.
И у хомяков. Во всяком случае, пока они не умрут.
Потом я спросил, будем ли мы что-нибудь печь, но бабушка отказалась, потому что слишком устала.
– Я слишком устала, – сказала она. – Слишком утомлена.
Я не знал, что такое «утомлена», но спрашивать побоялся, потому что бабушка себя не очень хорошо чувствовала. А потом она сказала, что то, что случилось с Ясмин, это стыд и позор.
– Такая красивая, милая девочка, у нее еще вся жизнь была впереди, – сказала бабушка. – Кто мог подумать такое о Самире?
– Подумать что? – спросил я.
Бабушка потерла свои толстые красные руки. Пальцы у нее были похожи на сардельки, которые нам давали в школе.
– Что у него есть настолько темная сторона.
– А что значит «темная сторона»?
Но на этот вопрос бабушка тоже отвечать не захотела. Вместо этого она предложила мне пойти прогуляться с Нелли, потому что той явно нужно было и сделать свои дела, и подышать свежим воздухом.
Когда мы вышли на прогулку, я стал размышлять над бабушкиными словами.
Самир был темным, уж точно темнее меня или мамы, только вот он был одинаково темный со всех сторон. А часть волос у него была совершенно белая. Белый – это противоположность черному, а черный – это примерно то же самое, что темный.
Когда Нелли пописала два раза – один раз на фонарь, а другой – на куст с длинными иголками, мы пошли обратно, к бабушке домой.
– Твоя мать не всегда была такой, – вздохнула она, снимая с Нелли поводок.
– А? – спросил я.
– Скажем так, пока не подхватила тропическую лихорадку, – фыркнула бабушка, с такой силой захлопнув дверь, что Нелли от испуга подскочила и убежала в кухню.
Я не знал, что означают слова «тропическая лихорадка», но спросить не успел, потому что бабушка пошла в туалет и долго не возвращалась, а потом я забыл об этом.