– У Паолы не было за душой ни гроша, не было образования. Она согласилась на работу в Швеции, чтобы откладывать деньги для дочки. Хотела обеспечить ей лучшее будущее.
– У Маргариты есть какие-нибудь сведения о родителях Паолы?
– Нет. Когда Паола исчезла, Маргарита решила, что она сделала это по собственной воле. Та всегда говорила Маргарите, что работать на семейство де Вег ей было непросто. В частности, мать семейства предъявляла к ней очень высокие требования. Но сильнее всего Паолу беспокоила проблема с одним из сыновей де Вег. Она не знала, как избавиться от его назойливого внимания. Маргарита была целиком и полностью уверена, что Паола сбежала именно по этой причине.
– Один из сыновей? – уточняет Манфред. – Который?
– Она не помнит его имени. Их же было трое. – Биргитта бросает взгляд на часы. – Мне нужно идти.
– У тебя тренировка по плаванию? – интересуюсь я.
– У меня жизнь. Маргарита сказала, что мы можем звонить ей по необходимости. Завтра я свяжусь с Интерполом.
– Хорошо, – говорит Манфред. – Так и поступим. Спасибо тебе за помощь.
Биргитта пожимает тощими плечами:
– Для этого я и здесь.
Затем она поднимается, подхватывает свои вещи и направляется к двери. Прежде чем выйти в коридор, Биргитта оборачивается:
– Маргарита еще кое-что упомянула. Паоле предлагали работу в США, но та отказалась. Она приняла решение ехать в Швецию, потому что считала, что здесь очень спокойно.
Будил надевает пиджак, приглаживает рукой блестящие волосы и поворачивается к нам:
– Я спешу. Через двадцать минут у меня ужин с начальником Стокгольмского полицейского управления, так что можете меня проводить.
Она подхватывает пальто, вешает на плечо сумочку и делает шаг к двери.
Мы с Манфредом следуем за ней по коридору.
– Так вы хотите попытаться разыскать ее родственников? – спрашивает она.
– Все так, – соглашается Манфред. – Завтра мы свяжемся с Интерполом.
– Но как же мы сможем подтвердить ее личность? У нас ведь нет ДНК.
– Та лаборатория в Германии, где проводили изотопный анализ фрагментов кости, сообщила нам, что женщина была родом из западной части Центральной Америки, вероятнее всего – из Колумбии. Тут все совпадает. Рост также совпадает. Она была низкорослой – около ста пятидесяти пяти сантиметров.
Будил фыркает.
– Это не идентификация, – бросает она, спускаясь по узкой спиральной лестнице. – А сережка? – добавляет она. – Разве не вы утверждали, что она принадлежала Ясмин?
– Мы продолжаем это утверждать, – соглашаюсь я.
– Но откуда же у нее сережка Ясмин?
– Может быть, от самой Ясмин? – предполагаю я.
– Ради бога, Гуннар, – привычно тянет Будил.
– Возможно, Паола украла серьгу, – пыхтит Манфред, который на лестнице отстал. Амели де Вег заявила, что за время, пока на них работала Паола, в доме пропало несколько украшений.
Будил снова фыркает:
– Такие заявления выеденного яйца не стоят. Однажды я тоже подрабатывала нянькой. И меня тоже обвинили в воровстве, когда мамаша не смогла найти свои часики. Они преспокойно лежали в ванной, рядом с успокоительными таблетками, без которых она жить не могла. – Будил ускоряет шаг, и среди каменных стен раздается эхо. – Кроме того, – добавляет она, – возникает вопрос, кто же убил Паолу?
Ни у меня, ни у Манфреда ответа нет.
– Ясмин убил Самир Фоукара, это нам известно, – продолжает она. – Это доказано в процессе расследования, несмотря на то, что правосудие его освободило. Тогда у меня возникает вопрос.
Будил внезапно останавливается и оборачивается к нам. Взгляд у нее жесткий, в осанке чувствуется уныние. Тонкая блестящая челка прикрывает бледный лоб.
– Тогда у меня возникает вопрос, уж не думаете ли вы, что Паолу тоже убил Самир. Убийство Ясмин было обусловлено вопросами чести. У отца Ясмин ведь не было причин лишать жизни колумбийскую прислугу? Или я здесь что-то упускаю?
– Нет, но… – мямлит Манфред.
– Никаких «но», – обрывает его Будил, возобновляя спуск. – Второй вопрос – кто убил Самира Фоукара? А главное – почему?
Мы спускаемся в холл. Под стук каблуков Будил скорым шагом направляется к дверям.
Не оборачиваясь, чтобы посмотреть, идем ли мы за ней, Будил выходит на улицу. Порыв ледяного ветра несет с собой отдельные снежинки. Вчерашняя снежная каша замерзла, и теперь под ногами хрустит лед.
– Что-то мы все-таки упускаем, – упорствует Будил. – Это даже вам должно быть ясно. Мне нужны доказательства и факты. А не куча притянутых за уши теорий. Я не могу тратить свое время на эту чушь. Ройте землю носом и ищите ответы.
33
Манфред провожает Будил взглядом, пока она не сворачивает к Ратуше.
– Она просто что-то с чем-то.
Он сплевывает на тротуар.
Я гляжу вслед Будил. Смотрю на ее разлетающиеся на ветру темные волосы, слышу перестук каблучков и наблюдаю, как под тканью пальто в такт шагам прорисовывается аппетитная попка.
– Ты прав, – с улыбкой соглашаюсь я.
Манфред бросает на меня взгляд.
– Я не могу тебя понять, Гуннар.
– Хм.
– Тебя вовсе не волнует, что она обращается с нами, как со скотом?
– Она отходчива.
Мы замолкаем. Мимо по направлению к гаражу проносится полицейский автомобиль. Сирена постепенно утихает.
Манфред поворачивается спиной к ветру и прикуривает сигарету. Затянувшись, он заходится кашлем.
– Но в одном она права, – вдруг говорит он.
– Будил?
– М-м.
Он глубоко затягивается, выпускает дым в вечернее небо и снова кашляет.
– Что-то мы явно упускаем, – повторяет он, не глядя на меня.
– Я знаю.
– Нам стоит заново изучить старые материалы.
– Я над этим работаю.
Манфред тушит окурок о фонарный столб и бросает его наземь. Оранжевый огонек вспыхивает и гаснет.
– Мне пора домой. Афсанех рассвирепеет, если я не вернусь к тому времени, как нужно будет укладывать Надью.
– Проваливай, – говорю я, думая о Ли и об осколках потерянного времени.
Но в следующий миг перед внутренним взором возникает лицо Марии – я еще помню тепло ее ладони, гладившей мою голову.
– Уверен?
– Мне больше нечем заняться, – отвечаю я.
Мой рабочий стол завален бумагами – отчетами криминалистов, выписками из заключений судебных экспертов, фотографиями, протоколами допросов и списками пассажиров из аэропорта Арланда.
Каждый раз, когда мне приходится возвращаться к старым истрепанным документам, все повторяется. Все, что было задвинуто в самые темные углы памяти, с непреодолимой силой рвется наружу. Я вспоминаю отчаяние в глазах Марии, растерянность Винсента, страх на лице Самира, когда мы пришли за ним. Я собственными глазами наблюдал растянутое во времени крушение семьи Фоукара, словно жестокую автокатастрофу в режиме slow motion.
День первый: мама, папа, дети. День второй: обломки кораблекрушения. Жалкие осколки того, что прежде было семьей.
Я бросаю взгляд на наручные часы. Они показывают почти два ночи.
Коллеги давным-давно разошлись по домам. Разумеется, кое-где работа не прекращается и сейчас, но на моем этаже пусто и царит тишина. Только глухо жужжит вентиляция.
Охотясь за недостающими деталями головоломки, я прочел все документы, подчеркнул важные моменты и сделал записи в своем блокноте. Меня не отпускает чувство, что я близок к какому-то решающему прорыву, как будто у меня за спиной все время кто-то стоит, ускользая в тень, едва я соберусь повернуть голову.
Я наливаю в видавшую виды чашку еще кофе из термоса, который заблаговременно наполнил в буфете. Едва делаю глоток, спазм скручивает мой желудок в безмолвном протесте, и меня накрывает внезапная волна дурноты.
Остаться – не вариант, это ничего не даст. Я слишком устал, чтобы из этого вышел хоть какой-то толк. Сейчас я не смог бы отличить тот самый недостающий кусочек мозаики, даже если бы он лежал прямо у меня перед носом.
Я принимаюсь сгребать бумаги, складываю их в аккуратные стопки и уже наклоняюсь, чтобы расстегнуть свои рваные сандалии, как вдруг прямо у меня перед глазами оказывается имя.
Я замираю, чувствуя, как сердце в груди начинает биться быстрее.
«Это невозможно» – мелькает у меня мысль. Это просто, черт возьми, невозможно.
Я хватаю мобильник, снова гляжу на часы и пару мгновений размышляю. Потом набираю номер.
– Да черт бы тебя побрал, – сонным голосом фыркает в трубку Манфред. – Ты вообще в курсе, который час?
Оставив без внимания его раздражение, я не трачу время на извинения и вежливые экивоки.
– Кажется, я знаю, что произошло, – сообщаю я. – Можешь приехать?
Ясмин, 2000
34
Я стою в темноте на утесе Кунгсклиппан. Передо мной простирается море – я слышу его шепот, когда далеко внизу, у меня под ногами, волны разбиваются о скалы у подножия утеса.
Я закрываю глаза, не в силах посмотреть вниз, на черную воду и острые скалы. Ледяной ветер треплет волосы, и одинокая снежинка опускается на щеку.
Внутри меня отчаяние и ужас.
«Это не со мной», – проносится у меня в голове. Все это не может быть со мной. Моя жизнь кончилась, еще не успев начаться. Как же, черт возьми, до этого дошло?
На самом деле мне доподлинно известно, как до этого дошло.
Том. Все началось с него.
Или нет?..
Быть может, вся эта история началась в тот вечер, когда погибли мама и Сильви? Или в то утро, когда папа принял решение переехать в Швецию – вот так просто, хотя все мои друзья оставались в Париже, и у меня не было ни малейшего желания перебираться в страну, где полгода царит лютая стужа, населенную самыми настоящими самодовольными социофобами.
– Тебе нужно сменить окружение, – сказал он. – Начать все заново.
Но мне к черту не нужно было никакое новое начало. К тому же он так это преподнес, что я почувствовала себя старой разбитой тачкой или зависшим компьютером, который необходимо перезагрузить – ctrl, alt, del.