На полу краснели маленькие капли крови.
И мне стало любопытно. Честно говоря, с тех пор я так и не смогла ответить для себя на этот вопрос – она разозлилась из-за пореза или из-за того, что мы с Томом стали парой?
Тем же вечером я слышала, как они нас обсуждали. Я стояла в прихожей, а они не знали, что я там. Папа и Мария сидели в кухне – не помню уже, чем они там занимались, зато помню, о чем шла речь.
Папа на своем дебильном чурекском наречии:
– Она хороший парень, этот Том, да?
– Он замечательный молодой человек.
– Так проблема нет, да?
Прежде чем Мария ответила, возникла пауза.
– Не знаю. Просто они такие разные.
Звон бокалов, бульканье льющегося из бутылки вина.
Я на цыпочках поднялась наверх, не в силах дальше это слушать.
Ясно, что она считала меня недостойной Тома. Он всегда был ее любимчиком, с тех самых пор, как ходил в подгузниках. Мария в нем просто души не чаяла.
Он был тем идеальным ребенком, которого она так и не получила.
Тем не менее мне стало больно, больно до отчаяния. Грудь сдавило, так что я едва могла дышать. Меня затошнило. Хотелось закричать, что-нибудь разбить, что угодно, лишь бы оно принадлежало Марии. Но я знала, что глубоко внутри меня гложет другое – это чувство было много сильнее всех прочих.
Я тосковала по маме.
Мне так сильно ее не хватало, что боль буквально разрывала на куски.
Постепенно Том становился частью моей жизни, нашей жизни.
Он приходил почти каждый день – мы никогда не оставались у него дома, он этого не хотел.
– Не могу видеть мать с отцом, – говорил он, запустив руку в свои темные волосы. – Они просто долбанутые.
Однажды сентябрьским вечером мы гуляли и случайно столкнулись с его мамой. Она оказалась высокой блондинкой – того оттенка, который крайне редко встречается у взрослых, если они специально не осветляют волосы. Одежда ее выглядела дорого, на плече покачивалась дизайнерская сумочка, которую я срисовала по фото в модном журнале.
– Том, – пропела она, на лету чмокнув его в щеку.
Затем она обернулась ко мне. Ее широкая улыбка выглядела искренне, по крайней мере, казалась гораздо натуральнее, чем белоснежные зубы.
– Кристина, – представилась она, протягивая мне руку.
В лучах заходящего солнца сверкнули бриллианты в ее кольцах.
– Ясмин, – ответила я, выдавив из себя улыбку.
Не знаю, пришлось ли мне на самом деле ее выдавливать. Может быть, она получилась вполне естественно, потому что от этой женщины исходило тепло, которого я совсем не ожидала ощутить. Том ведь расписывал ее как последнюю сучку.
– Как здорово наконец встретиться с кем-то из друзей Тома, – сказала Кристина.
Бросив долгий взгляд на сына, она выделила слово «наконец».
– Приятно с вами познакомиться, – отозвалась я. Я могла быть вежливой, когда того хотела.
Кристина снова улыбнулась и посмотрела мне в глаза.
– Мне нужно бежать, я собираюсь на коктейль. Заходи как-нибудь к нам, Ясмин. Я с удовольствием бы познакомилась с тобой поближе.
– Обязательно.
Кристина вновь перевела взгляд на Тома.
Тот смотрел в сторону, на море и проходивший вдалеке паром. С мрачным лицом он держал руки в карманах джинсов.
Кристина ушла.
Я посмотрела на Тома. По его взгляду ничего невозможно было понять, лицо словно окаменело.
– Она показалась мне довольно милой.
Том сухо рассмеялся и двинулся вперед.
– В этом-то вся проблема, – не оборачиваясь, коротко сказал он. – Она может быть милой, если хочет, и папаша тоже. Все считают их, сука, идеальными, только на меня им всегда было плевать.
– Что ты имеешь в виду?
Том прочистил горло и сплюнул на обочину.
– Ты разве не в курсе, что когда я был маленьким, обо мне заботилась твоя мачеха?
– И? Что такого странного в том, чтобы пользоваться услугами няни? Во Франц…
– Это не одно и то же, – оборвал меня он. – Мама с папой всегда пеклись о моих сеструхах. Они же, сука, такие идеальные, им можно все, чего только ни пожелают. Но я – я должен все отвоевывать. Учиться, работать. Сука, как это несправедливо.
Мы добрались до подъездной дорожки к дому Тома. Высокий забор огораживал лужайку, повсюду торчали камеры и были развешаны таблички с надписью «Посторонним вход воспрещен». За забором скрывалась огромная вилла с бетонными стенами. Из-за угла здания выглядывало солнце, отражаясь в черной лакированной поверхности припаркованного возле дома «Мерседеса».
Я остановилась.
– Ты же понимаешь, что большинству людей покажется, что жаловаться тебе совершенно не на что? – спросила я.
38
Однажды вечером, несколько дней спустя, мы с Томом сидели на камнях и курили.
Волны вяло лизали каменные плиты, солнце еще пригревало, но в воздухе уже ощущалась какая-то особая прозрачность, которая намекала, что осень уже в пути. Море тоже стало прохладнее. Разумеется, еще можно было купаться, но подолгу сидеть в воде уже не получалось, а если рискнешь заплыть подальше, становилось так холодно, что ноги начинали неметь.
Мне кажется, мы выбились из сил. Лето было долгим – быть может, все это было уже чересчур.
Может быть, мы стали уставать друг от друга.
Во всяком случае, я устала от Тома. Меня достали его нытье и внезапные вспышки гнева. Достали эти параноидальные идеи о том, что я обязательно его брошу. Достал его крайний нарциссизм, выражавшийся в презрении ко всем окружающим.
Я взглянула на часы.
– Пора, – сказала я. – Завтра мне рано вставать.
Том засунул сигарету в щель в камне и смерил меня долгим взглядом. Вечернее солнце окрасило его тело в желто-золотые тона. Отросшие темные волосы, тяжелыми мокрыми прядями лежавшие на каменной плите, напоминали мне водоросли.
– Конечно, – бросил он.
– Ты обиделся, что ли?
– С чего бы мне обижаться?
В самом деле, с чего бы ему обижаться? На то не было никаких причин.
– Ты идешь? – спросила я, собирая вещи и засовывая ноги в шлепки.
– Нет, я еще немного побуду.
Я зашагала к лесной опушке.
Самый короткий путь домой лежал через лес за усадьбой Кунгсудд. Там была тропинка, которая вела прямо к нашему дому.
Как только я вступила под сень высоких сосен, сразу стало прохладнее. В тени больших деревьев стоял дух живицы и сырой земли. Ветви черничника и папоротник щекотали мои голые щиколотки, незаметные пташки щебетали в густых зарослях. Издалека я слышала шум лодочного мотора.
Я не сразу его заметила – он стоял с краю тропы, прислонившись спиной к стволу дерева и держа в руках мобильник.
Казимир.
– Здорово! – сказал он, когда я подошла ближе. Выглядел он как предел мечтаний какой-нибудь тещи: на Казимире был надет пикейный пуловер и белые теннисные шорты. И да, он был красив – глубокий загар на коже, светлые волосы, мускулистые руки. Только в этом смысле меня он не интересовал.
Тогда не интересовал.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я Казимира, поравнявшись с ним. Он повел широкими плечами и улыбнулся.
– Ничего особенного. А сама?
Я отмахнулась от мошки.
– Ходила купаться с Томом.
– Ясно.
Он издал короткий смешок.
– Ну как, сегодня пришлось поработать психологом? – спросил Казимир и фыркнул.
Я удивилась – мне ведь искренне казалось, что таким нытиком и занудой Том был только со мной.
– С чего бы вдруг?
Он вновь рассмеялся.
То был типичный самоуверенный смех Казимира с оттенком превосходства, словно он понимал, что ни перед кем не должен объясняться, а в особенности – передо мной.
Казимир шагнул вперед, поднял руку и провел ладонью по моей щеке.
– Ты красивая, – произнес он.
Я оказалась настолько не готова к такому повороту, что отреагировала лишь пару секунд спустя. Я попятилась, пребывая в легком шоке. Прежде чем мне пришло в голову что-то достойное в качестве ответа, Казимир уже развернулся и зашагал прочь.
На прощание он взмахнул рукой:
– До встречи!
Я не ответила. Вместо этого так и осталась стоять посреди лесной тропы, провожая взглядом мелькавшую среди деревьев спину Казимира. В следующий миг кто-то положил руку мне на плечо. Я обернулась.
Том стоял прямо у меня за спиной – наверное, шел следом. Его лицо было перекошено от гнева, зрачки расширились так, что глаза казались черными, как угли.
– Шлюха, – тихо проговорил он. – Чертова потаскуха.
Удар, последовавший за этим, пришелся мне в живот – поначалу Том бил только по тем местам, на которых не видно было синяков. Сильной боли не было – у меня перехватило дыхание, но в основном в тот момент я испытывала удивление.
Пытаясь удержаться на ногах, я на несколько шагов отступила, путаясь в черничнике.
– Какого черта? – шепотом выдавила я.
Том, неотрывно глядя на меня, потирал ладони.
– Ты прекрасно знаешь.
– О чем ты?
– Вы договорились встретиться в лесу, да?
– Ты больной? Ни о чем мы не договаривались.
Я принялась искать глазами Казимира, но тот уже скрылся среди деревьев.
– Сознайся, – прошипел Том, делая шаг в мою сторону.
Я попятилась. Острая ветка впилась мне прямо в щиколотку.
– Мне не в чем признаваться! – закричала я. – Это ты долбаный шизофреник!
Я бросила взгляд на ступни. Из раны, стекая на сухую, покрытую хвоей землю, сочилась кровь. Блестящие красные капли на серо-желтом фоне.
– Ты что, следил за мной, чертов псих?! – продолжала я. – Так ведь? Потому что если да, в таком случае…
– Что?
– В таком случае можешь катиться ко всем чертям! Никто не смеет так со мной обращаться, понял, ты?
Мой гнев, очевидно, его удивил. Руки Тома безвольно повисли, выражение лица смягчилось. Взгляд снова стал умоляющим.
Том протянул ко мне руку, она дрожала.
– Послушай, – зачастил он. – Послушай, Ясмин, прошу тебя. Прости.