– Тебя нужно утешить?
Винсент поковырялся в носу своим маленьким, перепачканном в масле пальцем.
– Не стоит, – ответила я. – Ничего страшного.
Папа с такой силой опустил на стол кофейную чашку, что жидкость выплеснулась и растеклась по скатерти. Тогда он поднялся и молча вышел из кухни.
Позже в тот же день, наверное, ближе к вечеру, Мария позвала меня выпить чаю.
Она сказала, что я могу поговорить с ней, если меня что-то гнетет. Что иногда здорово обсудить это с кем-то, кроме родителей. Что она очень обо мне беспокоится и хочет помочь.
Я знала, что она лжет, мерзкая святоша.
Мария была последней, с кем я могла бы этим поделиться.
Она устроила обыск в моей комнате, рылась в моем белье, а найдя немного травки, тут же вызвала полицию. Она боготворила Тома и предостерегала его, называя меня переменчивой.
Чем она могла мне помочь?
42
Несколько дней спустя я проснулась оттого, что у меня сосало под ложечкой. Меня тошнило. Я решила, что это хотят вырваться на свободу остатки рыбной запеканки, которые я забрала домой из ресторана, – гигиена в этом заведении оставляла желать лучшего. Я еще немного полежала в кровати, сделала пару глотков воды из стакана, который всегда держала на тумбочке, а потом встала.
Спустившись в кухню, я встала у стола как вкопанная. Вид французской булки и подтаявшего масла вызвал у меня новый приступ дурноты.
– Ты что, не будешь есть? – спросил папа.
Я покачала головой.
Мария оторвалась от газеты, большим и указательным пальцами теребя лохматую прядь волос.
– Ты сильно исхудала в последнее время, – заявила она. – Неплохо было бы немного поесть.
Со второго этажа донесся стук, похоже было на то, что что-то упало на пол в комнате Винсента.
Мария со вздохом отложила газету, встала и отправилась в прихожую.
– Это правда, – сказал папа, когда она исчезла из виду. – Ешь, ты худа как спичка.
– Я же сказала – не хочу.
Он нахмурился и бросил на меня долгий взгляд, но ничего не ответил.
Они, конечно, были правы. Вся эта чертова история с Томом не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Проблема пустила корни во мне, в моей голове, где не осталось места для простых вещей – школы, еды, баскетбола. Логично, что и на моей внешности это тоже отразилось – я действительно стала тощей, можно было кости пересчитать. Кожа стала шелушиться, губы высохли и потрескались.
Моя жизнь словно превратилась в место чудовищной автокатастрофы, и люди, конечно, не могли перестать пялиться на нее, потому что так они делают всегда, когда видят чужое несчастье. Они глазеют и ужасаются, но все равно не могут перестать.
Мои приятели тоже так делали – глазели. И на работе многие спрашивали, что со мной.
– Все прекрасно, спасибо, – отвечала я с улыбкой. Что еще я могла сказать?
Ну так себе, на днях мой парень знатно выбил из меня дерьмо.
Однако причиной тошноты оказалась вовсе не рыбная запеканка из Риальто. Тошнота с новой силой вернулась на следующее утро и продолжала приходить каждое утро всю неделю.
О причине я догадалась. Может, я и была безрассудной, но уж точно не тупой.
В одной аптеке в центре я купила тест на беременность – до смерти боялась столкнуться с кем-то из знакомых и, схватив упаковку, пряталась за полками. Но волноваться было не о чем – из посетителей были только несколько пенсионеров да незнакомый мужчина – провизор с козлиной бородкой.
Вернувшись домой, я тут же заперлась в туалете, разорвала упаковку и извлекла наружу тест. Внимательно прочитав инструкцию, я пописала на него и несколько минут спустя констатировала, что на нем проступили две полоски.
Как это могло случиться?
Идиотский вопрос, знаю. Это случилось точно так же, как происходит всегда. Но ведь мы с Томом были так осторожны! Тем не менее мое собственное тело меня предало, и я залетела от худшего парня, какого только можно представить.
Самым важным и срочным был для меня, разумеется, вопрос – что делать? Я не могла и не хотела рожать ребенка от Тома, это было исключено. Не думаю, что он захотел бы стать отцом – зачем ему это сдалось, учитывая, что до окончания обучения оставалось два года? И разве потом он не собирался заработать хренову тучу денег и выкупить усадьбу Кунгсудд?
Так что главный вопрос, стоявший передо мной, звучал так: рассказать Тому и пойти ко врачу вместе, или отправиться туда одной?
Я размышляла над этим несколько дней. Размышляла и надеялась, что растущий внутри меня комок клеток вдруг устанет и отвалится, как напившийся крови клещ. Лежа в постели, я усердно представляла, как мое тело перекрывает краник маленькому безбилетному пассажиру у меня внутри и тот сморщивается, как изюмина, и умирает.
Но этого, конечно, не произошло.
Мое привычное везение.
Правильнее было рассказать. Там были и клетки Тома, так что он должен был знать. Тем более, что я ненавидела врачей и больницы – после автокатастрофы у меня развилось что-то вроде фобии ко всем медицинским учреждениям. Так что даже если я решила порвать с Томом, для начала он должен был сопроводить меня ко врачу.
В то же время я до чертиков боялась ему рассказывать.
Я до чертиков боялась Тома.
Это произошло в субботу, второго декабря.
В тот вечер Том уговорил меня пойти к Казимиру – там не планировалось никакой вечеринки, мы собирались просто потусить вместе: он, я и Казимир.
Вообще-то у меня не было никакого желания идти, но я уже несколько раз отказывала Тому, когда он звонил с просьбами о встрече. Если бы я снова сказала, что у меня мигрень, Тому снесло бы крышу, поэтому я пообещала прийти. Я решила, что побуду совсем недолго – придумаю какую-нибудь отмазку и свалю оттуда через час-другой.
В общем и целом мне показалось странным, что он захотел встретиться одновременно со мной и с Казимиром, ведь Том обвинял меня в измене именно с ним. В то же время это вполне вписывалось в его параноидальную логику – мы с Казимиром оказались бы у него на виду, и заодно Том смог бы четко обозначить, кому я принадлежу.
Когда я вышла из дома, было уже темно. В последние две недели стояли трескучие морозы, и в бухте встал лед – по утрам там теперь часто катались на коньках, да еще собачники полюбили гулять по сверкающей скользкой глади.
По насквозь промерзшей земле я шагала в сторону усадьбы. Высокая трава хрустела, ломаясь под моими шагами. От дыхания образовывались целые облака пара, как из паровозной трубы, совсем как рисуют в мультфильмах. Снега все еще не было – деревья и кусты тянули свои голые узловатые ветви к черному небу.
Когда Казимир распахнул передо мной дверь, в его глазах зажглась какая-то искра, я не могла этого не заметить. Лицо его растянулось в улыбке.
– Здорово, – он пригласил меня жестом войти.
– Привет, – поздоровалась я, входя в помпезный холл. Там я скинула новые замшевые сапожки и повесила косуху на плечики, рядом с чьей-то норковой шубкой.
На кухне что-то гремело. От запаха свежей выпечки у меня засосало под ложечкой, и я тут же вспомнила, что не обедала – приготовленная Марией еда, что-то типа вегетарианской бобовой каши, пахла блевотиной.
За спиной Казимира возник Том. Он протиснулся мимо него и поцеловал меня в губы.
– Привет, – сказал он, обняв меня рукой за плечи.
Казимир невозмутимо взирал на нас.
– Я немного спешу, – заявил он. – Через час должен ехать в аэропорт, встречать отца.
Он замолчал.
– Пива? – спросил он после паузы.
– Само собой, – ответила я.
Мы отправились в кухню.
Паола, одетая в неизменный заношенный спортивный костюм, стояла у большого разделочного стола, столешница которого была сделана из серого мрамора, и месила тесто. Темные волосы были убраны детской заколкой с желтыми розеточками и стразами. Уже сформованные булочки с корицей она выложила на противень и оставила на расстойку перед выпечкой.
Паола обернулась, одарила меня робкой улыбкой и почти незаметно подняла перепачканную мукой ладонь.
Кивнув ей, я направилась к холодильнику, возле которого на корточках уже сидел Казимир, извлекая из его нутра банки и бутылки. Потом он поднялся и вручил нам с Томом по пиву.
Том взглянул на друга без всякого выражения.
– Ну что, удалось тебе трахнуть мисс Колумбия? – спросил он, указывая на Паолу.
Паола бросила на нас тревожный взгляд.
– Ради бога, – пробормотал Казимир и вышел из кухни, направляясь в гостиную.
Мы последовали за ним и плюхнулись в кресла.
Повисла неловкая тишина.
– Ну что, как жизнь? – осведомился Казимир, поймав мой взгляд.
Он немного нахмурил лоб и изучающе поглядел на меня. Взгляд его скользнул по моему лицу. Я изо всех сил старалась замаскировать бланш, но не могла утверждать, что мне это вполне удалось.
– Ничего особенного, – отозвалась я, стараясь невзначай прикрыть больной глаз волосами. – Как сам?
– Через две недели лечу в Вербье, – заявил Казимир, отхлебывая пиво. – У моего дяди там шале, прямо у подъемника Медран.
Том посмотрел на меня, прикурил сигарету, а затем пристально уставился в потолок. Он казался нервным, каким-то дерганым. Не мог найти себе места и вертелся. Я не могла понять, было это из-за того, что Казимир заговорил со мной, или из-за того, что Том почувствовал себя униженным, когда Казимир в очередной раз напомнил ему о богатстве семьи де Вег.
– Круто, – восхитилась я. – Вы останетесь там на Рождество?
– М-м, – утвердительно промычал Казимир с полным ртом пива. – Только Дуглас летит на Багамы со своей девушкой. У дяди там тоже есть жилье, на ХарборАйленде. Это…
– А мы поедем в горы, – оборвал его Том.
Казимир вздернул бровь.
– Семьей?
– Нет, мы с Ясмин, – ответил Том, выпуская в мою сторону струю дыма.
– Что? – переспросила я. – Мы что?
Том молча поглядел на меня, а потом слегка приоткрыл рот, так что оттуда появилось маленькое колечко дыма, которое затем стало подниматься к потолку.