Я не знала, что сказать. Я не хотела ехать в горы да и не могла – я же собиралась праздновать Рождество и Новый год с папой, Марией и Винсентом. К тому же я ведь залетела… забеременела… ждала ребенка. Ничего из этого, однако, нельзя было упоминать там и в тот момент, не уронив достоинство Тома перед Казимиром.
– Ясно, – сказала я.
Повисла тишина.
Том откашлялся и подался вперед.
– Я хочу поговорить, – тихо произнес он, упершись взглядом в ковер.
Том принялся одной рукой разминать костяшки пальцев на другой, и меня вдруг осенило: он настаивал на том, чтобы мы встретились сегодня – мы трое, – чтобы спровоцировать ссору. Он хотел припереть нас к стенке за то, что – да за что, собственно? За то, что Казимир проводил меня домой тем вечером, а Том пребывал в уверенности, что между нами что-то произошло? Или за то, что мне в самом деле стал нравиться Казимир на контрасте с Томом, который вел себя как настоящий кусок дерьма? За то, что я, идиотка, давным-давно могла положить всему этому конец, но не сделала этого?
Я не смела произнести и звука, не могла даже пошевелиться, настолько мне было страшно.
Я уже привыкла к ссорам с Томом, но прежде он никогда не отваживался наезжать на Казимира.
Вдруг тишину прорезал телефонный звонок. Казимир поставил бутылку на столик и подошел к небольшому бюро, чтобы снять трубку. Он повернулся к нам широкой спиной и тихо заговорил.
– Уже? – спросил Казимир. А затем: – Окей, вопросов нет.
Я избегала глядеть на Тома – не хотела, чтобы он понял, насколько мне было страшно. Но и на Казимира я, разумеется, тоже не могла смотреть, потому что тогда бы Том обратил на это внимание. Поэтому я принялась внимательно разглядывать стопку журналов, которые были сложены на столике. Country Living, – прочла я. А рядом – Horse and Hound[25].
Через короткое время Казимир повесил трубку и, вернувшись к нам, остановился возле столика, с виноватым видом пожимая плечами:
– Sorry. После поболтаем. Мне пора ехать в Арланду. Рейс вылетел раньше.
– Нет проблем, – отозвалась я, отставив непочатую бутылку на столик. – Мне все равно пора домой. Я обещала кое с чем помочь Марии.
– Я вернусь через пару часов, – сказал Казимир. – Может, тогда пересечемся?
Не говоря ни слова, Том затушил окурок в своей пустой банке из-под пива.
43
Стоя на засыпанной гравием площадке, мы наблюдали за тем, как в темноте исчезают огоньки задних фар машины Казимира. Стало как будто еще холоднее, чем раньше, и меня потряхивало в тоненькой кожаной куртке. Рукам стало больно, и я спрятала их в рукава, пытаясь сохранить остатки тепла.
– Идем, – велел Том и зашагал по направлению к моему дому.
Теперь, когда мы остались одни, я должна была рассказать ему о том, что беременна, только не знала, как это сделать.
– Зачем ты сказал, что мы едем в горы? – вместо этого спросила я.
– Потому что мы едем.
– Я не могу. Я буду праздновать с семьей.
– Я уже забронировал отель.
Страх постепенно отступал, а я наполнялась гневом. Фактически я пребывала в ярости. Это был такой чертовски типичный поступок для Тома – забронировать тур, даже не посоветовавшись со мной.
– Том, – выговорила я. Получилось даже более резко, чем я ожидала. – Ничего не выйдет.
Он остановился и медленно обернулся ко мне. В слабом свете окон усадьбы на его лице, казалось, не было никакого выражения.
– Черт, ты, оказывается, такая неблагодарная зануда. Это всего на три дня, ты что, не можешь отпраздновать с ними позже?
Я остановилась.
– Что? – выплюнул он, одной рукой принявшись копаться в кармане куртки.
– Я не могу, я…
– Сука!
Том вывернул карман наизнанку. На землю попадали монеты и камешки, да несколько клочков бумаги тут же подхватил порыв ветра.
– Сиги, – прошипел он. – Я их там оставил.
Он развернулся и зашагал обратно к усадьбе, быстрыми шагами шумно ступая по гравию. Руки болтались вдоль его тела, как маятники.
– Ты идешь? – не оборачиваясь, спросил он.
Я пошла вслед за ним, стараясь подстроиться под его темп, но высокие каблуки увязали в слое гравия и застревали. Чтобы нагнать Тома, я побежала трусцой. Мороз кусался и пощипывал щеки.
Когда я добралась до входа, Том уже позвонил. Несколько секунд спустя Паола с опаской приоткрыла дверь. На Тома она глядела с подозрением.
– I forgot, – заговорил он. – My cigarettes. Cigarrillos[26].
Том сложил указательный и средний пальцы на руке так, будто держал в них сигарету, и несколько раз поднес их ко рту.
Рот Паолы расплылся в робкой улыбке, она распахнула дверь и отступила на шаг.
– Vale. ¡Pasen, por favor![27]
Мы вошли в тепло и закрыли за собой дверь. Паола исчезла в кухне, издалека я разглядела противень с подошедшими булочками, который уже ждал, чтобы его отправили в духовку.
Направившись в гостиную, Том смерил меня внимательным взглядом.
– Что ты собиралась мне сказать? – осведомился он.
– Мы можем поговорить?
– Валяй.
Гостиная вся пропиталась сигаретным дымом, а на столике все еще стояли пустые бутылки.
– Я беременна.
Том замер, а потом медленно повернулся ко мне.
– Это шутка?
Намек на неуверенную улыбку возник у него на лице.
– С чего бы мне шутить?
Том в несколько шагов подошел к большой картине, которая висела над бюро. На вид она была довольно старой и изображала всадника, который своей шпагой указывал на поросший лесом холм. У них было полно предметов изящного искусства, у этих де Вегов. Я откуда-то знала, что на самом деле у них не было дворянского происхождения, на которое они пытались претендовать, и картины, купленные ими на каком-то сельском аукционе, по этой причине выглядели как-то жалко.
– Ты уверена? – уточнил он, пристально глядя на всадника, будто желая попасть в другую эпоху и другую жизнь.
– Я сделала тест.
Он наклонился вперед и уперся руками в колени – это выглядело так, будто он собирался прыгать с трамплина в бассейн.
– С тобой все в порядке? – спросила я.
Том медленно распрямился и поднял вверх ладонь, продолжая разглядывать картину.
– Заткнись. Я думаю.
А потом:
– И давно ты знаешь?
Я задумалась, что лучше ответить: я не могла признаться, что прошло уже больше недели, он пришел бы в бешенство. Том ненавидел, когда я от него что-то скрывала.
– Пару дней.
Том принялся ходить кругами по восточному ковру. Несколько раз хватался руками за волосы.
– Так когда… Когда это случилось?
– Что ты имеешь в виду?
Он замер и уставился на меня с перекошенным от гнева лицом и почерневшими глазами.
– Ты прекрасно понимаешь. Когда ты залетела?
Я попыталась выдавить улыбку.
– Откуда мне знать? Может быть, когда мы в последний раз катались на катере.
Том фыркнул и зашагал ко мне. Я попятилась к большому открытому камину, но недостаточно быстро. Прежде чем я успела среагировать, он уже схватил меня за предплечье и притянул к себе.
– Мне хорошо известно, кто папаша этого выродка, – зашипел он.
Его дыхание пахло застоявшимся сигаретным пеплом и пивом. Капельки его слюны летели мне в лицо, и я инстинктивно зажмурилась.
– Ты что, совсем долбанутый? – воскликнула я.
Удар.
Он пришелся мне прямо по губам. В следующий миг я ощутила вкус крови. Теплая жидкость потекла на подбородок, закапала на шею, собираясь в маленьких ямочках над ключицами.
– Чертова шлюха.
Он бросился на меня.
Я упала навзничь, раскинув руки. Когда голова ударилась о пол, меня накрыла волна дурноты. Комната закачалась, и всадник на картине слегка подпрыгнул.
Том тем временем уселся мне на грудную клетку, обхватил мою голову руками и стал стучать ею об пол, раз за разом.
Мне кажется, я закричала, по крайней мере сделала попытку.
Мне было ужасно больно, хоть ковер немного гасил удары. Но в тот момент меня больше пугала не боль. Меня пугал взгляд Тома. Безумие в его глазах было таким очевидным, что его практически можно было ощутить. Эти глаза излучали лишь ненависть и презрение. И я чувствовала, нет, я знала, что Тома больше там нет. Что тот Том, которого я однажды полюбила, – исполненный любви и амбициозный, мечтавший о нашем совместном будущем и строивший планы, – исчез, а в его теле поселился демон.
Кровь затекала мне в горло, и из-за этого стало сложно дышать. Меня затошнило, я хотела блевать, пыталась блевать, но все, что вырывалось из моего рта, – лишь слабый булькающий звук.
Несмотря на хаос и панику, мой рассудок оставался холодным и незамутненным, как черно-голубой лед у нас в бухте. Я поняла, что сейчас умру, и в голову вдруг пришло, как все было бессмысленно – какой бессмысленной была вся моя жизнь.
Чего я достигла, помимо разрушения? Лучше бы мне вовсе не рождаться на свет.
Боль в голове утихла. Я сдалась, обмякла и впустила тьму.
И тогда раздался крик.
44
В моем гаснущем сознании этот крик, который был больше похож на вой, издавала я сама. Но в следующий миг на меня обрушилась тяжесть – это Паола бросилась на Тома, придавив меня его весом. Удар вышиб воздух из легких, изо рта потекла кровь, и я закашлялась.
Том выпустил мою голову и оттолкнул от себя Паолу. Спиной вперед она полетела на пол и оказалась рядом со мной, лицом к лицу. Детская заколка с желтыми розеточками и стразами расстегнулась и теперь лежала на полу возле открытого очага.
Наши взгляды встретились, и в глубине ее глаз я разглядела силу, гнев и, вероятно, сочувствие.
– Fuck off![28] – завопил на нее Том и встал на ноги.
Глядя на него, Паола молча подняла перепачканные мукой руки, готовясь обороняться.