ника не посвятил его в свой план.
Но ведь это невозможно, убеждал себя Пакард. Четкого плана у него нет, он не продумывал, как станет действовать, просто надеялся воспользоваться моментом. А когда такой момент наступит, уже будет не до планирования — действовать придется наудачу.
Да еще этот Сильвестр — каким он тут боком? Искусственный глаз у него так похож на настоящий, что никто из членов банды этого не заметил. В противном случае ему бы уже дали прозвище, отличающее его от прочих. Стеклянный глаз стал бы неиссякаемым поводом для шуток, насмешек и баек.
Если Сильвестр — настоящий член банды Рэндалла, зачем он ошивался в Хэнгменз-Галче, изменив внешность и вырядившись в клетчатый костюм? И даже если он действительно хотел остаться неузнанным, к чему разыгрывать нелепый спектакль с потерей искусственного глаза? Этим разве что привлечешь к себе лишнее внимание.
Громыхание колес и цокот копыт теперь отчетливо разносились по каньону. Из-за поворота вылетело облако пыли, поднятой в воздух дилижансом. Пакард в зарослях можжевельника пригнулся еще ниже, аккуратно вытащил оба револьвера и сжал их в ловких, уверенных руках.
Вслед за медленно оседающей пылью появился и фургон. Лошади с усилием тащили его в гору, упряжь скрипела от натуги. Кучер на козлах держал вожжи, расслабленно подавшись вперед, но при этом не забывал крутить головой по сторонам, внимательно оглядывая кусты на обочинах. Сбоку от него с прямой как стрела спиной сидел стрелок, вооруженный дробовиком. Приклад упирался ему в колено, дуло смотрело в небо; левой рукой стрелок обхватил ствол. На крыше вихляющегося дилижанса расположился второй охранник, он стоял на одном колене с винтовкой на изготовку.
Дилижанс прогремел мимо зарослей. Одно колесо скрипело; комья пыльной земли сыпались из-под медленно вращающихся ободьев и падали в колеи, которые еще дымились от соприкосновения с металлической обшивкой шин.
Затаив дыхание, Пакард следил за движением фургона. Он пошевелил пальцами, поудобнее перехватывая револьверы. Осторожно высунул голову, глядя вслед дилижансу. В голове мучительно медленно щелкали секунды.
Из кустов, как чертик из коробочки, выпрыгнул человек. Он закричал, выхватил револьвер и выстрелил. Кучер резко натянул поводья. Лошади встали на дыбы; кожаные ремни, раскинутые передние ноги, спутанные гривы — все смешалось в кучу. Стрелок рядом с кучером наставил дробовик на нападавшего, но тут грохнул выстрел, и он, дернувшись, согнулся пополам, словно его повесили на бельевой веревке. На мгновение он застыл в этой позе на фоне утреннего солнца — согнутый человек с дробовиком, уже выскальзывающим из рук, — а потом медленно нырнул носом вниз, как купальщик, который прыгает в воду с мостков — прямо под ноги лошадям.
Охранник на крыше вскочил и молниеносным движением вскинул винтовку на плечо. Позади него раздался сердитый сухой выстрел, похожий на шипение разъяренной кошки. Охранник замер, зашатался, рухнул и покатился по крыше, но не упал на землю, а наполовину свесился вниз, зацепившись ногой за невысокое ограждение. Его руки безвольно висели, покачиваясь, точно маятники, изо рта на пыльную дорогу капала кровь.
Внезапно все звуки стихли, слышно было лишь, как кучер, сдерживая страх в голосе, разговаривал с лошадями, стараясь их успокоить: обезумевшие животные неистово лягались и брыкались, мечась из стороны в сторону в попытках избавиться от окровавленного трупа, который перекатывался у них под копытами.
Пакард выпрямился в полный рост, но стоял неподвижно и даже не поднял оружие. Все произошло невероятно быстро — так хорошо была спланирована эта чудовищная расправа. Он посмотрел через дорогу на Пинки. Глаза Пинки над красным платком, закрывавшим лицо, возбужденно горели. Револьвер в волосатой руке еще дымился.
— Вот как мы действуем, сынок, — сказал Пинки. — Быстро и чисто. Время и пули зря не тратим.
Пакард вдруг осознал, что все так и есть. Считаные секунды прошли с того мгновения, когда Маркс выпрыгнул из кустов, всего три выстрела прозвучало, и вот уже два мертвеца.
Маркс приблизился к первой паре лошадей и попытался их усмирить. Хёрли держал под прицелом кучера, который все еще боролся с вожжами. Сильвестр разговаривал с кем-то, кто сидел в дилижансе, и голос его звучал непринужденно, точно он болтал с соседями о пустяках.
— Нет причин волноваться, мэм, — говорил он. — Парни не тронут и волоска на вашей голове. Просто выйдите и посидите в тенечке, пока мы с ребятами заберем груз. Ничего другого нам не надо. Мы возьмем золото и поедем своей дорогой.
Несмотря на любезный тон, Сильвестр не опускал револьвера. Подойдя к дилижансу, он нацелил дуло на салон, схватился за ручку и широко распахнул дверцу.
— Прошу вас, мэм, — сказал он, — будьте благоразумны. Крики и визги вам не помогут.
— Я не собиралась кричать и визжать, — ответила женщина. — Но выходить не буду. Я остаюсь здесь.
Пакард похолодел: ледяная рука ужаса стиснула его сердце. Он узнал этот голос, ведь слышал его не далее как прошлой ночью.
— Она говорит, что не желает выходить, — передал Пинки Сильвестр.
— У меня быстро пожелает, — прорычал Пинки.
Он решительно подошел к дилижансу и ринулся в салон. Раздался пронзительный женский вопль, Пинки рывком вытащил девушку наружу и отскочил в сторону, чтобы избежать ее острых ногтей. Потеряв равновесие, она упала в пыль.
— Руки вверх! — рявкнул обоим бандитам Пакард. — Поднять и не опускать! Теперь я тут главный.
Сильвестр и Пинки изумленно обернулись: дула револьверов Пакарда зловеще смотрели прямо на них.
— Совсем сдурел? — крикнул Пинки. — Только попробуй…
Револьвер Пакарда изрыгнул пламя и дым, шляпа Пинки взлетела в воздух, плавно заскользила вниз и шлепнулась на землю.
— Следующая пуля попадет тебе между глаз, — предупредил Пакард.
Вытаращив глаза, Пинки и Сильвестр высоко подняли руки.
— Отойдите в сторону, мисс Пейдж, — тихо сказал Пакард. — Возможно, мне придется стрелять, если эти джентльмены не будут вести себя прилично.
— Вы слишком добры к ним, — сказала девушка. — Почему бы не пристрелить их сразу?
— С дороги, — сдавленно прорычал Пакард. — Здесь все выполняют мои приказы! — Он повысил голос: — Маркс, иди сюда. Хёрли, заберись наверх и скинь золото. И оба бросайте пушки.
Ошеломительный удар в плечо развернул его на сто восемьдесят градусов, и в следующий миг Пакард уже валился вперед: земля неслась ему навстречу со скоростью экспресса. Сквозь рев в ушах пробился глухой треск мощной винтовки.
Аллен, догадался он, Папаша Аллен. Пакард совсем забыл о старом ублюдке. Но какого черта он встрял в эту заварушку? Ему полагалось ждать в боковом каньоне, держать чертовых лошадей.
Пакард рухнул на землю и разлетелся на осколки, часть — в одну сторону, часть — в другую… но в конце концов осколки снова стали единым целым, и он погрузился в пучину боли и жажды.
Чей-то голос произнес: «Он приходит в себя». Его осадил другой голос: «Прояви терпение, Маркс. Жалко будет, черт побери, если мы его повесим, а он об этом даже не узнает». «Надо отвезти его к Кардуэю и вздернуть рядом», — предложил третий участник разговора. «Слишком далеко, — возразил второй голос. — Кроме того, Рэндалл не хочет, чтобы о Хэнгменз-Галче пошла дурная слава. Если вешаешь кого в городе, это должно выглядеть как по закону — суд Линча и все такое».
Слова просачивались в сознание Пакарда; разум медленно пытался переварить услышанное. В левом плече монотонно пульсировала тупая боль, словно кто-то мерно ударял по нему колотушкой, подбитой войлоком. Горло тоже болело, и когда Пакард ощупал его правой рукой, то обнаружил на шее что-то жесткое и колючее. Он предпринял слабую попытку ослабить эту штуку, чтобы дышать посвободнее. Как выяснилось, он сидел на земле с вытянутыми ногами, прислонившись спиной к твердому и шероховатому стволу огромного дерева. Пакард сильнее прижал спину к опоре и почувствовал, как бугристая древесная кора впилась в кожу.
Итак, он сидит под деревом с веревкой на шее. Другой ее конец, вероятно, перекинут через какой-нибудь сук у него над головой. Один раз потянуть за веревку как следует — двое-трое мужчин сделают это без труда, — и он составит компанию Кардуэю… будет так же раскачиваться на ветру, что задувает в каньоне.
«Притворяется он, вот что я скажу, — объявил голос. — Дайте-ка мне ведро воды».
Вода обожгла лицо Пакарда, ледяными струйками потекла с волос на грудь и спину, промочила рубашку. Пакард затряс головой, открыл глаза и уставился на тех, кто стоял перед ним.
Пинки держал ведро, Хёрли стоял рядом, положив руку на рукоять револьвера. Маркс, привалившись к дереву, сжимал в руке свободный конец веревки, свисавший с ветки над головой Пакарда. Сильвестр сидел на корточках неподалеку от Хёрли. Папаша Аллен подкидывал дрова в небольшой, только что разведенный костер.
Позади Аллена Пакард разглядел Элис Пейдж, привязанную к другому дереву. Руки у нее были связаны за спиной, на лице темнела полоска грязи. Она потеряла шляпку, и выбившиеся из прически волосы падали на одно плечо. Платье тоже перепачкалось в пыли и грязи.
— Как себя чувствуешь? — поинтересовался Пинки.
— Лучше, чем почувствуешь себя ты, когда я до тебя доберусь, — огрызнулся Пакард.
— Мы тебя повесим, — сообщил Пинки. — Вздернем и оставим болтаться на корм воронам.
Маркс засмеялся — в обрамлении густой бороды блеснули зубы.
— Ты забыл, Пинки. Мы не оставим его болтаться. Это моя веревка, и мне она нужна. Слишком уж она хорошая и крепкая, чтобы бросать ее здесь.
Лицо Элис Пейдж исказилось ужасом. Ее и Пакарда разделяло всего несколько футов. Он поймал взгляд девушки и несколько секунд его удерживал.
— А с ней что намерены делать? — спросил он.
Маркс опять засмеялся высоким противным смехом.
— Подержим у себя, пока ее старик не станет покладистее, а то от него чересчур много шума.