— Он в себе носит семена разрушения, — заявила Бабушка с праведным негодованием. — Строить ему не хочется, только ломать.
— На меня не смотри, — сказал Нельсон Пакстону, — я уже давно сдался. Как только ушла Анастасия, Бабушка и Дедик взяли его под свою опеку. Послушаешь их, так решишь, что они терпеть не могут Грэма. Но стоит мне хотя бы строго на него посмотреть, как…
— Мы сделали, что могли, — перебила его Бабушка. — Дарили ему все наборы, какие он просил. Дедик, ты же помнишь.
— А то! — подтвердил пожилой джентльмен, возясь с бутылкой. — Еще как помню. Купили набор эколога — видел бы ты, какую планету он сляпал. Слезы, а не планета — убогонькая, плюгавенькая, хиленькая. А потом взялся за робототехнику…
— Уж взялся так взялся, — ехидно вставила Бабушка.
— Ну да, он конструировал роботов. Ему это дело пришлось по нраву. Помнишь, смастачил двух, а потом натравил друг на дружку. Неделю они дрались, пока не осталась от них куча лома. И всю ту неделю Грэм был на седьмом небе от счастья!
— Так увлекся, что поесть забывал, заставлять его приходилось, — добавила Бабушка.
— Но хуже всего вышло, когда мы испробовали религию, — продолжал Дедик, разливая бренди по стаканам. — Он такой культ изобрел, просто кошмар! Мы, как увидели, сразу запретили…
— А больница? — напомнила Бабушка. — Это ведь твоя была идея, Нельс…
— Давай не будем, — хмуро попросил Нельсон. — Стенли это неинтересно.
Пакстон понял намек и сменил тему:
— Бабушка, можно узнать, что вы пишете? Не припоминаю, чтобы Нельсон мне об этом рассказывал.
— Пейзажи, — ответила миловидная старушка. — Ставлю кое-какие опыты.
— А я ей твержу, что это не дело! — вмешался Дедик. — Опыты-шмопыты! Наша работа — традицию хранить! А все эти новшества?! Еще неизвестно, куда они нас заведут.
— Наша работа, — жестко возразила Бабушка, — хранить существующие технологии. Но кто сказал, что мы должны отказаться от прогресса, если это гуманитарный прогресс? Вот вы, молодой человек, — обратилась она к Пакстону, — разве считаете иначе?
— Да нет, пожалуй, — уклончиво ответил угодивший меж двух огней Пакстон. — Разумеется, мы, политики, допускаем развитие, однако периодически устраиваем проверки — надо же убедиться, что оно идет логичным, традиционным для человечества путем. И особенно заботимся о том, чтобы имеющиеся технологии не исчезали, какими бы устаревшими они ни казались. То же у дипломатов. Я в дипломатии кое-что смыслю, поскольку наши секции очень близки, и…
— Вот именно! — сказала Бабушка.
— Знаете, о чем я думаю? — тихо проговорил Нельсон. — Мы запуганы. Впервые за всю нашу историю мы, человеческая раса, оказались в меньшинстве, и поэтому нам страшно до смерти. Боимся утратить свою идентичность в громадной галактической матрице. Боимся ассимиляции.
— Сын, ты не прав, — возразил Дедик. — Это не страх. Просто мы сами с усами. Создали величайшую культуру, и с чего бы нам от нее отказываться? Ну да, большинство людей приняли галактический образ жизни, но разве можно сказать, что мы от этого сильно выиграли? Наступит день, когда мы захотим вернуть себе человеческую цивилизацию или поймем, что позднее можно будет пользоваться какими-то ее элементами. Если сохраним ее здесь, в проекте «Продолжение», то потом она будет доступна в любое время — хоть частями, хоть целиком. И не только для человеческой расы доступна, ведь нельзя исключать, что однажды какая-нибудь ее грань сделается совершенно необходимой и для всей Галактики.
— Почему же тогда этот проект засекречен?
— Да что в нем секретного? — хмыкнул Дедик. — Просто нет никому дела ни до человеческой расы, ни до того, что происходит на Земле. Человеческая раса — сущая малявка в сравнении с любой другой, а Земля — выжатая как лимон планета, не стоящая забот. — Он повернулся к Пакстону. — Парень, ты когда-нибудь слышал, что этот проект — секретный?
— Вроде нет, — ответил Пакстон. — Правда, и трубить о нем не принято. Я так понимаю: для нас «Продолжение» — своего рода священный долг. Мы вроде племенных знахарей: стережем мешок с лекарственными снадобьями, пока наши сородичи приобщаются к звездной цивилизации.
— Пожалуй, это близко к истине, — хихикнул старик. — Мы всего лишь кучка бушменов — но бушменов неглупых и даже опасных.
— Опасных? — спросил Пакстон.
— Он про Грэма, — тихо пояснил Нельсон.
— Ошибаешься, — сказал Дедик. — Я не про него конкретно, а про всю нашу шайку-лейку. Или ты не в курсе, что всяк желающий примкнуть к галактической цивилизации обязан внести свою долю в общий котел? Что-то он получает, но и непременно чего-то лишается. Того, что никак не вяжется с новообретенными идеями. Вот и человеческой расе пришлось сыграть по этим правилам — но мы, в отличие от остальных рас, остались при своих. Спросишь, как же такое может быть? Мы пожертвовали лишь вершками, а корешки никуда не делись, они здесь, они живы стараниями субсидируемой горстки варваров на старой истощенной планете, которую эта распрекрасная галактическая цивилизация не удостоит лишним взглядом.
— Он просто ужасен, — пожаловалась Пакстону Бабушка. — Вздорная, коварная душонка в сморщенной шкуре. Не слушай его.
— А что есть Человек?! — вскричал Дедик. — Он бывает вздорным и коварным, когда это необходимо. Не будь мы такими, разве поднялись бы столь высоко?
«В его словах есть доля истины, — подумал Пакстон. — То, что здесь происходит, — самая настоящая двойная игра. И вот что интересно: многие ли расы в Галактике занимаются тем же самым или чем-то похожим?
Раз уж мы подрядились на это, надо все делать как следует. Невозможно взять человеческую цивилизацию и аккуратненько разложить по музейным витринам — это уже не цивилизация будет, а всего лишь коллекция занятных экспонатов. Любуясь наконечниками стрел, красиво разложенными на бархате, ты не научишься вытесывать их из кремня. Чтобы сохранять из века в век это ремесло после того, как в нем отпала потребность, поколение за поколением должно мастерить стрелы. Если очередное поколение не захочет этим заниматься, ремесло исчезнет. То же относится ко всем прочим профессиям и технологиям. Не только к сугубо земным, но и к тем многим, обиходным у других галактических рас, что в руках человеческих обрели уникальные особенности».
Элайджа принес охапку дров, сгрузил их возле камина, сунул в огонь пару чурок и тщательно отряхнулся.
— Ты почему мокрый? — спросила Бабушка.
— Дождь, мэм, — объяснил робот и вышел за дверь.
«Вот что такое проект „Продолжение“, — размышлял Пакстон. — Мы упражняемся в устаревших искусствах и профессиях, сохраняем в живом организме нашей расы информацию об их предназначении, об их практическом применении. Моя секция практикует политику, секция дипломатии ставит перед собой кажущиеся нерешаемыми дипломатические проблемы. А на фабриках проекта коллективы промышленников, блюдя старинную традицию, ведут бесконечную войну с профсоюзами. Рассеянные по всей планете скромные мужчины и женщины сочиняют музыку, пишут картины, ваяют скульптуры, чтобы культура — наша, сугубо человеческая — не растворилась бесследно в чудесной галактической культуре, в этом сплаве неисчислимых цивилизаций с далеких звезд.
И до каких же пор, — спросил себя Пакстон, — нам тянуть эту лямку? Что движет нами? Может, просто заурядное и даже наивное тщеславие? Может, всего-навсего человеческий скептицизм и самонадеянность? Или это действительно здравый смысл, как считает Дедик?»
— Так, говоришь, ты политик? — спросил старик. — Как по мне, ремесло стоит того, чтобы его сохранить. По слухам, у этой новой культуры оно не больно-то ценится. Ну да, есть административное управление, гражданские службы и тому подобная ерунда, но нет настоящей политики. А ведь это очень полезная штука, серьезное подспорье в больших делах.
— Слишком уж часто политика — грязный бизнес, — возразил Пакстон. — Это борьба за власть, она требует любой ценой побеждать противника, который тоже готов применять любые методы и средства. В лучшем случае она дает меньшинству фикцию власти, причем сам факт принадлежности к меньшинству подразумевает опасность неподчинения со стороны большинства.
— Но все-таки интересные у вас игры, верно же? Представляю, как заводят.
— Да, не без того, — согласился Пакстон. — В последней кампании не было никаких ограничений, мы изначально так запланировали. Свирепая грязная драка — это, пожалуй, еще мягко сказано.
— И ты выиграл президентский пост, — сказал Нельсон.
— Да, выиграл, но разве похоже, что я этим горжусь?
— А следовало бы гордиться, — возразила Бабушка. — Когда-то должность президента была почетной и уважаемой.
— Это так, — кивнул Пакстон. — Но невозможно гордиться тем, как провела кампанию моя партия.
«До чего же легко было бы решиться и все им рассказать, — подумал он. — Они бы поняли. Признаться честно, что я слишком далеко зашел. С ног до головы облил конкурента грязью, хотя на самом деле в этом не было необходимости. Нет такого подлого трюка, которого я не применил. И подкупал, и лгал, и сговаривался, и компрометировал. Да так ловко это проделывал, что обманул даже логическую машину, которая судила „выборы“ вместо населения и электората.
Но мой противник не остался в долгу, он тоже нашел в истории гнусный трюк.
Ведь в прошлом убийства были неотделимы от политики — как и война, как и дипломатия. В конце концов, что такое политика, если не предохранитель от насилия? Лучше выборы, чем революция. Но в любые времена грань между насилием и политикой была тонка и хрупка».
Пакстон допил бренди и поставил стакан. Дедик взялся за бутылку, но гость отрицательно качнул головой.
— Благодарю вас, — сказал он. — Если не возражаете, я пойду спать. Завтра нужно встать пораньше.
«Зря я сюда пришел, ох зря… Навлекать на голову этих людей последствия моей игры — непростительная ошибка. Хотя почему — последствия? То, что происходит, и есть игра, ее неотъемлемая часть».