узнала от Зоуи, что в Хоум-Плейс никто не едет из-за ремонта, и когда, не сдержавшись, ответила, что для нее это ровным счетом ничего не меняет, Зоуи спросила, не согласится ли она прийти к ним на рождественский обед.
– Вместе с мисс Миллимент, разумеется, и с Роландом – мы целую вечность его не видели.
Вилли приняла приглашение с глубокой признательностью: это будет настоящий праздник для Роланда, а если у мисс Миллимент выдастся удачный день, то и для нее тоже.
Мисс Миллимент. Она начинала внушать серьезную тревогу. Не доставляла хлопот, пока была в своем уме – порой становилась чуточку забывчивой, но это естественно в ее возрасте. Однако пребыванием в своем уме она не ограничивалась, и последствия этих явлений оказывались совершенно непредсказуемыми. Почти всегда они заключались в какой-либо деятельности – встать в три часа утра, взяться готовить себе завтрак, залить убежавшим молоком всю плиту и сжечь кастрюльку: «Ох, Виола, я так хотела дать вам возможность понежиться в постели в выходные». В том или ином виде это повторялось уже не раз. Однажды она незаметно ускользнула из дома, и Вилли нашла ее на Эбби-роуд под проливным дождем, в одной ночной рубашке: «Ох, Виола, мне просто понадобилось кое-куда, но видите ли, я не вполне уверена, где это. Боюсь, как бы не опоздать». Она цеплялась за Вилли, ее жиденькая серая косица мокла под дождем, очки скособочились, с подола плотной серой фланелевой рубашки вода струйками стекала под ноги. Вечер только начинался, улица была пуста, если не считать нескольких прохожих, спешащих укрыться от дождя.
Вилли медленно повела ее домой – под ее всхлипы и извинения, но сквозь ее замешательство проступал неподдельный страх и даже ужас, поэтому Вилли всеми силами старалась мягко успокоить ее.
Дома она помогла мисс Миллимент сменить ночную рубашку, убедила ее надеть ночную кофту, пятно от яичницы-болтуньи на которой засохло и покрылось противной коркой, устроила ее в постели сразу с двумя грелками, наконец принесла ей кружку какао и присела рядом, пока она пила…
– Виолочка, дорогая, я должна кое в чем признаться, – она пристально смотрела на Вилли. – Боюсь, с недавних пор я стала весьма забывчивой.
– Ну что ж, дорогая мисс Миллимент, думаю, всем нам свойственно с возрастом что-нибудь да забывать. Лучше всего было бы не тревожиться об этом.
Мисс Миллимент помолчала, а потом сказала будто самой себе:
– И вправду лучше.
Но позднее, спустя долгое время после того, как мисс Миллимент уснула, Вилли все лежала в постели без сна и тревожилась. Предлагая гувернантке жилье, она не предвидела, что с возрастом та впадет в деменцию и потребует особой заботы, а теперь осознала, что такой исход для мисс Миллимент весьма вероятен. Придется постоянно держать входную дверь запертой, прятать спички и зажигалки во избежание пожара в кухне, и… что еще? Вскоре будет уже неблагоразумно вообще оставлять ее одну. Но тяжелее всего наверняка окажется терпеть угрызения совести и тревогу при каждом выходе из дома. А она собиралась сводить Роланда на «Мост через реку Квай» – новый фильм с Алеком Гиннессом, а потом – поужинать в одном из китайских ресторанов Сохо в качестве подарка на Рождество. Еще одним подарком должен был стать для него обед у Зоуи. Но заполнить требовалось не меньше трех недель, а она ни в коем случае не желала, чтобы он скучал. Он неизменно держался вежливо и отстраненно, но предыдущие рождественские праздники явно нагнали на него тоску: застолье с жареной курицей (индейка на троих – немыслимо), мизерным рождественским пудингом и сладкими пирожками, затем – коробка хлопушек, в которых ни разу не попалось ничего стоящего, речь королевы по радио и перспектива играть с ней, Вилли, в карты до самого чая… На родных надежды мало. Тедди и Луиза навестят его только из чувства долга, она точно знала, хоть Тедди всегда скрывал это старательнее, чем Луиза. Рядом с Роландом они чувствовали себя скованно и, в сущности, даже не пытались подружиться с ним, а Лидия вечно уезжала куда-нибудь на гастроли с рождественским представлением. Пожалуй, надо бы съездить проведать ее, подумала Вилли, но тут поняла, что, разумеется, мисс Миллимент нельзя так надолго оставлять одну. А поездка в Нортгемптон и представление займут целый день.
И на нее сразу накатил один из периодических приступов ярости. Какого черта Джессика не принимает ни малейшего участия в заботах о мисс Миллимент, которая, между прочим, была и ее гувернанткой? В то время как она, Вилли, прошла через унижение разводом и бедностью, Джессике и Реймонду досталась в наследство недвижимость и немалая часть состояния его тетушки. Недавно они купили виллу в Коста-дель-Соль, куда уезжали чуть ли не на всю зиму, в итоге Джессика была избавлена от любого общения с сестрой на Рождество. Но ей и прежде удавалось успешно уклоняться от исполнения «гувернантского долга», как она это называла.
– Я пришла к убеждению, что не очень-то умею ладить со стариками, – заявила она в один из своих редких визитов с таким видом, будто вопрос на этом был исчерпан. – А ты так чудесно с ней общаешься – будет гораздо лучше, если она останется с тобой.
– Поставим в этом году маленькую елочку? – спросила она у Роланда на обратном пути с вокзала.
– Я не против, – вежливо ответил он.
Все эти годы она выбирала маленькие елочки, украшала их одними и теми же старыми игрушками и крошечными свечками (они гораздо симпатичнее электрических лампочек), раскладывала под ней подарки, всегда обставляя их раздачу как небольшую церемонию перед обедом. А он «не против»! Больше никаких елочек, решила она теперь, прежде чем наконец уснула.
– Я подумала, лучше просто сказать им, кто где спит, чтобы не было никаких споров.
Полли все устроила прекрасно, думала Клэри. Гарриет положили в большой детской вместе с близнецами, Элайзой и Джейн; Берти – вместе с Эндрю. Спенсер проводил ночи в гардеробной Джералда, по соседству с комнатой родителей. Удивительно, но против такого размещения никто не возражал. Лестрейнджи прибыли как раз к позднему чаю в кухне под руководством няни – чаю, который начался с куска хлеба с маслом, лишь после которого было разрешено перейти к сандвичам с джемом и кексу. Несмотря на жалобы, что в машине их укачало, Берти и Гарриет, по их словам, умирали с голоду. Однако из тошноты получилась увлекательная тема для беседы.
– А меня никогда не тошнило. На что это похоже? – спросил Эндрю.
Гарриет задумалась.
– Ну, как будто сначала набираешь полный рот воды, потом громко полоскаешь горло, а потом – фф-ррр! И всё брызжет во все стороны.
– А с виду оно какое?
– Как будто смешали яичницу-болтунью и овсянку. И ужасно воняет.
Элайза, которая была первой в классе по чтению, добавила:
– В газетах часто пишут, что люди умирают, потому что давятся собственной рвотой.
– А ты представь, как паршиво было бы подавиться чужой, – Джейн здорово удавалось парировать замечания сестры.
Няня, которая будто бы не замечала до сих пор, о чем говорят ее подопечные, и занималась кормлением Спенсера, вдруг спохватилась:
– Мисс, я же вам говорила: девочкам неприлично произносить такие слова, как «паршиво» или «погано». Надо сказать «ужасно».
– А в школе так все говорят, няня.
– Сейчас вы не в школе.
После чая играли в «чудищ с фонариком», а это значило, что свет повыключали везде, куда только смогли дотянуться. Няня не выходила из кухни, родители – из гостиной Полли, куда детям все равно вход был строго запрещен, так как там творилось множество тайных событий. Несколько часов подряд дети носились по дому, вооружившись фонариками, которые раздала всем Элайза.
Правила игры оставались полнейшей загадкой не только для стороннего наблюдателя, но и порой для игроков помладше – особенно для Эндрю, который, не выдержав, расплакался от такой несправедливости в стенном шкафу.
– Зато, может, их раньше начнет клонить в сон, – заметил Арчи. Долгая поездка за рулем утомила его, разнылась больная нога. Он с наслаждением вытянул ее перед большим дровяным камином. Она сейчас в Суррее, у своих родителей, подумал он. Не надо думать о ней. – Какой уютной ты сделала эту комнату, Полл.
Здесь было тепло, приветливо светились лампы, огромные окна скрывались за шторами из зеленого бархата, одну стену целиком занимали полки с книгами, крапчатые обои на остальных имели оттенок морской волны.
Джералд объявил, что не побоится бросить вызов мраку, чтобы добыть лед.
– Нам всем не помешает выпить чего-нибудь покрепче перед сном.
– Лично я просто ложусь спать, дорогой Джералд. Придется тебе довольствоваться поцелуем на ночь, – она стояла на коленях на полу у окна и вместе с Полли вскрывала картонные коробки с украшениями.
Но когда Джералд вернулся из «определенно полярной экспедиции» со льдом и смешал им всем крепкий живительный эликсир, они дружно уселись у огня, чтобы насладиться им. В комнате надолго воцарилось уютное молчание, и Джералд задумался о том, как хорошо было бы видеть в доме еще больше детей, как очаровательна Полли, на медных волосах которой играет отблеск огня, и принесет ли хоть какой-нибудь доход лесной питомник, который они заложили вместе с Саймоном, поскольку сдача дома в аренду едва окупала расходы…
Полли думала о том, как чудесно видеть рядом Клэри и Арчи и как грустно, что они живут настолько далеко, и Клэри стала чуть ли не чужой – главным образом потому, что ей, Полли, не выбраться отсюда: оставить детей на няню можно с тем же успехом, что и на Джералда, который, что бы он там ни говорил, не в состоянии справиться в одиночку и с домом, и с детьми, и со своими планами приведения в порядок земельного участка. Как часто бывало в такое время года, она вспоминала Кристофера в его монастыре и надеялась, что он доволен этой жизнью. Вспоминала время, проведенное с ним в фургоне, когда у него еще была обожаемая собака и он хотел любить ее, Полли. К счастью, все довольно быстро кончилось, и больше он об этом никогда не упоминал. Она вспомнила отца и то, каким изможденным он показался ей, когда приезжал в прошлый раз. Джемайма рассказала ей о последовавшем ужине с Эдвардом и Дианой: по крайней мере, хоть какое-то движение в сторону примирения…