– Мое мнение вот уже некоторое время таково: нам следует распродать часть недвижимости, вероятно, и Саутгемптон тоже, погасить долги и ограничить деятельность компании Лондоном. – Высказываясь, он не смотрел на Хью. Так или иначе, это была лишь часть правды: он стремился любой ценой сделать компанию открытой, но упоминать об этом сейчас казалось нецелесообразным.
Маллинсон ответил ему одобрительным взглядом.
– Это решение определенно может сработать.
Мисс Чамберс принесла и подала кофе. Маллинсон жестом дал понять, что ему нужен некий документ от второго сопровождающего, и улыбнулся.
– Наши эксперты изучили налоговую документацию вашей компании, и хотя ее лондонское отделение не несет убытков, его прибыли с каждым годом снижаются. Не самая обнадеживающая тенденция.
Если это улыбка, думал Хью, тогда я крокодил.
– Кроме того, есть назначенные сроки погашения ранних ссуд, лишь один из которых был соблюден. Так что, как вы наверняка понимаете, джентльмены, ни о каком дальнейшем предоставлении ссуд и речи быть не может. – Он снова взглянул на часы. – А теперь прошу меня простить: у меня еще встреча. Мисс Чамберс вас проводит.
Этим все и кончилось. Слушая его, оба смотрели в чашки со своим нетронутым кофе, потом поднялись, чтобы последовать за мисс Чамберс к выходу из зала и покинуть банк.
Эдвард заговорил первым:
– Извини, старина, но мне пришлось высказать, что я думаю. С моей точки зрения, мы движемся прямиком к катастрофе гигантских масштабов. – Он предложил зайти в паб, и Хью, пребывающий в состоянии шока, согласился, но только в какой-нибудь тихий, за пределами Сити, служащие которого вскоре толпами хлынут на обеденный перерыв.
Полчаса спустя они устроились в тускло освещенном погребке, где кроме них был лишь один посетитель, углубившийся в свою газету с результатами скачек. Эдвард принес им обоим напитки и заговорил:
– Да, я знаю, как тебе ненавистны даже мысли об этом, но может быть, хотя бы обсудим все «за» и «против» продажи Саутгемптона? Или, если хочешь, перечисли доводы «против», а я сделаю то же самое для доводов «за».
– Я просто обязан объяснить, почему считаю, что мы должны держаться за него всеми силами. Во-первых, наш отец купил этот участок по крайне выгодной цене. Теперь он наверняка стоит гораздо больше, чем отец заплатил за него. Во-вторых, компания «Казалет» располагает крупнейшими во всей отрасли запасами твердых пород древесины. В-третьих, твердые породы в основном доставляют в Саутгемптон. Если у нас не будет там лесопилки, нам придется как-то выкручиваться и тратить деньги на перевозку бревен в Лондон. В-четвертых, это отделение нашей компании приносит убытки потому, что у нас нет для него подходящего управляющего. Тедди недостает опыта. Но если мы поручим эту работу Руперту…
Но в этот момент Эдвард счел своим долгом прервать его:
– Дорогой мой Хью, тебе известно так же хорошо, как и мне, что Руп в роли управляющего бесполезен – как и в любой другой. Да, он не без способностей – прекрасно находит общий язык с людьми, служащие его обожают, как коммерсант он неплох, – но чтобы чем-то управлять? Нет. Может, когда-то и было достаточно просто носить фамилию Казалет, но теперь уже нет. Пользы от него будет гораздо больше в Лондоне, и если Макайвер, работающий на нас не меньше четверти века, чем-то и плох, то лишь тем, что он не Казалет. Теперь моя очередь?
– Давай.
– Так вот, одна из причин, почему наши результаты настолько плачевны, – вред, который наносит нам выплата процентов по уже взятым ссудам. Тебе известно, что когда мы не выполняем обязательств по выплатам, процент сразу же возрастает? Нет? Ну, теперь будешь знать. Я считаю, что нам надо распродать часть активов, чтобы сбросить с себя бремя процентов. Надо избавиться от нашей дико дорогой лондонской конторы и арендовать что-нибудь подешевле – мало того, надо попытаться урезать себя во всем, в чем только можно…
– Но по-моему, ни черта я этим не добился. Спасибо, милая, что-нибудь покрепче будет очень кстати.
– Бедненький. А что он сказал насчет твоей идеи продажи – чтобы сделать компанию открытой, кажется, это так называется?
– До этого мы даже не дошли. Я пытался убедить его согласиться продать хотя бы часть нашей недвижимости. Он отказался наотрез. Но как только я пробегусь вместе с ним по цифрам, ему останется только согласиться.
Хани процокала по полу когтями, подошла к нему и положила ледяной нос ему на руку. Он рассеянно гладил ее, пока не заметил, что она примеривается запрыгнуть к нему на колени.
– Нет, Хани, нет!
Она сразу же села и с любовью и укоризной уставилась на него.
– Ну и ладно, просто отважься на еще одну попытку. А теперь – ужинать.
Она собиралась рассказать ему об одном из ее друзей-писателей, издатели которого недавно продали свою компанию американцам, и после роскошного завтрака в отеле «Коннот» партнерам досталось по шесть с половиной миллионов каждому, но момент представлялся неподходящим.
– По-моему, он считает, что у меня просто прилив ностальгии и сентиментальности, в этом он отчасти прав, но, то я сражаюся совсем за другое.
– Сними галстук, дорогой. Я помассирую тебе плечи.
– Мне надо позвонить Рейчел, убедиться, что с ней все хорошо.
– Не сейчас, милый. Просто посиди и расслабься, а я поработаю с твоей шеей.
Ее сильные тонкие пальчики ощупывали и разминали его тело, и он чувствовал, как мышцы расслабляются, а молоток в голове стучит гораздо тише и словно отдаляется.
– Дай бог тебе здоровья, Джем, – вырвалось у него, когда она закончила.
– Мальчишки в кино, подружка Лоры осталась у нас в гостях с ночевкой, так что мы можем провести славный тихий вечерок вдвоем.
Он сказал, что сейчас, он только поднимется пожелать спокойной ночи Лоре. Тем временем она поджарила бекон к почкам – блюду, которое он особенно любил; но никто из детей не ел почки, поэтому на столе они появлялись редко.
– Они играют в больницу, – объявил Хью, когда вернулся. – Бедняжка Дженнифер обмотана бинтами с головы до пят. Вряд ли она от этого в восторге. А Лора, разумеется, врач.
Джемайма пообещала сейчас же все уладить.
Она что угодно уладит, с благодарностью подумал Хью. И зевнул. Наряду с усталостью он вдруг почувствовал зверский голод. В пабе с Эдвардом ему было не до еды, а перед отъездом из Хоум-Плейс он ограничился одной чашкой кофе. Рейчел он позвонит завтра. Первым же делом, мысленно добавил он, чтобы хоть ненадолго отделаться от чувства вины.
Но Джемайма, вернувшись, сказала:
– Я только что звонила Рейчел, сказала, что ты беспокоишься за нее и хочешь узнать, справляется ли она одна. Она ответила, что с ней ангелы-хранители – миссис Тонбридж и Айлин, и что звонил Эдвард с обещанием проведать ее в следующие выходные. Надеюсь, все в порядке, дорогой.
– Более чем. В тебе ангельского гораздо больше, чем в миссис Тонбридж и Айлин вместе взятых. – От облегчения у него закружилась голова.
В маленьком театре было зверски холодно и слабо пахло газом. Прослушивания проводились в круглом баре (по сути дела, единственном). Роли супругов были уже заняты; жену играла актриса с прочной репутацией, отработавшая в репертуарном театре и сыгравшая пару небольших ролей в Стратфорде. Директор труппы, Джейк, усердно обхаживал Квентина Фроума и в конце концов уговорил его сыграть мужа: «Актер изумительный, не без звездной болезни, но женщины его обожают. Он сделает нам аншлаг, вот увидите». Однако Фроум еще не показывался.
– Но сегодня он непременно явится на прослушивание Мэриголд. Если он не согласится с нашим выбором, то может здорово испортить жизнь обеим актрисам.
Послушать директора, так это самодовольный и в целом неприятный тип, думала Клэри и задавалась вопросом, поинтересуется ли кто-нибудь ее мнением. Они пили весьма гадкий кофе из пластиковых стаканчиков.
После часа ожидания Джейк решил, что лучше начать прослушивания.
– Нельзя же заставлять бедняжек ждать целый день.
Джейк объяснил Клэри, что для прослушивания выбрана сцена, в которой Мэриголд признается в любви Конраду, и он, явно и глубоко увлеченный ею, отвечает взаимностью. Первая актриса была сильно простужена, и хотя, по ее утверждениям, учила свои реплики, все же забыла их и в муках смирилась с поражением. У второй из-под взлохмаченных волос почти не было видно лица, во всем облике чувствовалась некая лихость, вдобавок она сразу взяла неверный тон. Ее уже собирались отпустить, когда явился Квентин. Он вошел в бар, громогласно рассыпаясь в извинениях за опоздание, увидел готовую уйти девушку и демонстративно прижал палец к губам. Джейк представил его Клэри, Квентин коснулся двумя пальцами ее щеки, потом поцеловал ей руку.
– Наш гений-драматург! Мадам, вы начисто лишили меня дара речи! Лишь кровь в моих жилах обращается к вам! – Понизив свой напевный голос на октаву, он продолжал: – А если серьезно, вы написали чертовски отличную роль – прямо по моей части.
Пряча неприязнь, Клэри с упавшим сердцем забормотала слова благодарности. Он был ужасен: хлыщеватый, напыщенный, самодовольный бездарь во плоти. В ожидании третьей Мэриголд Клэри внимательно наблюдала за ним. Его некогда рыжие волосы выцвели до неопределенного рыжевато-серого цвета. Глаза его были блекло-голубыми, губы – мясистыми, нос крючковатым и слишком крупным для лица с его нездоровым румянцем. Его лоб можно было бы назвать благородным, если бы не внезапная догадка, что своей высотой он обязан залысинам. Клэри не могла припомнить, чтобы хоть кто-нибудь за всю ее жизнь вызывал в ней более острое раздражение с первых же минут знакомства.
Появилась третья Мэриголд. Едва взглянув на нее, Квентин бросил:
– Извини, дорогуша, ты слишком рослая. Она же будет возвышаться надо мной, как башня, – объяснил он Джейку, который с сожалением кивнул бедняжке, безуспешно попытавшейся ссутулиться.