Его поведение явно встревожило миссис Эф. Вскоре после ухода мужа она собрала свое шитье и оставила их, напомнив Сабрине, что сегодня та встала ни свет ни заря, значит, и лечь должна пораньше.
– Она его выследит и затравит. Будет страшный скандал.
– А ты против, дорогая?
– Не особо. Но не хочу, чтобы завтра папа был не в духе, потому что денег я у него так и не попросила. Впрочем, если он пойдет стрелять с тобой, может, ему полегчает.
Тут и возникли сложности.
– Я еще не успел сказать тебе: утром после завтрака я уезжаю. И ты, конечно, можешь поехать со мной, дорогая.
Пауза.
– Почему? – спросила она. – Ты не предупредил! И сам понимаешь, что я не могу!
– Не можешь вернуться со мной? Почему?
– Тедди, я же объясняла. Мне нельзя обратно в Лондон, пока папа не даст мне денег. Но почему уезжаешь ты?
Он решил объяснить:
– Твоя мать обошлась со мной настолько оскорбительно, что я должен уехать.
– Что она сказала?
– Сказала: «Если вы надеетесь втереться в доверие, влезть к нам в дом и вступить в связь с моей дочерью, вы здорово просчитались».
– Когда, черт возьми, она успела?
– Она пришла ко мне в комнату перед ужином, постучалась, сказала и ушла. Довольна?
Она разразилась слезами.
– Я не виновата, что они такие ужасные! – всхлипывала она. – Не виновата, что мне не позволили заняться тем единственным, что у меня могло получиться неплохо, что вырастили меня такой никчемной, пригодной лишь для брака и деторождения!
Тедди заключил ее в объятия (она всегда позволяла ему это, когда плакала) и принялся успокаивать ее как мог.
– Как только ты немного повзрослеешь, мы поженимся, и если ты все еще захочешь в университет, ты туда пойдешь.
Эта перспектива обрадовала ее; она не сопротивлялась, когда он отвел ее волосы со лба и поцеловал.
– Кажется, твоему отцу я понравился. Я сказал ему, что хочу жениться на тебе, и он ответил, что он подумает – если я зарабатываю достаточно, чтобы обеспечить тебе жизнь, к которой ты привыкла. Но мне, – поспешил добавить он, – понадобится некоторое время, чтобы достичь такого уровня.
– О, об этом можешь не беспокоиться. Я умею варить яйца, мы сможем ходить в самые дешевые рестораны и обходиться без машины, одними такси.
Он не мешал ей подбадривать себя болтовней о радужном будущем, тем временем открывая для себя пугающее отсутствие у нее четких представлений о действительности и каких-либо навыков, необходимых для жизни.
Он решил уехать, не дожидаясь завтрака. Это означало, что ему не придется вновь встречаться ни с одним из Франкенштейнов и терпеть устраивать фарс с благодарностями за чудесно проведенные выходные.
Ему так хотелось удрать незамеченным, что он поднялся в половине седьмого, просунул записку под дверь Сабрины и выскользнул из дома. Когда он уезжал, было почти совсем темно и страшно холодно – вековые деревья на подъездной аллее, чернеющие на фоне неба, зловеще стряхивали дождевые капли на крышу его машины, несколько беспечных кроликов дико заметались в лучах фар.
Ему пришлось заехать на заправку, и тут он задумался, куда дальше – куда ему вообще. Он собирался провести вечер этого дня с Сабриной, в квартире Франкенштейнов, но теперь об этом не могло быть и речи. О возвращении в свою унылую квартиру в Саутгемптоне даже думать не хотелось, и он решил вместо этого отправиться к Луизе и пожаловаться ей на свои беды. Может, ей больше известно о том, что происходит в компании «Казалет». В любом случае она поднимет ему настроение.
На звонок в дверь она не отвечала так долго, что он уже собрался уйти, как вдруг дверь открылась.
– О, Тед! Вот здорово! А я и не вставала – терпеть не могу тоскливые воскресенья в одиночестве.
На ней была мужская пижама из серого шелка, светлые волосы она заплела в толстую косу, свисающую на спину. Они поднялись на три лестничных пролета, на верхний этаж, где находились кухня и поражающая буйством красок гостиная со стенами темно-розового оттенка суффолкской гвоздики и алой деревянной отделкой.
– Мэтью Смит заходил на ужин и был в восторге, – сообщила она, когда он присвистнул.
– Ничего себе интерьер!
Они устроились за маленьким кухонным столом, она сварила отличный кофе.
– Джозеф берет меня с собой в Париж на следующие выходные, так что я в отличном расположении духа. А как твой визит к Франкенштейнам?
– Весьма по-франкенштейновски. Потому я и вернулся сегодня утром – больше не мог выдержать ни минуты.
– А-а! Выкладывай. Эта поездка не предвещала ничего хорошего, еще когда ты впервые рассказал мне о них.
И он объяснил, как все прошло.
– Она не просто снобка, как предупреждала Сабрина, – она гадюка.
– А что Сабрина? Про нее ты ничего не сказал. – Последовала пауза, пока он соображал, что ответить, но она не дала: – Тед, ты уже спал с ней?
Он почувствовал, что краснеет.
– Нет. Нет, не спал. Эта тварь, ее мать, вселила в Сабрину страх перед сексом. Она обязана хранить девственность до брака. Хоть она и отошла от католической веры, все худшее по-прежнему при ней – ну, знаешь, геенна огненная и все такое. Ужасно, но я обнаружил, что ничего не могу с этим поделать.
– Ты любишь ее?
– Конечно, люблю!
– Потому что иногда кажется, что любишь кого-то только потому, что не можешь заполучить его.
– Как ты Джозефа?
Она отвернулась.
– Это жестоко с твоей стороны. Да, думаю, так и есть. Мне казалось, я вообще не захочу ни за кого замуж после неразберихи с Майклом, но со временем мое мнение изменилось. И я ничего не могу поделать. Джозеф никогда не расстанется с женой. У обоих романы на стороне и видимость счастливой семейной жизни – по сути дела, есть и то, и другое. Вот потому-то я и спросила, любишь ли ты Сабрину.
– Я сказал ее отцу, что хочу жениться на ней, когда она станет постарше, и он вроде бы не совсем против. Но сказал, что его жена, разумеется, станет возражать. А еще сказал, что я должен зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить его дочери такую жизнь, к которой она привыкла. Чего сейчас я определенно не могу. Если верить ему, ходят слухи, что у компании «Казалет» не все гладко. Ты знаешь что-нибудь об этом?
– Ну, по словам Джозефа, так и есть. Он пытался дать совет папе и дяде Хью, но они не послушались, точнее, дядя Хью не стал. А теперь Джозеф говорит, что уже слишком поздно. Компания обанкротится.
– Господи! Значит, я лишусь работы.
– Похоже на то. Сочувствую, Тедди.
Во время паузы он пытался осознать шокирующее известие.
– Прямо зла на них не хватает, – наконец высказался он. – Мне ничего не объясняли, даже когда я спрашивал напрямую. Дядя Хью сказал только, что мне, может, придется перебраться обратно в Лондон. Мне поручили управлять пристанью и лесопилкой, с которыми я боялся не справиться, но уже попробовал и постепенно стал привыкать. Но никакими сведениями со мной не делились. Это как летать на «Спитфайре» и все равно не иметь права голосовать. – Его вдруг осенило: – Они ведь тоже останутся без работы! Все эти мужчины. А у большинства есть семьи, которые надо содержать. Это же катастрофа!
– Сейчас приготовлю нам что-нибудь на обед. Будешь яичницу-болтунью и копченого лосося?
– С удовольствием.
Готовя, она объясняла ему, что, разумеется, он получит другую работу; скорее всего, конкурирующая компания поглотит их и оставит его на прежнем посту.
– Но я просто не смогу! Папа и дядя Хью сочтут меня предателем. И будут твердить, что родные должны держаться вместе.
– Тед, это абсурд. В семье ничего не останется, нечему будет удержать ее от распада. И потом, папе и дяде Хью придется хуже, чем тебе. Кто после такого даст им приличную работу? Как папе теперь содержать Диану в ее норковых халатиках и расшитых бисером боа из перьев?
(Они вечно потешались над запросами Дианы.)
– Не говоря уже о той диадеме, которую она облюбовала на Рождество. А Руп! Что делать ему? У него же закладная и двое детей. Положение гораздо хуже, чем я думал.
– Ешь свой роскошный обед. Быть бедным не настолько ужасно. У меня есть такой опыт.
– Твой Джозеф наверняка подыщет тебе квартирку получше.
– Он уже пытался, но я отказалась. Хоть я и любовница, но не содержанка. Кое-что из одежды достается мне бесплатно, и если она не нравится мне, я продаю ее и покупаю другую, которая мне по душе. Стелла говорит, я безнравственная, но цельная натура.
За обедом он спросил, нельзя ли ему переночевать у нее, чтобы утром потребовать разъяснений у начальства, и она ответила, что можно, только просила не спускаться сверху, когда приедет Джозеф.
– Он обычно является прямиком из загородного дома после раннего ужина, мы проводим в постели некоторое время, затем он уезжает домой.
– А когда ты ужинаешь? Может, я свожу тебя куда-нибудь? Если ты одолжишь мне денег.
– По воскресеньям я обычно не ужинаю. И нет, никуда ты меня не сводишь, потому что я никогда не знаю заранее, когда он появится.
После обеда она принесла надувной матрас, и пока он надувал его, сходила за одеялами и подушкой.
– К сожалению, простыней нет. У нас со Стеллой у самих всего по две пары. Я оставлю Стелле записку – предупрежу, что ты здесь. Могу дать тебе ключ, чтобы ты сходил поесть куда-нибудь или в кино на Бейкер-стрит. А теперь у меня долгая горячая ванна. У тебя есть деньги?
– Я же вечно перехватываю у тебя, – смущенно напомнил он, качая головой.
– Но всегда возвращаешь долги, милый Тед. Пятерка сгодится?
– Замечательно. Да, у тебя, случайно, не найдется какого-нибудь романа Джейн Остин?
– Не знаю. Все мои книги вон на той полке. А зачем он тебе?
– Сабрина их любит, вот я и подумал, что мне неплохо бы попробовать.
На самом деле пятерки на кино и ужин было маловато, и он решил почитать за едой. На полке он отыскал потрепанный томик «Гордости и предубеждения» в бумажной обложке. «Прочитаю обязательно, даже если это скучища», – сказал он себе.