Но разве я обратила на это внимание?
М-м-м… до сих пор я же никак не реагировала на все флаги, так зачем изменять самой себе?
Это стоило того, потому что Риз выглядел таким очаровательным и гордым собой, когда до него наконец дошло.
– Я думаю, что цифры связаны с расположением букв в алфавите, – сказал он, широко раскрыв глаза от детского восторга.
– О боже мой! Ты прав! Подожди… значит, один – это а, два – это б?!
– Да!
– И если сложить их вместе… Подожди, дай мне записать это в телефоне.
Риз зачитывал цифры, пока я их печатала. Потом мы оба уставились на мой экран.
– Значит, нам надо на Суон-лейн. – Он поднял голову и указал на дорожный знак. – О боже, это там! Там!
– Оно там, оно там! – повторила я с детской радостью, нахлынувшей на меня.
Он поцеловал меня, и мы почувствовали остатки вина на губах.
– Пойдем искать сокровища, – сказала я.
– Я уже нашел свое.
Риз притянул меня для еще одного поцелуя с привкусом черной смородины и алкоголя. Затем отстранился и обнял так сильно, что я едва могла дышать. Мы так и стояли на холоде, и мне показалось, что Риз сейчас заплачет. Мы вцепились друг в друга, и от него так хорошо пахло, а объятия были такими сильными и настойчивыми… Именно этого мне не хватало после предыдущих недель странного поведения и недомолвок.
Риз отпустил меня.
– Ты готова? – весело спросил он.
– Да, – прошептала я.
Никогда не буду готова к тем чувствам, которые он во мне пробуждает.
Разумеется, начался мелкий дождь. Я возвращаюсь к поискам сокровищ, шагая по следам наших призраков. Сворачиваю к реке. Это занимает гораздо меньше времени, когда не тупишь над загадками.
Несмотря на дождь, уже не так холодно. Можно почувствовать намек на предстоящее тепло в воздухе, конец апреля спешит приветствовать нас, и я не тороплюсь. Пытаюсь впитать в себя воспоминания о том дне. Потому что, пока все не испортилось, они были светлыми.
Охота за сокровищами привела нас вверх по реке к собору Святого Павла и в этот невероятный бар на крыше, откуда можно было увидеть весь город. Мы сделали перерыв, и Риз сумел снова сойти за совершеннолетнего и заказать нам глинтвейн. Было достаточно тепло, чтобы сидеть снаружи у обогревателей и потягивать его вместе, глядя на Лондон и думая, как нам повезло. Никогда в жизни я не чувствовала себя более взрослой и утонченной, сидя и смакуя странный на вкус напиток, глядя на панораму одного из самых знаменитых городов мира, как будто это обычное дело в понедельник.
– За нас? – предложил Риз, и мы чокнулись бокалами.
– За нас.
Мы пересекли Мост Тысячелетия и наткнулись на Тейт Модерн, чтобы собрать еще две улики. Риз и я пьяно посмеивались над всем этим искусством, которого не понимали.
– Почему на полу лежит какашка, сделанная из серебра? – спросил он. – И почему за это кого-то наградили?
Я захихикала еще сильнее и поцеловала его испачканный вином рот.
– Может, просто оставить карандаш на полу и посмотреть, сочтут ли люди его за арт-объект?
Тропа сокровищ вывела нас обратно на берег реки, мимо старого величавого театра «Глобус», в соседний паб под названием «Лебедь». Вечер уже начинал опускаться, и праздничные огни мерцали, перемежая мрак города, делая все волшебным. Каким-то чудом Риза обслуживали везде, куда бы мы ни пошли. Он держался так, словно бармены оказались бы жалкими идиотами, осмелившись заподозрить его в малолетстве. Мы сделали очередной перерыв в охоте, выпили еще по бокалу красного вина, и я почувствовала себя очень пьяной. Это была та алкогольная эйфория, когда любишь всех и все и чувствуешь себя одурманенным счастьем.
Прижавшись друг к другу, мы смотрели, как за окном проплывает Лондон.
– Я люблю тебя, Риз, – пробормотала я. – Люблю так сильно, что иногда мне больно.
Он криво улыбнулся – подвыпивший, но не в стельку, как я.
– Если не больно, то это не любовь, – сказал Риз, снова целуя меня в макушку. – Именно так ты и понимаешь, что это по-настоящему.
Из-за выпитого вина слова прозвучали так романтично….
– Давай откажемся от поисков сокровищ и просто останемся здесь обниматься, – прошептала я.
– Прекрасный план.
Небо потемнело, когда солнце окончательно село. Он заказал еще выпить. Я с трудом воспринимала течение времени. Помню, что поход в туалет требовал сосредоточенности и немалых усилий, а слова из моего рта выходили тяжелыми и невнятными, заставляя его смеяться.
Сейчас я стою возле «Лебедя» и отмораживаю себе задницу. «Глобус» весь освещен, хоть и плохо различим сквозь морось. Небо потемнело от дождя, поэтому в окнах паба все отлично видно. Я почти вижу нас. Вот где мы сидели, прямо там, у окна. Персонал бара; вероятно, все те же люди. Мир не так уж сильно изменился для остальных. Я вижу, как мы наконец-то смотрим на часы в его телефоне, смеемся, когда понимаем, что уже поздно, и выходим, держась за руки. Вижу, как мы проходим сквозь меня, словно сквозь призрак. Вижу, как лицо той, прежней Амели светится счастьем. Поворачиваюсь и следую за нами вдоль южного берега.
Прохожу мимо Национального театра. Смотрю, как скейтбордисты нарезают круги вокруг рампы. Резко останавливаюсь у Саут Бэнк Центра.
Вот тот самый мост. За этим я и пришла.
Вздыхаю и поднимаюсь по ступенькам, уворачиваясь от людей, которые не очень удачно держат зонтики. Я готова погрузиться в предстоящее плохое воспоминание.
– Давай встанем прямо посередине, – предложил Риз. – Я хочу увидеть весь город.
Мы заковыляли через погруженную в темноту воду. Город искрился вокруг нас, освещенный, веселя и вдохновляя. Я помню, как мне было жаль всех этих офисных работников, которые проносились мимо нас с опущенными головами. Почему они не любовались таким прекрасным видом? Старый уличный музыкант сутулился в стороне, бренча на гитаре; перед ним стоял открытый футляр, где лежала горстка монет. Он играл The First Cut Is the Deepest[4], и его музыка плыла по ветру, проникая в самое сердце.
Риз снова достал телефон.
– Давай сфотографируемся.
Я наклонилась к его лицу, изо всех сил стараясь выглядеть красивой. Мы оба казались такими счастливыми, беззаботными и любящими на экране. Я чувствовала невероятный кайф от этого и от того, как хорошо прошел день, а еще от облегчения, что Риз снова вернулся ко мне, что я…
…Я совершила ошибку.
Уличный музыкант закончил свою песню и перешел прямо к Are you the one I’ve been waiting for? Ника Кейва, одного из моих кумиров. Я знала эту песню. Я любила эту песню, и Риза тоже, и была слепо пьяна, поэтому придумала гениальный, как мне казалось, план, как собрать это все в прекрасное единое целое. Подкрепившись бог знает в который раз вином, я отпустила его руку, пересекла мост, улыбнулась уличному музыканту, встала рядом с ним и начала подпевать. Получалось великолепно. Старик ухмыльнулся, словно с самого начала подозревал, что так и будет. Наши голоса идеально совпадали. У меня даже не было страха. Я пела моему парню и городской ночи. Думала, что Ризу это понравится – посвящение ему, точно такое же, как он подарил мне в The Cube. Мы были так влюблены всего мгновение назад…
Он смотрел на меня так странно. Мне и в голову не приходило, что за этим последует какая-то другая реакция, кроме благодарности.
Но Риз не выглядел довольным наперекор моим ожиданиям. Он даже поморщился. Я сразу же зафальшивила, когда выворачивающая наизнанку тревога и смятение налетели на меня как чайка, пикирующая на свою добычу.
Я ошиблась, ошиблась, ошиблась. Я все испортила, все испортила, все испортила.
И хотя мой мозг кричал: «КАТАСТРОФА, КАТАСТРОФА!», я не могла перестать петь, так как это сделало бы все еще более странным и неловким. Так что мне пришлось продолжать дуэт с уличным музыкантом, несмотря на то что это было огромной ошибкой. Несколько человек заметили нас и улыбнулись, проходя мимо, бросая монеты. Я подавила тошнотворное чувство в горле и закончила куплет. Но больше не могла петь Ризу. Теперь его руки были скрещены на груди, голова наклонена, на лице застыло отвращение. Так что я повернулась к уличному музыканту и запела ему, как будто мы были старым дуэтом. Ему было под шестьдесят, и на нем красовалась разноцветная куртка. К концу песни вокруг нас даже собралась небольшая толпа, и мы получили множество одобрительных аплодисментов, а в футляр музыканта бросали еще больше монет. Он кивнул мне, чувствуя, что все закончится на одной песне.
– Ты действительно умеешь петь, милая.
Пришлось улыбнуться, хотя я чувствовала тошноту и, казалось, вот-вот могу расплакаться.
– Спасибо.
Я повернулась к своему парню. Он достал телефон и погрузился в экран, игнорируя меня и мою песню.
Я почувствовала, что уличный музыкант наблюдает за нами.
– Будь осторожна с этим мистером Ворчуном, – предупредил он меня, прежде чем заиграть вступительный аккорд Wonderwall.
О, до чего дошла твоя жизнь, если ты жалеешь, что не воспользовался советом пожилого уличного музыканта, одетого в пеструю куртку…
Я смущенно подошла к Ризу, ощущая подкатывающий к горлу ком. Мне было так неловко. О чем я только думала? Для чего это сделала? Зачем было выпендриваться? Это казалось таким правильным в тот момент, но ведь я должна была догадаться, что затея глупая!
Он неохотно поднял глаза.
– Все окей? – спросил Риз.
– Да. – Я не знала, что еще сказать.
– Что это было? – Он кивнул головой в сторону поющего хиппи.
Я покачала головой.
– Даже не знаю. Думала… – Слова подбирались с трудом. Казалось, будто у меня вырвали горло. Буквально не могла говорить. Мой мозг затуманило вино, да, но это было нечто большее. Как будто Риз наступил на мои голосовые связки; словно они были убегающей мышью, которую он собирался поймать, наступив ей на хвост. – Ты сердишься? – удалось выдавить мне.