Он скривился.
– С чего бы?
– Даже не знаю. Ты будто… не в себе. Ведешь себя странно.
Он покачал головой.
– Я веду себя странно? Сказала та, что ни с того ни с сего спела со старым психом.
– Просто подумала, что тебе понравится… – Мой голос звучал жалко. Я вся была жалкой.
Даже сейчас, когда я стою на этом мосту месяцы спустя, меня передергивает.
Неудивительно, что он бросил тебя. Ты такая глупая, странная и неловкая. Неудивительно, что ты в полном одиночестве. Всегда будешь сама по себе, потому что зависимая, жалкая и чудаковатая.
Риз направился к северному берегу реки. Не взял меня за руку и не обнял. Все, что я могла сделать, это броситься за ним. Я знала, что не должна давить на него. Понимала, что каким-то образом все испортила, но чувствовала, что разговор об этом сделает все еще хуже и будет раздражать его еще сильнее. Оттолкнет его от меня еще больше.
«Ничего не говори, только ничего не говори, – повторяла я про себя. – Оставь это. Все будет хорошо, если просто оставить все как есть».
Ничего не получилось. От напряжения голова горела, как в лихорадке, потребность в его прощении была так сильна, что я не смогла оставить это просто так, несмотря на логичные доводы внутреннего голоса.
Кроме того, ситуацию усложняло изрядное опьянение.
Я остановилась на мосту и просто разрыдалась. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что за ним никто не идет. Риз обернулся, и, клянусь, что увидела, как он закатил глаза.
– В чем дело? – спросил он.
– Ты злишься на меня, – всхлипнула я.
– Нет.
– Прости, что пела с этим человеком. Не знаю, о чем вообще думала.
– Ничего страшного. Мне все равно. Пойдем найдем, где поесть лапши или чего-нибудь еще.
Я попыталась загнать слезы обратно, но они не прекращались. Слезы злости на себя за то, что испортила день. Слезы потрясения от того, что все так быстро развалилось. Слезы от того, что Риз смотрел на них как на дерьмо.
– Просто скажи мне, если ты расстроен. Пожалуйста.
– Черт возьми, я не расстроен! Почему ты такая шизанутая?
Это было в первый раз.
Тот самый момент, когда я потеряла свою девственность в вопросе «мой парень назвал меня сумасшедшей».
Похоже на секс, правда: как только вы займетесь этим один раз, будете продолжать, повторяя снова и снова.
Я шмыгнула носом и остановилась. Может, у меня и правда поехала крыша?
– Значит, ты не сердишься на меня?
Риз вздохнул.
– Нет! Просто замерз, напился и проголодался. – Он протянул мне руку. – Мы пойдем или как?
Я снова шмыгнула носом и кивнула, чувствуя себя такой глупой, такой шизанутой.
Мы взялись за руки и пошли по мосту, уворачиваясь от прохожих. Я должна была чувствовать себя лучше. Он сказал ведь, что не злится; сказал, что мне все просто показалось. Я должна была верить. Доверять ему. И все же… чувствовала, что он все еще сердится. Что я чем-то его разозлила. Риз слишком крепко держал мою руку и не смотрел на меня, а его губы были сжаты в тонкую линию.
Мы влились в толпу на набережной и нашли где перекусить. Сидели на высоких табуретах за украшенным мишурой столом, немного протрезвев и прихлебывая суп. Он снова достал телефон.
– У тебя рамен вкусный? – спросила я.
– Что? Да, все нормально.
Снова тишина.
– Мне все очень понравилось сегодня.
Риз слегка поднял голову.
– А? Да, все было неплохо.
Снова тишина.
– Большое спасибо, что пригласил меня на свидание. Это меня очень взбодрило.
– Не стоит благодарности.
Снова тишина.
– Риз?
Нет ответа.
– Риз?
Взгляд. Раздражение.
– Да? – легкое негодование в голосе.
– Я люблю тебя.
Прошло целых десять секунд, прежде чем он ответил. И я знала, что он не был откровенен. Только не в этот момент. Ни на йоту.
– Да, Амели. Я тоже тебя люблю, – сказал он своему телефону.
Я снова здесь и снова ем рамен. Суп согревает. Меня усадили за стойку, потому что пришла одна. Смотрю на тот стол, где мы сидели в тишине – где я медленно сходила с ума, а ты не замечал, или, может, не возражал.
Я прихлебываю бульон и думаю о том, что значит быть сумасшедшим.
Как узнать, нормальна твоя реакция на что-либо или нет, если ты уже сошел с ума? Кто это решает? В наших отношениях такие вещи решал ты, Риз.
После того дня в Лондоне ты стал часто называть меня шизанутой. И не очень веселым последствием этого было то, что я действительно начала немного сходить с ума.
Амели: Где ты? Я уже полчаса жду на углу.
Риз: Разве я не говорил? У меня сегодня репетиция.
Амели: Нет, ты не сказал! Поэтому и жду.
Риз: Нет, говорил! Не сходи с ума.
Или:
– Я чувствую, что мы больше никогда не увидимся.
– Мы видим друг друга постоянно. Даже сейчас вместе.
– Мы остались наедине впервые за всю неделю. И ты все равно собираешься на репетицию.
– Значит, ты хочешь, чтобы моя группа провалилась?
– Я этого не говорила.
– Никогда не думал, что ты будешь такой.
– Какой?
– Вот такой! Шизанутой, навязчивой и неуверенной в себе.
– …
– Почему ты плачешь? Боже! Я не могу сейчас разбираться с этим, Амели. Что с тобой происходит? Клянусь, ты иногда так психуешь!
Или:
– Что с нами происходит?
Вздох.
– Что ты имеешь в виду?
– Я чувствую, что-то не так.
– Тебе всегда кажется, будто что-то не так.
– Ты уже не тот, каким был раньше.
– То же самое могу сказать и о тебе.
– Что это вообще значит?
– Когда мы впервые встретились, ты была такой спокойной, а теперь вечно висишь на мне. Я не могу всегда быть рядом, ясно? Это нечестно! Почему бы тебе не пойти к своим друзьям или еще куда-нибудь? Ты сильно давишь на меня.
Рыдания.
– Я не давлю! Ты был занят всю неделю, и я ничего тебе не говорила.
– Сейчас говоришь. Отлично, ты опять плачешь. Начинается…
– Я не знаю, почему так происходит.
– Это выглядит не очень, ты же знаешь, да? Как я могу настроиться на музыку, когда кто-то рядом все время плачет?
Рыдания усиливаются.
– Этот мальчик когда-нибудь был добр к тебе? – спросила меня Джоан ближе к концу сеанса.
Я обдумываю этот вопрос, пока расплачиваюсь за свой рамен и жду, когда прекратится дождь, чтобы поехать домой.
– Конечно, – ответила я, все еще защищая тебя.
– Ладно, – сказала она. – Но был ли он добр всегда? Доброта – это не награда за хорошее поведение, Амели. Она должна быть постоянной.
Вот в чем дело. Я уверена, ты бы ответил Джоан, что был добр. Уверена, что не согласился бы с предположением, что не являешься кем-то еще, кроме как потрясающим парнем, который держался изо всех сил, учитывая, насколько сумасшедшей и трудной была его девушка.
Джоан задала мне еще один вопрос.
– Были ли у тебя другие отношения, в которых кто-то был неизменно добр к тебе?
Я кивнула, подтверждая свои мысли. С Алфи.
Дождь все еще не прекратился, но в ресторанчик зашла большая компания, стряхивая капли со своих зонтиков и глядя на мое место, словно говоря – двигайся, наша очередь. Касаюсь своего сердца, потирая его, как будто это остановит жжение. Оно все еще болит, когда думаю об Алфи. Я оплакиваю тебя, Риз, но оплакиваю также и Алфи. Раньше у меня не хватало на это времени. Я была так поглощена тобой, что не обращала внимания на чувство вины и раздумья о том, как больно человеку, которому ты разбиваешь сердце. Думаю, мы скоро доберемся и до Алфи. Это следующая остановка в волшебном и таинственном туре моего плача. Каждая из них становится все более и более болезненной, но это работает; появилось ощущение, что все фрагменты начинают складываться, хотя я все еще далека от того, чтобы увидеть законченную картинку.
Я снова промокаю насквозь, когда иду к Чаринг-Кросс, чтобы вернуться домой, где буду сидеть, уставившись в стену. С Алфи мне никогда не казалось, что я на американских горках, которые вот-вот рухнут. Я никогда не чувствовала тревожных бабочек в животе, пока ждала его сообщений. У меня не было этого болезненного чувства страха перед каждой встречей: а какого Алфи я увижу сегодня – любящего или угрюмого, я-ненавижу-тебя-но-отрицаю-это Алфи? Он просто всегда был… собой.
– Разве взлеты с этим мальчиком стоили падений? – спросила Джоан.
Я прикладываю билет к турникету и вытаскиваю его, когда створки распахиваются, чтобы пропустить меня. Алфи никогда не поднимал меня так высоко, как ты. Мне никогда не казалось, что мы с ним в кино или что мир вокруг нас перестал вращаться. С ним было хорошо и безопасно, но голова не кружилась.
…И я ни разу не чувствовала себя сумасшедшей.
На самом деле, Алфи проводил все свое время, заставляя меня чувствовать себя абсолютно нормальной.
– Конечно, ты плачешь, – сказал он, сжимая мою руку в Ботаническом саду. – Не кори себя за это, Амми. Родители увозят тебя в другой конец страны. Это суперотстой. Плакать из-за этого – совершенно нормально.
Он тоже плакал, потому что очень скучал по мне.
Алфи был стабильно надежным, и из-за этого я не сходила с ума. Была спокойной и адекватной – такой, какой ты хотел меня видеть, Риз. Но с тобой так не выходило. Чем больше ты хотел этого – тем больше безумия получалось. Потому что ты не был адекватным со мной. Вот ты рядом, заставляешь мое беспокойство исчезнуть, добрый и внимательный, удивительный, такой, как я всегда хотела. «Боже, я люблю тебя, люблю тебя так сильно!» – говорил ты за столом, и вся группа стонала, пока я сияла. Но потом, ближе к вечеру, мы проходили мимо девушки, и ты говорил: «Ух ты, она такая хорошенькая», – а потом бесился, если я осмеливалась расстроиться.
Начинаю кое-что понимать. Сумасшествие не всегда приходит изнутри. Минусы не стоят плюсов – только не в любви. Не там, где самое главное – чувствовать себя в безопасности.