Мы хватаемся за чашки и потягиваем кофе, хотя он все еще слишком горячий. Сады прекрасны и полны цветов. Магнолии подчеркивают синеву неба, а ухоженные клумбы пестрят разноцветьем. Но сейчас холодно, а я уже отвыкла от северного климата. Мы вытираем росу со скамейки, потом заправляем пальто под задницы и все равно садимся.
Только присутствие Алфи приносит мне временное спокойствие. Я забыла, каково это – быть рядом с ним. Еще до того, как мы начали встречаться, общение с ним вызывало чувство, будто ты надеваешь любимые домашние тапочки. Мы пялимся на клумбы.
– Я знаю, что говорила это раньше, но мне очень жаль.
Алфи вздыхает и не смотрит на меня. Не как Риз – будто наказывая, – скорее, что-то вроде «прошу, дай мне минуту, и тогда, обещаю, я поговорю с тобой». Я молчу, чтобы успокоиться, и даю ему время, чтобы он мог сам нарушить тишину.
– Почему ты здесь, Амми?
– Не знаю, – честно отвечаю я.
Тут он поворачивается ко мне. Алфи не просто смотрит, а действительно пытается осознать все изменения во мне. Вижу, как его глаза скользят по мне; как они сканируют мое красное лицо и дрожащее, худое тело.
– Что с тобой случилось? – спрашивает Алфи с такой неподдельной заботой, что я чуть не вспыхиваю.
– Даже не знаю. – Я наконец начинаю плакать. Не для того, чтобы заставить его пожалеть меня, не для того, чтобы обмануть, а только потому, что не могу больше терпеть. Наконец слова начинают литься сами. – Я пришла сюда, потому что все ужасно и я пытаюсь понять, что случилось… Алфи, я так сожалею о том, что сделала с тобой… Даже не могу… Никогда не прощу себя. Я не хочу брать всю вину на себя – думаю, возможно, это не моя вина. Я думаю… я думаю… Он… он…
Алфи качает головой.
– Амми, если ты хочешь поплакаться кому-то из-за того, что у тебя не получилось с твоим новым парнем, я последний человек, которого нужно было выбирать.
– Знаю. Понимаю. Но это не о том, что с нами произошло. Прости, я поступаю несправедливо, но не знаю, с кем еще поделиться… – Его гнев, хотя и полностью оправданный, усиливает боль и чувство вины, но я отчаянно скачу вперед – слова все рвутся наружу. – Алфи, дело не в том, чтобы порвать с ним, а во всем, что случилось до этого. Кое-что… действительно плохое произошло, и я только сейчас позволяю себе вспомнить об этом…
Я дрожу в своем пальто, воспоминания обрушиваются на меня снова и снова, как волны прибоя.
– Он сделал что-то плохое… много плохих вещей…
Алфи смягчается. Он протягивает руку и кладет ее мне на плечо. Эта незаслуженная доброта едва не убивает меня.
– Амели, не торопись, по порядку. Что случилось?
Я начинаю хрипло всхлипывать. Роняю стаканчик с кофе. Крышка отскакивает, и он разливается по всему асфальту, забрызгав мою обувь.
– Я чувствую, что схожу с ума, – говорю я, не обращая внимания на кофейные пятна на ботинках.
– Поговори со мной, Амели.
– Я не заслуживаю тебя. Не заслуживаю твоей доброты. Не заслуживаю ничего хорошего.
– Что? Амми, о чем ты вообще говоришь? Ты меня пугаешь.
Я чувствую себя такой виноватой за то, что доверилась ему – этому мальчику, чье сердце разбила, – и все же, приехав сюда, осознаю, что хочу быть рядом с ним. Алфи дает мне немного времени, делая вид, что все в порядке. Хотя, когда он наклоняется поднять мой стакан, становится заметно, как дрожат его руки.
В конце концов мне удается выдавить:
– Прости. Это так эгоистично с моей стороны говорить об этом с тобой. После того, как я поступила…
Алфи перебивает меня:
– Давай побеспокоимся о нас с тобой в другой раз. Слушай, до всего этого мы были лучшими друзьями. Ты все еще мой лучший друг… О боже, я не хотел заставлять тебя плакать сильнее!
Я шмыгаю носом, но от этого не становится легче дышать. «Ты все еще мой лучший друг». Эти слова. Как они щедры… Я чувствую себя в безопасности. Хоть и плачу, но чувствую себя хорошо. Отчаянно хочется рассказать своему лучшему другу о том, что произошло.
– Парень, который приехал в Шеффилд несколько месяцев назад… Риз. Его зовут Риз. Ну, мы больше не вместе. Но я не поэтому так расстроена. Точнее, не только поэтому. Алфи, мне просто вспомнилось… Я пришла сюда, потому что кое-что случилось в ту ночь, когда мы пошли в «Мельницу». И я старалась не думать об этом, но теперь не могу думать ни о чем другом и не знаю, понимаю ли до конца, что произошло.
Рука Алфи на моем плече слегка напрягается, и я чувствую, как он заставляет себя снова ослабить ее.
– Он сделал тебе больно, Амми?
Молчу. И киваю.
Алфи глубоко вздыхает.
Затем я добавляю:
– Он сделал что-то очень плохое.
Алфи запрокидывает голову к небу. Он убирает руку с моего плеча, и я уже начинаю паниковать, что он не тот человек, которому стоит об этом говорить, что все будет только хуже, что это самая глупая идея на свете…
– Амми? – тихо спрашивает он небо. – Он заставил тебя сделать что-то, чего ты не хотела делать?
Молчу. И снова соглашаюсь.
Это согласие высвобождает что-то. Часть моей души, которая была заперта с тех пор, как я побывала здесь в последний раз. Удивительное распутывание клубка чувств происходит за считаные мгновения, и мучительная, разрывающая боль заполняет меня. Я снова плачу.
Алфи встает и на мгновение уходит. Запускает руки в волосы, снова обращает лицо к небу. Потом снова подходит ко мне и тоже плачет.
– О, Амми… – это все, что ему удается сказать, прежде чем он притягивает меня к себе и позволяет зарыться лицом в его пальто. Мы сидим там, оба всхлипывая, поскольку ужас того, в чем я только что призналась, затапливает нас обоих изнутри. Несколько прохожих с собаками замечают нас, но проходят мимо.
Я закрываю глаза и чувствую горе Алфи и его доброту. Впервые за долгое время ощущаю, что нахожусь в нужном месте и в нужное время. Что же он за человек, раз может отодвинуть в сторону всю боль, которую я ему причинила, и все еще быть здесь, баюкая меня в своих худых руках, гладя мои влажные от слез волосы?
– Ты хочешь поговорить об этом? – спрашивает Алфи. – Я готов, если ты решила рассказать мне, что случилось. Не уверен, что смогу дать правильный совет, но попробую.
Шмыгаю носом.
– Не думаю, что сумею. Просто… Алфи, я знаю, что причинила тебе чудовищную боль. Знаю, что наплевала на наш план, и это было неправильно, и…
– Пожалуйста, не надо. Нам не нужно сейчас об этом говорить. Это неважно.
Мотаю головой.
– Нет, знаешь, это важно! Потому что я пытаюсь понять, почему сошлась с ним, почему причинила тебе боль, почему так запуталась и как пришла ко всему этому… В то время я думала, что просто влюбилась, но… Но… я вижусь иногда с психологом, – шумно сглатываю, – и понемногу рассказываю ей о том, что случилось. Она говорит, что любовь не должна быть такой, как была с ним. Она заставляет меня думать, что на самом деле это были вовсе не отношения. Возможно, что-то хуже…
Алфи все еще пытается контролировать свои эмоции. Я вижу, как его кулаки сжимаются и разжимаются, колени бешено подпрыгивают вверх-вниз, ноги дрожат.
– Хорошо, что тебе есть с кем поговорить об этом, Амми. Честно говоря, я даже не могу выразить, какое облегчение испытываю, услышав это.
Перевожу дыхание.
– Думаю, это помогает. Правда, я чувствую себя все хуже, а не лучше. Но хуже в лучшем смысле, если понимаешь. Я наконец-то начинаю осознавать, что произошло. И, Алфи, – протягиваю руку и беру его холодную ладонь в свою; сжимаю кожу между его пальцами, – …не хочу уклоняться от ответственности за то, какую сильную боль тебе причинила, но начинаю думать, что Риз отчасти виноват, что он почти полностью подчинил меня. Это не были здоровые отношения. Мне казалось, что я попала в водоворот… что ничего не могу сделать, не могу остановить то, что произошло… Я, наверное, все неясно объясняю.
Запоздалая слеза стекает по щеке Алфи.
– Я просто очутилась возле твоего дома, потому что внезапно поняла: это затронуло не только меня, но и тебя тоже. И подумала, что тебе тоже нужно об этом знать, чтобы понять меня…
Алфи смотрит на меня впервые с начала этого разговора. Прямо в глаза.
– Расскажи мне все, Амми, – шепчет он. – Я хочу понять.
Мы сидим неподвижно, и только слезы продолжают течь. Я начинаю с самого начала. С того дня, когда не отправила ему сообщение о том, что люблю его. Пропускаю те моменты, которые, знаю, причинят ему боль, и останавливаюсь, когда добираюсь до той ночи. Потому что еще не готова говорить о ней, а предположения Алфи достаточно близки к истине. Чувствую, как его тело расслабляется, когда заполняю пробелы или заменяю его собственные мрачные домыслы правдой.
– Я просто предположил, что ты никогда и не думала обо мне, – говорит он сквозь слезы. – Что разрыв ничего для тебя не значит.
– Алфи, я думала о тебе каждый чертов день.
В ответ на это из его горла непроизвольно вырывается громкий всхлип.
Иногда мы придумываем себе истории о том, как все хорошо должно быть в жизни, а потом сердимся и расстраиваемся, когда все идет не по плану. А иногда мы намеренно строим пессимистичные прогнозы: давайте представим худшее и притворимся, что это правда, не проверяя. И блуждания во всех этих «ах, если» и «да точно все будет плохо» причиняют огромную боль. И вот я начинаю процесс демонтажа худшего варианта, который навоображал Алфи.
Впервые с тех пор, как встретила Риза, я действительно начала рассказывать кому-то о нем. Кому-то, кого знаю. И мы с Алфи вместе начинаем понимать. Иногда это все, что можно сделать, когда речь заходит о боли, – попытаться понять ее. Мы все носим на себе шрамы и ожоги. Обнимаемся каждую ночь с призраками разрушительных воспоминаний, позволяем им кружиться вокруг, не в состоянии успокоиться или исцелиться. Нельзя заставить боль уйти, пока она не будет готова. Как самый раздражающий гость на вечеринке, она уходит только когда ей самой захочется, когда все веселье уже закончено. Но понимание боли – откуда она – делает эту ношу намного легче.