азали – правда. Опять же предположим, что мы вернемся в Россию и я отдам вам эти бумаги… Да вы хоть понимаете, что до суда я по любому не доживу и никто из моих боссов не сядет никогда! Не тот уровень!
– Как писали в школьном учебнике физики: «Все течет, все изменяется…» – улыбнулся Катков. – В России тоже кое-какие подвижки есть. Сажают. И не только дворников и колхозников, укравших мешок комбикорма. А насчет твоей безопасности… Даю слово, что тебя никто не достанет. Да если что – я сам тебя от пули закрою!
– Утешил, – иронически хмыкнул пленник. – Первую-то ты поймаешь, а вторая – все равно моя будет… Я подумаю, ребята. Кстати, а сколько нам еще в этой пещере Али-Бабы сидеть? Вообще-то здесь не жарко…
– Сколько сидеть? Надеюсь, недолго. – Скат поднялся, посмотрел на часы и, отряхивая брюки от пыли, сказал, не глядя на Ковалева: – Я твои сомнения понимаю. Боишься, что мы тебя кинем, подставим, облапошим… Но на самом деле именно мы – твой единственный спасательный круг. Насчет тюрьмы не нам решать, но жизнь мы твою спасем однозначно…
Снаружи послышался слабый звук работающего лодочного мотора, вскоре превратившийся в отчетливый басовитый рокот. Затем мотор пару раз тух-тухнул на холостых оборотах и затих. Из темного сводчатого провала, скрывавшего в своей глубине кривой туннель, по которому можно было выбраться на простор открытого моря, показался нос надувной лодки, в которой сидели двое: майор Орехов, неспешно подгребавший к берегу веслом, и неизвестно откуда взявшийся старик японец. У Ковалева даже мелькнула забавная мысль, что теперь у него будет «напарник по камере» – кажется, зэки их именуют сокамерниками.
Троянов молча подскочил к причалившей лодке, уважительно помог деду выйти на берег и, указывая на камень, прикрытый какой-то тряпкой, пригласил присесть. Старик – Ковалев никак не мог определить: то ли японец, то ли кореец, – важно кивнул и уселся, сохраняя на морщинистом лице не то самурайскую, не то индейскую непроницаемость.
Скат подождал, пока майор выберется из лодки, помог ему вытащить суденышко на усеянный каменной россыпью берег и лишь после этого спросил:
– Ну, как все прошло?
– Нормально, – Орехов устало повел плечами и начал закуривать. После пары глубоких затяжек покосился на старика и добавил: – Не имей сто рублей… Но иногда и добрый старый рублик помогает! Короче, наш кагосимский кореец-метельщик не обманул. Все было в точности, как он и расписывал. Нашел я этого деда, привет передал. Оказывается, этот дедок здесь вроде «отца контрабанды»: шастает между Тайванем и здешними островами. Товар туда, товар оттуда – так, по мелочи, но копейку свою имеет. И погранцы – ни японские, ни тайваньские китаезы, – его не трогают, понял? Безобидный старичок делает свой маленький бизнес.
– Типа ловит рыбку в мутной водичке, – понимающе кивнул старлей. – А с чего ему такой почет? Ну, в смысле, чего его погранцы за шкирку не берут?
– А у него внук – какой-то там офицер пограничной стражи, – ухмыльнулся Орехов. – А у деда, между прочим, свои принципы: с оружием и наркотой он никогда не связывается.
– Идейный, значит, – не удержался от улыбки Скат. – Но нам-то этот «партеец пламенный» помочь согласен, как я понимаю?
– Так ведь деньги и у них пока еще не отменили… Все наше барахло надо как можно компактнее упаковать. Лодку тоже – пойдем на его мотоботе – или как он там называется… я в этом не силен. Старик тишком переправит нас в китайские воды, а там уж как карта ляжет. Так что, давай, командир, собираться…
Наскоро поужинали, после чего начались работы по тщательной упаковке всех вещей, начиная от надувной лодки и заканчивая ложками-котелками. Когда все было готово к погрузке на мотобот старика, который уже покачивался рядом с обнажившимся во время отлива высоким берегом, спецназовцы быстренько забросили все тюки и свертки в некое подобие кормового трюма и занялись другим, не менее важным делом.
Есть у разведчиков и диверсантов хорошее, незыблемое правило, строгое соблюдение которого не повредило еще ни одной группе: на месте дневки-ночевки не должно остаться ни одного следочка, ни одной бумажки или консервной банки, ни одного окурка! Любая из этих «мелочей» может навести врага на след. А уж если на хвост группе сядут грамотные спецы по обнаружению и захвату парашютистов-диверсантов, то одному богу войны известно, чем это может закончиться. Может быть, позорным пленением. А может быть, и коротким боевым столкновением, из которого живым не выйдет никто. В работе разведчиков, диверсантов и спецназовцев мелочей не бывает и ошибаться им рекомендуется не чаще, чем тому же саперу, поскольку плата за ошибку почти всегда одна – жизнь…
Пятнадцатиметровый мотобот японца, оснащенный двумя сильными моторами, взбил за кормой кипящий бурун и отвалил от необитаемого острова, в пещерах которого спецназовцы с пленником провели немногим более двух суток. Судно выбралось на открытый простор чистой воды и, резво прибавляя хода, взяло курс на запад – до рассвета беглецам предстояло пройти мимо нескольких оставшихся островов Сакисима и, забирая северо-западнее, успеть добраться до территориальных вод китайского Тайваня.
На темном небе давно уже не осталось и отблесков заката – лишь яркие звезды подмигивали в черно-синей вышине. Легкий шум морских волн, монотонный рокот работающих моторов и ни огонька на много морских миль вокруг. Казалось, что мотобот находится не рядом с грядой островов Сакисима, а по меньшей мере где-нибудь на огромных открытых просторах Тихого океана – разве что здесь волна была поменьше океанской. Катков поинтересовался у старика, не подстережет ли их в пути миленький сюрприз в виде тайфуна, которыми пугают моряков в этих широтах, но японец твердо заявил, что никаких сюрпризов не будет – иначе он в море не вышел бы…
Однако сюрприз ночных беглецов все-таки ожидал…
– Босс, он чист, – молодой худощавый китаец тщательно прощупал подкладку, поля и каждый шовчик панамы, отрицательно помотал головой и бросил смятый головной убор поверх бесформенной кучки одежды, где уже лежали брюки и рубашка незнакомца, из-под которых выглядывали растерзанные сандалии. – Ни жучков, ни чего-то подобного.
– Хорошо. – Китаец лет сорока, сидевший за столом, задумчиво почесал правую щеку, украшенную извилистым шрамом, исподлобья бросил недобрый взгляд на лежавшего прямо на голых, замусоренных досках пола раздетого человека и приказал: – Приведи его в чувство.
Молодой кивнул, подошел к не подававшему никаких признаков жизни голому парню и для начала слегка пнул его носком высокого армейского ботинка. Незнакомец, напоминавший сейчас вялую тряпичную куклу, на удар не отреагировал никак. Тогда китаец присел перед пленником на корточки, сильными тонкими пальцами поочередно нажал на несколько точек на груди и на руках парня и после этого несильно похлопал по щекам. Видимо, эту процедуру молодому приходилось проделывать не раз, потому что пленник медленно открыл глаза, некоторое время тупо смотрел в лицо своему «доктору», а затем болезненно поморщился и едва слышно спросил по-английски:
– Что со мной и где я?
– Что значит привычка: не успел очнуться, а уже вопросы задает, крыса полицейская, – в глазах старшего мелькнула холодная усмешка, но тут же исчезла, и китаец на вполне приличном английском сказал: – Вы, уважаемый, у друзей. У вас был, вероятно, тепловой удар и мои люди решили помочь вам: перенесли в прохладное местечко и сняли с вас лишнюю одежду. Надеюсь, вам уже легче? Тогда можете одеться, и я буду вам очень признателен, если вы скажете, кто вы и откуда.
– У друзей, – слабо улыбнулся Малышев, уже вполне пришедший в себя и оценивший осторожность и недоверчивость хозяев этого кабинетика, очень напоминавшего каморку кладовщика какого-нибудь третьесортного склада: стол, стулья, полки с кипами бумаг, зажженная настольная лампа, чайник и кружки на столе. – Типа в гостях. Что ж вы гостей сразу по башке лупите? Где же ваше гостеприимство? Хоть бы чаю предложили, что ли…
– Я тебя в гости не приглашал, – старший, которого наемник мысленно окрестил «Меченым», снова поскреб пальцами свой шрам, закурил какую-то невероятно вонючую сигарету и продолжил: – Ты, похоже, еще плохо соображаешь, иначе понял бы, что сейчас твоя жизнь стоит не дороже вот этого окурка… Кто ты и зачем искал нас?
– Кто я? Человек, – пожал плечами Малыш, уже успевший натянуть брюки и рубашку. Сандалии, изуродованные при обыске, пришлось швырнуть в угол. Пошарив взглядом вокруг, Малышев посмотрел на стол хозяина каптерки и, не обнаружив на нем никаких следов присутствия своих фотоаппаратов, добавил: – Человек, которому дали по голове и самым вульгарным образом обобрали.
– Ты испытываешь мое терпение? – удивленно поднял брови Меченый. – Это очень опасный путь. Ты когда-нибудь видел, как профессиональный повар-виртуоз делает китайскую лапшу? Он берет ком теста и большим ножом быстро-быстро состругивает с этого комка тончайшие длинные лепестки, которые летят прямо в бурлящий кипяток…
– Вместо того чтобы пугать гостя ужасами всякими, лучше бы предложили все-таки чаю и дали слово сказать, – лицо Малышева стало вдруг настолько спокойным, а в голосе слышалась такая уверенность, что китаец за столом заметно подобрался и, опустив руку, ширкнул ящиком стола – Малыш готов был поклясться, что в ящике лежит что-нибудь очень впечатляющее, калибра этак сорок пятого. – Тогда, глядишь, и жизнь моя маленько в цене поднялась бы… Вы ведь человек бизнеса, не так ли? Вот я и пришел к вам с деловым предложением. Будете слушать или к поварам своим отправите? Тогда чего тянуть?
Хозяин кабинета некоторое время молча курил, окутываясь сине-серым дымом, и буквально сверлил гостя неприязненным взглядом полуприкрытых тяжелыми веками узких глаз, затем раздавил окурок в грязной медной пепельнице и что-то коротко приказал молодому помощнику по-китайски. Тот молча вышел из комнаты, но уже через минуту дверь вновь скрипнула, и молодой поставил на стол принесенный поднос с керамическим чайником, из носика которого курился пахучий пар, чашками, весьма похожими на среднеазиатские пиалы, и каким-то печеньем в глубокой квадратной тарелке.