– Нет, – покачала головой я. – И часто вы их так гоняете?
– Теперь уже нет. Местные отучились в гости ходить без приглашения. А вас, значит, ко мне отправили и не предупредили, что бежать придется долго и быстро? Вы откуда?
– Из Петербурга.
– Откуда?!
– Из Ленинграда, – сказала Татьяна. – Может, вы не в курсе, что городу вернули старое название.
Мужик задумчиво смотрел на нас и не отвечал. Продолжал поигрывать топором. Собачища продолжала пускать слюни.
– А я тебя видел, – вдруг сказал мужик мне. – Ты про тюрьмы рассказываешь.
– Не только, – поправила я и представилась.
– Я видел про тюрьмы. У тебя вроде мужик сидел?
– Его уже нет в живых, – сказала я. – У вас есть телевизор?
Хозяин дома покачал головой. Значит, в последнее время он меня видеть не мог. А с тем, который сидел, мы давно расстались. Ну и вообще это дело прошлого. Я пыталась вытащить того мужчину из «Крестов» несколько лет назад… [7]
– Проходите в дом, – принял решение хозяин и открыл калитку.
Пес зашел вслед за нами и сел у крыльца. Я поняла, что мы отсюда не выйдем, если нас не выпустит сам хозяин. Хозяйка быстро накрыла на стол – поставила холодные сырники и кувшин с молоком.
– Козье, – сказал дядька. – Будете?
Сырники были потрясающе вкусными. Я никогда в жизни таких не ела. Конечно, все дело в твороге, из которых они их готовили. В окно комнаты, в которой мы устроились за деревянным столом, просматривался двор. По нему ходили куры и утки, чуть в сторонке травку пощипывали две козы.
Кроме того, во дворе привлекал внимание спортивный уголок: турник, деревянный помост со штангой и блинами, рядом лежали гантели внушительных размеров. Виталя ко мне всегда переезжал с гантелями, да и в доме Ивана Захаровича имеется спортзал, но я нигде не видела гантелей таких размеров! Может, делались по спецзаказу?
– Ну, как жизнь в Петербурге-Ленинграде? – спросил дядька, вытирая усы. Он сырники не ел, только пил молоко.
– Что именно вас интересует?
– Когда ждать очередную революцию? Они же в нашей стране вроде в вашем городе происходят. Низы не могут жить по-старому, верхи не могут управлять по-старому. Проходили такое?
– Проходили, – кивнула я. – Но нам, признаться, не до революций. Работы много.
– Считаете, что революции устраивают от нечего делать?
– И такое бывает. Но тогда это вроде называется государственным переворотом.
Мужик хмыкнул. Я спросила, как его зовут.
– И это не знаете?
– Никто не сообщил.
– А что вам про меня сказали? – с интересом спросил мужик.
– У журналистов не принято…
– Сумасшедший отшельник, который бегает по округе с топором? А как весь народ разбегается, когда я в магазин поселковый приезжаю, рассказали?
– Кстати, на чем ездите?
– «Козел» армейский. Вон в гараже стоит. Выезд на другую сторону. Я тут навсегда обустроился. И никто меня отсюда не выгонит!
– А выгоняли?
– Ты видишь, что деревня пустует? В двух домах год назад какие-то бичи появились, но может, уже не первые. Я с ними не общаюсь, они со мной тоже. Воровать у меня ничего даже не пытаются. А остальное меня не интересует.
– Где люди, которые здесь раньше жили?
– Получили жилье в других местах.
– Получили? От государства?
Хозяин дома кивнул.
– Как пострадавшие?
Мужик опять кивнул.
– От чего?
– Про метеорит-то слышала? Не могли тебе не рассказать про метеорит.
– Рассказывали. Но, во-первых, от метеорита никто не пострадал. Во-вторых, я не слышала про законы о предоставлении жилья пострадавшим от метеорита. Конечно, их можно подвести под какой-то другой закон, но дело будет не в пострадавших людях, а совсем в других, которым нужна территория. Я сомневаюсь, что кому-то нужна эта территория. Это не Ленинградская область. Коттеджный поселок тут никто строить не будет. Если бы нужна была военным, дома бы уже снесли. Но у нас в армии сейчас, наоборот, идет сокращение, и никто не станет расширять какую-либо часть, тем более в этой глуши. В-третьих, я слышала, что никакого метеорита не было. Была ракета.
Мужик отодвинул кувшин с молоком в сторону, поставил локти на стол, подпер кулаками щеки и неотрывно уставился на меня.
– Ты на зону уже лазала? – спросил он через некоторое время.
– Нет. Кстати, стоит или нет?
– Нет. Это опасно.
– Ну, опасность меня никогда не останавливала.
Татьяна хмыкнула. Пашка сидел с печальным видом. Страдал по пиву, которого нам тут не предлагали. Возможно, этот спортивный мужик вообще не пьет. Камера у Пашки работала, только мужик этого, похоже, не понимал. Пашка не снимал демонстративно, он держал камеру на коленях. Кадры, конечно, будут не самые лучшие, но наши в холдинге смонтируют. А у меня в кармане работал диктофон.
– Ты знаешь, что сейчас на зоне делается? – наконец спросил хозяин дома.
Я покачала головой и сказала, что как раз пытаюсь это выяснить.
– Что ты знаешь?
Я подумала, потом рассказала обо всех событиях, которые привели нас в этот регион и этот дом – про три странных землетрясения, случившихся в Петербурге, про американца, который вроде как приехал искать источник контрабандных алмазов и решил, что он находится здесь, про желание МВД и ФСБ отправить американца назад в Америку, про метеорит, который вроде падал, но осколков никто не видел, про ракету, о которой под большим секретом мне сообщил хороший знакомый из ФСБ, про некоего Николая, который вчера залезал по веревке в наш с Татьяной гостиничный номер и обещал сегодня проводить к хозяину этого дома, но не пришел.
– Странно, что американца сюда пустили, – задумчиво произнес дядька. – Не должны были. Если только хотят взять наших, с которыми он будет контачить… Да, пожалуй, без американца их не взять…
– На зоне добывают алмазы?
– Нет. Алмазы дальше.
– Где? – спросили мы с Татьяной хором. Пашка тоже очнулся.
– Алмазов хотите? – усмехнулся дядька.
– Не хотим. То есть сами заниматься добычей не будем. Но репортаж было бы интересно сделать.
– Речка тут есть одна. Там в наносах встречаются. Просто под ногами валяются, но не всем даются. Не знаю почему. Но можно горсть собрать, а можно ничего не найти.
– На зоне алмазов вообще нет?
– Вообще нет, – усмехнулся мужик. – А вы решили, что зону расформировали из-за того, что обнаружили месторождение?
Я кивнула. И ведь советские ученые говорили о возможности обнаружения месторождений в этих местах.
– Вы там служили?
Хозяин дома покачал головой.
– А где служили?
– В ракетных войсках.
– Так это вы ракету…
– Расчеты проводил мой сын. И он нажимал на «пуск».
– Кто-нибудь погиб?
Хозяин дома покачал головой.
– Ваш сын сделал правильные расчеты?
– Я считаю, что правильные – потому что никто не погиб. Я не позволил ему делать те, которые хотели люди наверху. И я ушел в отставку. Но смерти невинных людей на моей совести нет. И на совести моего сына. Я взял вину на себя, чтобы не портить карьеру сыну. Вину за то, что людей не убили! Ты понимаешь, что я говорю, журналистка?! Я не хочу больше служить в этой армии.
Глаза у мужика налились кровью, как совсем недавно у его собачищи. В эти минуты он имел жуткий вид. То есть вид у него все время был жуткий, но в гневе он становился по-настоящему страшен. Или тут на самом деле с головой не все в порядке? Хотя если он говорит правду, то он – нормальный человек.
– На самом деле кто-то хотел уничтожить зону? – спросила я вслух.
Хозяин дома кивнул.
– Почему? Почему это нужно было делать ракетой? Ведь зона уже находилась в процессе расформирования! Или хотели таким образом уничтожить оборудование? Вывозить его некуда, а оставлять нельзя?
– Да какое там оборудование?! – взревел хозяин дома. Его супруга больше не показывалась. – Если бы воинская часть была – другое дело, хотя в этих местах уже давно ничего секретного нет. И того, что можно было бы продать, нет. Иначе давно бы продали.
– Накладка произошла? – продолжала задавать вопросы я. – Думали, что людей вывезли, а на самом деле не успели?
– Эксперимент провели. Неудачный.
– Какой?!
Ну почему из него все нужно клещами тянуть?!
– Вакцину новую на зэках проверяли. Сейчас всплывает информация, что в ГУЛАГе этим активно занимались, потом эксперименты прекратились, а при нынешнем бардаке снова начались. Кто-то с этого хорошо имеет. Ты такие дела не расследовала, журналистка?
«Кто мне даст? К таким вещам никаких журналистов не подпустят! Хотя я тоже слышала, что подобное имеет место быть».
– Вроде в Германии в концентрационных лагерях этим занимались, – сказала я вслух.
– У нас все гораздо хуже. Немцы на немцах никаких экспериментов не проводили, несмотря на причину попадания в лагерь. Они проводили эксперименты на военнопленных, на гражданских лицах, но других национальностей. На своих никогда. А здесь на своих. Я фашистов ненавижу! У меня дед на войне погиб! Бабка с тремя детьми осталась! Но здесь-то – полный беспредел! Ну и что, что люди отбывают наказание? Им суд его определил. И проверка вакцины в него не входит. Если бы это делалось добровольно – другой разговор. Например, человеку предлагали бы скостить срок, если согласится. Но никого не спрашивали!
– Что за вакцина? – спросила я.
– Состав я вам не могу сказать. Я в этом ничего не понимаю.
– От чего она?
– От СПИДа.
Мы с Татьяной переглянулись.
– Здесь сидели люди со СПИДом?
– Были ВИЧ-инфицированные, – кивнул дядька. – Их специально перевезли из других регионов. Но были и не инфицированные.
– Но если уже инфицированный, то зачем прививать? – подала голос Татьяна.
– Вы меня спрашиваете?
– Так прививали и инфицированных, и неинфицированных? – уточнила я.
– Да. Основную массу заключенных вывезли до начала эксперимента. Оставили инфицированных, которым уже терять было нечего, а также какое-то количество неинфицированных. И их всех прививали.