алеко за полдень. С раскалывающейся башкой и абсолютным счастьем в сердце.
Нет, одного парнишку я запомнила. Еще бы, это был не просто какой-то там Машкин однокурсник или сосед по общаге, это был её парень. Звали его Борькой. Но не Борисом. Полное имя этого высокого, как каланча, несколько нескладного парня было Боромир. Родители его по молодости были толкинутыми на всю голову, они и познакомились на игрищах: будущая мать бегала Галадриэлью в занавеске, а будущий папаша махал мечом. Но он, хотя бы, сохранял принадлежность к человеческой расе. Когда дошло дело до выбора имени наследнику, они чуть не передрались: мамаша видела своего отпрыска не иначе как Элендилом, но отец упёрся – имя должно быть человечьим. В результате написали несколько имен на бумажках и сунули в чепчик. Жребий решил, быть сыну Боромиром. Я считаю, повезло: звучит, вполне себе. Даже по-славянски, вроде. Хуже, если б пришлось жить Арагорном или Брандиром каким-нибудь. Представляете, Арагорн Васильевич Тятин?
Почему Машка выбрала Борьку Тятина, мне было не понять. Ничего особо привлекательного в нём не было. Парень как парень. Обыкновенный. Вот Машка необыкновенная: как стрельнет своими глазами африканскими, шрапнелью из-под густых ресниц, так парни снопами к её ногам и валятся. Но уж видно, её саму осколками накрыло – влюбилась в Тятина.
Иной раз Африка добавляла меня к их с Борькой совместным выходам. В киношку и в кафешку – пойти в торговый центр, посидеть в фудкорте с теремковыми блинчиками или жареными куриными ногами с картошкой фри, поболтать о том о сём, потом посмотреть какой-нибудь очередной марвел. Жвачка, конечно, но что дают, то и смотрим.
Я думала, это было начало моей новой жизни. Но это оказалась лишь передышка.
Глава 7
Воспитанник детского дома обязан: …быть ответственным за свою жизнь и здоровье других граждан… (Правила внутреннего распорядка для воспитанников детского дома).
Обычный зимний вечер. Мы сходили в кино и расстались, Машка с Борькой порулили в общагу, а я домой. По дороге заглянула в «петит узбек». Сгущенки купить к чаю.
– Как ваши дела, Рустам?
Всплескивает большими руками:
– Работать никто не хочет. Поставил племянника продавцом, на третий день ушёл. Спасибо, мол, дядя Рустам, но это не для меня. А что для него? В телеграме весь день чатиться?
– А вы, Рустам, меня на работу возьмите. Я, конечно, не умею, но научусь, честно.
Сказала в шутку и тут же подумала, а правда, почему бы не работать продавщицей, сколько можно дома сидеть. Рустам меня и без паспорта взял бы, наверно. Тот смеется, посверкивает рафинадом зубов:
– Я строгий. Ругаться буду. Ты, Лена, сто раз подумай.
Тоже улыбаюсь:
– Я подумаю.
Прошла мимо манекенов в шубках, едва намеченные лица безглазо пялились сквозь витрину. Привычно подняла глаза ко второму этажу – в одном окне светился маленький жёлтый огонёк – уходя, я оставляла на подоконнике ночник-сову. Чтобы чувствовать, что дом ждёт меня. Свернула в арку, ведущую во двор. Повернула ключ в замке. И тут же кто-то толкнул меня в спину, так резко, что я влетела в прихожую выпущенным из пращи камнем. Рухнула плечом на ступеньки лестницы. Дверь сзади захлопнулась. Развернулась и чуть не заорала. Не заорала, потому что перехватило горло, и крик застрял в нём рыбьей костью. Олег! Лицо перекошено злобной гримасой. Наверно, он считал, что это улыбка.
– Сбежать от меня вздумала?! Не вышло, Эвелина, не вышло. Ты не сможешь от меня уйти.
Бросился на меня. Рефлекторно махнула свалившейся с плеча торбой. Как от мухи отмахнулась. И въехала ему в лоб банкой сгущенки. Он тормознул, схватился за лоб. Я кинулась вверх. Рык обманутого зверя за спиной. Далеко не убежала. Схватил за капюшон, потянул к себе. Сунула кулаком, не глядя, по его щеке потекла кровь. Ключ! Он все ещё зажат у меня в кулаке, и конец его торчит между пальцами. Ключ рассадил его лицо. Нет, страшную морду, оскаленную, готовую загрызть меня. Боль и кровь на мгновение остановили хищника. Схватился за щеку. Зашипел, уставившись на свои окровавленные пальцы. Бежать! Бежать, пока не очнулся. Бросилась в глубь квартиры, мимо своей детской, в чуланчик. Там был черный ход. Тяжелая старинная дверь, перекрытая засовом. Никаких замков, только засов. Куда вёл ход, я не знала. Снаружи открыть было невозможно. Только выход. Мой единственный выход. В детстве мне строго-настрого было запрещено открывать засов, да у меня и сил бы не хватило. Это были ворота, ведущие в замок принца или в пещеру дракона, смотря во что я играла. Теперь это был путь к свободе.
Скатившись по лестнице, оказалась в подсобке магазина – полки с пакетами и коробками, вешалки, еще какая-то хурда – не разглядывала. Вынеслась в зал, оттуда на улицу. Удивленные взгляды продавщиц шлейфом.
Я бежала, сворачивая на каждом углу, влево, вправо, снова влево. Подворотнями и дворами. Не оставаться долго на одной прямой. Через полчаса, запыхавшись, исцарапав горло судорожными вдохами, застыла в каком-то дворике между старых пятиэтажек у помойки. Сил больше не было. Присела за контейнер. Сердце колотилось, за квартал слышно. Никто не гнался за мной. Я все-таки опять сбежала. Твоя Эвелина сдрыснула, козлина. Не догонишь!
Но какая я все-таки дура. Идиотка. Дебилка конченная. Почему я решила, что он не узнает мой адрес?! Это же так просто, а мне даже в голову не пришло. Расслабилась: я дома. Счастье. Вот и досидела, дождалась. И куда мне теперь? К Машке в общагу? Но и её адрес он найдет без труда. Броненосец скажет. А может Африка и сама говорила, он же приходил к ней.
Я сидела в вонючем углу за помойными баками и соображала, как быть. Надо сосредоточится. Постепенно холод проникал под куртку, пот, стекавший по спине, замерзал. Это путало мысли. В результате я не придумала ничего и просто позвонила Африке, хорошо мобилка осталась в кармане, а не в сумке, что валяется теперь под лестницей брошенной квартиры.
Дожидалась её в крохотной кафешке. Села у сортира, так чтоб через окно было не разглядеть. Грела руки кружкой капучино. Поглядывала из-под надвинутого капюшона на дверь. Ёрзала. Все еще тряслась от пережитого ужаса. Африка влетела лохматой кометой. Заозиралась. Кинулась ко мне. Села, загородив от остального пространства.
– Ну?!
– Что ну-то? Выследил меня, паскуда. Куда теперь? Без документов далеко не уедешь. Надо было сразу к Броненосцу заявиться, отметиться: вот она я. Директриса бы мне документы отдала. И валить из города нахрен. В Москву, например. Там потеряться просто. А я, коза дебильная, раскисла. Вместо мозгов – кисель. Я дома! Красотень!
Машка погладила мою руку:
– Пошли пока ко мне, там что-нибудь придумаем.
Я замотала башкой:
– Африка, ты тоже идиотка? Он же знает, что у меня есть только ты. Он уже, поди, у общаги ошивается. Ждет. Ты ему свой адрес давала?
Пожимает плечами:
– Не помню. Может и давала. Внутрь-то он не полезет. А ты будешь там сидеть, наружу не высовываться.
– И долго? Пока вахтерша или комендант меня не рассекретит и не погонит метлой под зад. Не, не вариант.
Машка задумалась. Я заказала ещё пару кружек капучино. Себе и подруге. Куда мне теперь торопиться. Могу тут до закрытия кофеёк распивать. Так мы и сидели молча. Африка что-то перебирала в мозгу, хмурилась, иногда качала кудлатой своей гривой: отметала негодящие варианты моего спасения. А я, переложив свои проблемы на Машкины плечи, просто потухла, перегорела, как лампочка. Ни одной мысли в пустой голове.
Входили и выходили люди, внося короткие волны холода, мигала гирлянда в окошке, окрашивая наружный мир радужными сполохами, хлопья снега за стеклом опускались разноцветными парашютиками.
Я почти уснула над остывшим кофе, когда Африка толкнула меня кулаком в плечо:
– Слушай, ты мне про Рустама рассказывала. Надо к нему пойти.
– К петит узбеку? Зачем? Он-то тут при каких делах?
Подруга развела руками:
– А к кому? Это единственный твой знакомый кроме меня. Давай пошли, – она глянула на экран смартфона, – не закрылся ещё, наверно.
На двери магазинчика болталось «Закрыто», но Рустам был внутри, разбирал какие-то коробки. Я постучала по стеклу.
Высунулся в приоткрытую дверь:
– Я уже кассу закрыл. Чего хотели-то?
– Рустам, пустите нас. Нам поговорить… – что ещё добавить, мне не пришло в голову.
Но вид у меня был, вероятно, вздрюченный. Рустам пропустил нас внутрь, запер дверь и спросил:
– Случилось чего?
Я кивнула. Но объяснить внятно всю ситуёвину не могла. Откуда разматывать клубок? От кукольного заповедника? От аварии? От моего попадалова в детдом? Пока я дергала за обрывки нитей в своей памяти, Африка выступила вперёд, как всегда, выруливая мою жизнь на новый поворот.
– Рустам, меня Машей зовут, – улыбнулась она сахарно, – я Ленкина подруга. Тут такое дело. У Ленки парень. Ну, вроде бы нормальный был. Ну, мы думали, нормальный. Не пьёт, книжки читает, умный. А оказалось, нарик. Я вот читала, что наркоманы, очень стараются выглядеть нормальными. Типа, общительные, весёлые, всё такое. Типа, им с людьми интересно. А на самом деле, они только про свою ханку, или что там у них, думают. Ну, про дозу. Вот и этот очень здорово притворялся. А тут нагрузился наркотой и на Ленку с ножом кинулся. Она еле вырвалась. Теперь домой прийти не может. Он там. А ко мне нельзя. Я в общаге живу. И этот козлина, ну Ленкин, в смысле, он в курсе, где общага. А Лена никого кроме вас в городе не знает. У неё друзей больше нет. В общем, помогите, Рустам, спрячьте Лену где-нибудь. Хоть на пару ночей.
Африка продолжала улыбаться, округлив просительно свои черносливовые глаза. И руки к груди прижала. Вот прямо, кот из «Шрека»: пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-алуйста… Из её слов получалось, что Рустам – мой друг. Может, это и сработало? Мужчина друга в беде не бросит. Если настоящий.
– Онасини скей, – покрутил он головой, – вот беда…
Помолчал. А я думала: «Что беда?» То, что я навязалась ему или то, что со мной случилось? В Машкиной версии. Если ему настоящую историю вывалить, что б он сказал? Онасини скей?