Поднялась по лестнице в свои апартаменты. Когда шла коридором, оставляя мокрые следы, открылась дверь, та, что единственная имела замок. В проёме – Мужиха, облачённая в нечто необъятное, приторно-розовое, как сахарная вата. Стояла молча, смотрела, пока я не скрылась в своей коробке. Значит, она – хранителница кукольного дома, всегда рядом, следит неусыпно. Может, у неё в комнате стоят и мониторы, куда камеры сбрасывают свои видения.
***
Из любой мышеловки должен быть выход. Хотя бы один. Там же, где и вход. Раз я сюда попала, я отсюда и выпаду. С этими мыслями я засыпаю.
Завтрак. Понедельника нет. Остальные лопают свой омлет, молчат. Как в клинике. Там я, правда, всего пару раз в столовку ходила, мне всё в палату таскали. Но уже перед самой выпиской моталась туда. Тоже, сидят, молчат, жуют. На себе сосредоточены.
Я самой последней вышла, всё ждала, что красноголовая придет и я с ней перемолвлюсь словечком. Плевать, что там у неё с чердаком, набекрень или вовсе съехал. Может, как раз то, что надо. Но она не явилась. Ладно, я не гордая, зайду с шестерок. В смысле, зайду к ней сама.
Она лежала с головой под одеялом, подтянув колени к подбородку, такой округлый холм, наружу ничего. Потрясла её за плечо:
– Эй, привет.
Но Понедельник никак не среагировала. Или спала, или притворялась.
Тогда отправлюсь разведывать внешний периметр.
И в этот, и в следующие дни я, как нанятая, слонялась по парку. Топала по кривым дорожкам между подстриженных щёток кустов, упиралась в забор из профнастила, возвращалась, шла вокруг дома, снова упиралась в него же. Нет. Это другой забор, и между заборами что-то есть. Я прошла вдоль одной рифленой загородки и другой, пока и там, и тут не уперлась в окружной периметр. Это была уже бетонная стена, с намотанной поверху колючкой и бдящими глазами камер. В ней нашлись и въездные ворота, наглухо запертые, само собой, и охранник, что вылез из будки при моем приближении. От ворот к дому вела широкая дорожка, она упиралась в кухню. Именно сюда вечерами подъезжал разгружаться фургончик с просиженным тентом. Над кухней была моя комната.
Наверно, каждая кукла делала то же, что и я. Шарашилась по парку, выходила к воротам, искала некий черный ход из мышеловки. Не находила. Никакой калитки, никаких других ворот. Но меня больше всего занимал коричневый профнастил. Зачем внутри периметра эта выгородка? Опять же без всякого намёка на дверь.
Я увидела её не в первый, и даже не во второй день. Пробиралась сквозь кусты, свернув с плиточной дорожки, и наткнулась на неё. Тоненькая ниточка щели. Будто кто-то пытался отжать жестяные края, там, где они соединяются. Попыталась заглянуть внутрь, но щель была слишком узкой. Я покрутила головой: до периметра с камерами метров семь, и тут полно деревьев и кустов, запущенное местечко, угол дома без окон, только за углом сразу еще одна запертая дверь. Камеры нет. Если сунуть в щель нож или ещё какую железяку… А где взять?
Только не просить ни у кого. У меня тут друзей нет.
На обмозговывание проблемы ушло два дня. Я не решила её. Мне просто повезло. Конечно, первое, что пришло в голову – спереть нож в столовке. Просто унести с собой после обеда. Но самый простой способ – не самый лучший. Хватятся. Пойдет шкаф в розовом платье шарить по комнатам, найдет. А если ещё чего найдет, дурь или мой золотой ключик? Может выйти дороже. Оторвать какую-нибудь железяку. Какую и как? Я б так и томилась, кто его знает, сколько ещё.
Меня спасли ножницы. Самые обычные. Кто забыл их на столике в холле, я не поинтересовалась. Может Мужиха выстригала сухие листья с фикусов, расставленных в углах. Может ещё что. Я схватила их и унесла к себе. И тут же выкинула в окно, прямо в куст с белыми ягодками. И после обеда пошла гулять. К той самой щели.
Расковырять её не просто оказалось, одно пластиковое кольцо от ножниц тут же отлетело, но все же мне удалось. Заглянула одним глазом.
Я ожидала чего угодно. Возможно, даже стоящая на старте космическая ракета удивила бы меня меньше. Знаете, что там было? Думаете, тайное кладбище Синей Бороды, зачарованный сад или, ну не знаю, лаборатория? Там ничего не было. Те же деревья, уже совсем голые. Мокрые, озябшие стволы. И между ними качели. Два столба. Простая доска на верёвках, перекинутых через перекладину.
Те самые. «Пойдем гулять?» – «Маш, садись, покачаю». Меня накрыло. Получается, что весь месяц я проторчала здесь же, в этом же доме, а не в коттеджном поселке в неведомом Сиротине. Он и название-то, скорее всего придумал. Где должно быть сироте? В Сиротине. Рифму сочинил. И если сюда выходит Олегово окно, значит, там на углу дома дверь, которая ведёт в его студию. Значит, тут не только мудила с младенческий мордашкой бывает. Олег сюда очередную кукляшку из недельки привозит, как меня. Сначала сам наиграется, потом этому мудиле спихивает. Вот, гнида! Руки затряслись, в виски ударило, и сердце ходуном заходило. Я сейчас вскрою эту хренову дверь, вот прям ножницами с отломанным колечком. Но три глубоких вдоха вернули меня к реальности. Спрятать ножницы под ближайший куст. Пройти мимо этой двери, посмотреть, что там за замок. Самый обычный, простенький. А зачем тут ещё суперзамки ставить. Я вернусь сюда. Чуть позже.
– Можно мне карандаши и бумагу? – спрашиваю у розовой тётки. – Я рисовать люблю.
Мужиха кивает.
– А можно, я картинки на стену повешу?
Еще один кивок.
– А тогда можно кнопки и скрепки канцелярские?
– Завтра принесу. Рисуй.
Из всего перечисленного мне нужны только скрепки.
Завтра наступит время «че».
Но человек предполагает, а бог смеется.
***
Воскресенье. Сегодня было воскресенье. Не знаю, соотносилось ли внутреннее время этого заповедника с окружающим миром, или оно текло, подскакивало, заворачивало по прихоти хозяина. Неважно. Важно, что перед ужином в мою комнату, без стука, разумеется, вошла жрица кукольного дома в кокетливом фартучке с муравьем на груди. Кстати, я пересчитала всех людей, крутившихся на территории. Помимо Мужихи в доме бывала ещё повариха, она звякала посудой за закрытой дверью кухни, на общее обозрение не выходила. Но я видела из своего окна, как та принимала коробки с продуктами, доставленные фургончиком с провисшей крышей. Покончив со своими кухонными обязанностями, она исчезала. Охранников у ворот было двое, кряжистый мужик пенсионного возраста с дубленой красной рожей и высокий парень лет тридцати с отрешённым лицом, наверно, наушники в ушах. Они по очереди сидели в будке – было видно сквозь окно. Жили они тут же, в небольшом доме слева от ворот. И ещё: между стеной домика и забором из профнастила, был вольер с четырьмя доберманами. После одиннадцати их выпускали. Не прогуляешься. Ну и собственно, водила фургончика. Он появлялся после ужина по темноте.
В общем, зашла эта производная от шкафа и положила мне на кровать платье. Темно-синий шелк, переливчатый и струящийся длинным подолом до полу. Такое, как на портрете внизу, как на фотке в сортире. Опа, в кого мы теперь будем играть?
– Сходи в душ. Одевайся. Только платье. Поняла? Не вздумай испортить! Будешь наказана. Я зайду за тобой через дваддцать минут.
Наверно, я впервые услышала от нее столько слов сразу.
– Э! А пожрать? Ужин типа? – должна же я была как-то прореагировать.
Смысла особо не было, но всё же.
– Тебя накормят.
Шкаф вышла.
Дверь под лестницей вела не в каптерку с ведрами и швабрами. Она вела в подвал.
– Иди, – сказал жрица, указав подбородком на лестницу, и закрыла за мной дверь.
Бетонные стены, серые, без намека на покраску, неяркие точечные светильники на потолке. Спускалась я недолго. Но, честно, было очень страшно. Что там внизу? Чего только не налезло в мои вздрюченные мозги – от Чикатило до техасской резни бензопилой. Эти несколько ступеней словно вели меня к смерти, я старела и съеживалась с каждым шагом. Подол платья шуршал: «Тиш-ш-ше… Ш-ш-то ты спешш-шиш-ш-шь?» Вниз, вниз, ниже, ниже, к могиле, холод ступеней под босыми ступнями. Вот сейчас я шагну с последней и умру.
Еще одна дверь. Лестница оказалась тамбуром. Что делать? Открыть её и войти в склеп? Остаться здесь, между… Виски ломило. Выбор был очень сложным.
Я вошла.
Запах. Первое, что я почувствовала. Тёплый аромат булочек – ваниль, сахарная пудра, корица. Дух уюта, который совершенно не вязался с интерьером.
Тот же некрашеный бетон. Приглушенный свет. Большая кровать с кованными спинками и леопардовым покрывалом, рядом высокая ширма. Что за ней? Мне мерещились металлические больничные стойки, полные блестящих острых инструментов, всё для быстрой разделки юных дев с прекрасными лицами. Но сладкая ванильная волна размывала картинку. Запах щекотал ноздри, наполнял рот слюной. Хотелось есть. Только у меня голод притупляет страх? Или так полагается?
Если заглянуть за ширму?
Стол. Праздничный. С белой крахмальной скатертью. Накрытый, как… Наверно, так делают в дорогих ресторанах. Я такое только в кино видела, чтоб на тарелках – серебристые купола крышек, чтоб бокалы цветного стекла, чтоб салфетка, белоснежная, отглаженная засунута в кольцо, тоже серебристое, да, и чтоб свечи.
Кто-то сзади коснулся моего плеча. Я рванулась, по-моему, сразу во все стороны, порскнула перепуганной кошкой, чуть не упѝсалась. Это он! Страшный хозяин подземелья, пузатый мудила с похотливой слюнявой рожей. Как я не услышала его приближения?! Ширма зашаталась, я инстинктивно выставила руки, не давая ей упасть. И только теперь подняла глаза.
Олег… Передо мной стоял Олег. А не какой-то выдуманный мной козел. И это было ещё страшней. Лишало сил сопротивляться. Я намерена была царапаться, кусаться, всё что угодно, но добровольно не сдаваться.
Олег… Наши почти семейные ужины. Наши ночные полёты в багровых небесах. Наши пробуждения вдвоем и первые улыбки, подаренные друг другу и новому счастливому утру.
Глупая девчонка. Тупая Ленка-Сапог, такая же тупорылая, как твое прозвище. Всё это было только в твоём скудном, замутненном дурью умишке. Ты просто кукла. Сейчас тебе вывернут пластиковые ручки-ножки, сдёрнут платюшко и бросят небрежно, ты только «Мама» пискнешь.