Гвиданио Черра поклонился ей:
– Я пришел, чтобы извиниться. Это было инстинктивное решение. Но у меня были добрые намерения. После нашей беседы.
Какой беседы? Рафел видел, как они говорили на верхней площадке лестницы, но не придал этому значения.
– Вы решили, что я нуждаюсь в защите? – Теперь Ления гневно уставилась на советника герцога.
Черра поколебался. Посмотрел на двух других мужчин, потом ответил:
– Многие из нас в ней нуждаются, в какие-то моменты. Я знаю это по себе.
Воцарилось молчание.
Фолько д’Акорси прочистил горло.
– Если это имеет какое-то значение, синьора, я питаю глубокое уважение к синьору Черре после нашего знакомства несколько лет назад, когда он был еще очень молод.
Ления открыла рот; Рафел почти услышал те едкие слова, которые она готовилась произнести. Она вздохнула. А когда заговорила, то сказала только:
– Возможно, я была несправедлива к людям, которые беспокоились о моем благополучии. Я к этому не привыкла.
Рафел рискнул и сказал:
– Это глубоко меня ранит.
Она взглянула на него, и он увидел, как наконец-то меняется ее лицо, как в ней просыпается веселость. И молча возблагодарил обе луны. А потом понял, что не только не хочет, чтобы она сердилась на него, – он не хочет, чтобы она печалилась.
– Это все равно было самонадеянно с моей стороны, – сказал Черра. – Но я рад, что получил прощение. Если я его получил. Я действовал из благих побуждений, да. И еще… – Он заколебался.
У Рафела при взгляде на него вдруг возникло плохое предчувствие.
– И еще? – тихо спросила Ления.
Гвиданио Черра опустил глаза, потом снова поднял их на нее.
– Я позволил себе еще одну вольность.
– Вы из тех людей, которые их себе позволяют? – спросила она, голос ее снова стал холодным.
– Нет, – ответил он. – Обычно нет.
– Но вы поступили так со мной?
– Ради вас, как я думал, синьора.
– Ради меня. Что дало вам на это право, синьор?
Рафел обнаружил, что опять затаил дыхание.
– Не могу точно сказать, – ответил Черра. – Возможно, я сейчас немного не в себе. Вне моей обычной жизни.
– Это должно было сделать вас совершенно равнодушным к человеку, с которым вы поговорили несколько минут сегодня утром.
Он слегка улыбнулся:
– Должно было.
– Так расскажите нам, приятель, и идите домой, к дочери, – сказал Фолько.
Черра смотрел на Лению, будто ждал ее разрешения. Через секунду она кивнула.
Рафелу все еще было трудно дышать. Он не мог бы объяснить почему. Ночь, туман. Так много перемен, так быстро. Но ты человек рассудка и расчета, напомнил он себе, не поддающийся дурным предчувствиям.
– Сегодня днем я расспросил людей, которые могли бы знать. Насчет… насчет того человека с вашей фамилией в Бискио.
«Проклятие!» – подумал Рафел бен Натан.
Ления не знала точно, почему кивнула Черре, разрешив ему продолжать. Может, из-за усталости? Но она, как ни странно, не была против того, что в комнате присутствует д’Акорси и слышит то, о чем они говорят. Он ее не смущал.
Тем не менее она по-прежнему не считала, что кто-то из находящихся здесь мужчин – может быть, вообще хоть кто-то из мужчин – поймет ее в полной мере. Или хотя бы в основном.
Гвиданио Черра продолжил:
– История его жизни покрыта тайной, но три человека, которые каждый год ездят в Бискио на скачки, рассказали мне, что он был лучшим наездником много лет, с самого юного возраста. Много раз побеждал. Прославился. И… и он родом с юга, синьора. Это всем известно.
– То, что всем известно, может оказаться неправдой, – сказала она.
Черра кивнул:
– Я это понимаю, синьора.
Фолько д’Акорси внимательно слушал. Он обратился к Черре:
– Погодите. Это тот Серрана, которого мы оба видели… тот человек, выступление которого мы видели несколько лет назад?
Черра снова кивнул:
– По-видимому, он перестал участвовать в скачках после этого, – ответил он. – Карло Серрана все еще молод. Теперь он разводит и тренирует лошадей.
Антенами Сарди говорил ей об этом в Родиасе.
– Не знал, что он прекратил выступать, – сказал д’Акорси. – Я больше там не бывал.
– Я тоже.
Ления задумалась, почему этот человек прекратил участвовать в скачках, но ведь на самом деле ее интересовало не это? Ее интересовало совсем другое, не так ли?
На нее вдруг навалилась настоящая усталость. Было поздно, день выдался трудный, во всех смыслах.
– Спасибо, синьор Черра. Я не сомневаюсь, что вы желали мне только добра. Я вам благодарна. Идите к дочери. Было очень любезно с вашей стороны зайти сюда по дороге.
– Я прощен?
Ей удалось улыбнуться:
– Да.
– За обе провинности?
– Это так много для вас значит?
– Да, – ответил он.
– Тогда да, за обе.
Он поклонился и вышел. Человек, который пережил ужасные потери две недели назад. Который тем не менее пришел сюда рассказать ей о том, что, как он считал, она могла захотеть узнать. Доброта. В мире существует доброта, напомнила она себе.
Дворецкий проводил его к выходу, они услышали, как двери открылись и снова закрылись.
– Я иду спать, – сказала Ления. – Ужин прошел хорошо?
– Вполне, – ответил Рафел. – В нашем мире нет ничего легкого. Расскажу утром.
Есть ли что-либо легкое в любом из миров? Существует ли лучший мир? У нее сохранились туманные воспоминания о том, как мать рассказывала ей о таком мире.
Она поднялась к себе. У нее была большая комната с жаровней и очередной мягкой кроватью. Ты можешь привыкнуть к этим кроватям и подушкам, подумала Ления. Это не обязательно хорошо.
Слишком много мыслей гонялось друг за дружкой в ее чересчур утомленном мозгу. «Он родом с юга». «Еще молодой человек». «Карло Серрана». Не слишком распространенное имя, но и не такое уж редкое, правда? Правда?
Перед тем как усталость победила ее и пришел сон, у Лении возникла новая мысль – и вопрос.
«Ты в Бискио, верно?» – спросила она у голоса, который слышала у себя в голове. Конечно, она не ожидала ответа. И, конечно, поэтому…
«Да. Приедешь меня повидать?»
Третий раз. Вот он. Третий толчок в этом направлении. В направлении Бискио. Три раза – это знак судьбы, она вмешалась, повернула свое колесо, надавила на чашу весов, выбрала дорогу, направила тебя – к добру или к несчастью. Повторенное трижды имеет силу. Старое поверье.
Она не хотела ехать туда. Она не хотела ехать туда. Она не хотела ехать туда.
В какой-то момент она уснула. Слава богу, без сновидений.
Когда темнота сгустилась над морем и на побережье к северу от Сореники, принеся с собой ветер и предчувствие дождя, Айаш ибн Фарай вернулся на своей маленькой лодке к берегу.
Не было никакого смысла оставаться в море в надежде на чудо: что галера, идущая без огней, вернется под покровом темноты и он каким-то образом ее увидит; что они пройдут близко от него и он сможет их окликнуть.
Волнение в бухте усиливалось. Становилось все труднее бороться с волнами и ветром. Руки у него болели от усилий. Ты ничего не добьешься в жизни, если погибнешь здесь, подумал он. Плавать он не умел. Почти никто из моряков не умел плавать. У ашаритов считалось, что умение плавать приносит несчастье. Если умеешь выжить в море, то судьба тебя туда и отправит.
У берега были рифы, но он не задел ни одного из них на обратном пути, по милости Ашара и звезд. Сейчас звезды скрылись за тучами – вероятно, будет дождь. Айаш втащил лодку повыше на камни, так далеко, как сумел. Это было нелегко сделать в одиночку измученному, испуганному подростку, страдающему от голода и жажды, ведь лодка предназначалась для восьми или десяти человек. Она громко скребла по камням, но вокруг не было ни души.
Никого и не должно быть здесь ночью. Кроме разве что диких зверей. Волки могут прикончить его так же легко, как волны или скалы. Его ждет безвестная, одинокая смерть. Ни похорон, ни обрядов. Никто не заплачет о нем, никто даже не узнает.
Действительно пошел дождь. Айаш немного поплакал о своей судьбе, скорчившись под деревом на опушке леса. Весенние листья роняли на него капли воды. Он не осмеливался зайти глубже в лес – в здешнем лесу могли водиться волки или другие звери: медведи, дикие кабаны. Было холодно и слишком мокро, чтобы развести костер. Впрочем, он все равно ничего не видел и не смог бы собрать хворост.
Айаш проклинал джадитов, которые сделали это с ним, убив Зияра и других в Соренике. Как это могло случиться? Зияр был грозой всего мира. Великим человеком. Он был непобедим, они все это знали. Так как же вышло, что Айаш ибн Фарай остался один в дождливую ночь на берегу в Батиаре и на море не оказалось галеры, которая доставила бы его домой, к отцу?
Он не проклинал отца. Его разум исключал такую возможность.
Дождь прекратился. Он был недолгим. Тучи уплыли на восток, из-за них показались звезды. Светила полная луна. Хоть какой-то свет. Чуть-чуть света. Он молился. Он ждал восхода. Он даже немного поспал, прислонившись к стволу дерева. Не исключено, что здесь водятся змеи, но он же не может беспокоиться обо всем, правда?
Утро наконец настало, холодное и серое.
Айаш встал и потянулся. Он промок и продрог, ему очень хотелось есть и пить. Он пошел искать воду под листьями, с которых капала вода. Первой удачей оказалось то, что он нашел пруд, не так далеко от опушки. Айаш некоторое время наблюдал за ним, прежде чем приблизиться, – он знал, что это правильно, – потом подошел, упал на живот и напился. Наполнил кожаную флягу, потом помочился в кусты. Прочел утренние молитвы звездам, которые всегда на небе, даже если их скрывает дневной свет.
Он по-прежнему не знал, что ему делать.
Он вернулся к морю, все время ища взглядом галеру, надеясь на ее возвращение. По милости Ашара он нашел несколько лужиц, оставленных приливом, и в них были ракушки, крабы и маленькие, быстрые рыбки. Достаточно еды. Он разбил панцири крабов и высосал мясо. Крошечных рыбок он проглотил целиком. Попил из фляги. Сел и принялся смотреть на море, прислушиваясь, однако, к звукам за спиной. Джадиты еще могли прийти сюда в поисках галеры Зияра. Он наблюдал за морем, он слушал.