И вдруг вспомнил, что у него есть конь!
Он глупец. Сын великого отца, но глупец.
Он пошел искать коня. Конь тоже был голодным и мокрым. Айаш не знал, что с этим делать. Он отвязал его от того дерева, под которым оставил накануне, и повел к пруду, и конь опустил голову, чтобы напиться.
Айаш оставался на берегу весь день. Смотрел на море. Раньше он никогда не думал о том, каким пустым может выглядеть море, час за часом, когда солнце медленно поднимается, медленно начинает опускаться. Он не стал опять выходить в море на лодке. Если галера придет, она наверняка бросит якорь здесь. Он успеет ее увидеть, и его увидят тоже. Он помашет им рукой.
Айаш снова услышал у себя за спиной какие-то звуки. Дровосеки, решил он. Кажется, они далеко, на другой стороне леса. Он ощущал странное равнодушие. Если кто-нибудь, по какой угодно причине, выйдет из-за деревьев и увидит его… ну, значит, увидит. Его схватят, он умрет. Но к вечеру в бухте и в роще снова стало тихо, если не считать криков морских птиц и шума моря.
Течение времени может заставить нас принять решение, даже если мы боимся его принимать или пребываем в мучительной нерешительности. Айаш постепенно осознал, что не может провести еще одну ночь в лесу возле этого каменистого берега. Если галеры здесь нет, думал он, значит, она уплыла. Значит, у нее была на то причина, пусть он никогда не узнает какая.
Он так никогда и не узнал какая. Но он все-таки покинул это место к концу дня, поев еще моллюсков и маленьких рыбок и снова наполнив флягу. Он дал коню напиться и поехал на восток. Вскоре он увидел травянистый луг, поросший мелкими желтыми цветами, спешился и отпустил коня пастись. Подумал, не дать ли коню имя, но не стал этого делать.
Айаш прочел вечерние молитвы немного раньше положенного, не дождавшись заката, потом опять сел на коня.
Он понимал, что опасно приближаться к Соренике, где ашариты совершили налет и где к этому времени, несомненно, уже нашли в близлежащей роще мертвого мальчика (мужчину!) и лошадей, предназначенных для налетчиков.
Он примерно представлял себе направление движения, и его идея не казалась ему ужасной, хотя, наверное, она была такой, потому что он почти ничего не знал о Батиаре. Ему нечего было здесь делать, он был очень молод и одинок.
Галера Зияра ибн Тихона, недавно убитого в Соренике, вернулась в бухту к закату того дня.
Если бы Айаш подождал чуть дольше, он бы увидел, как она приближается на фоне заходящего солнца. Он мог бы помахать команде с берега, сесть на весла и подплыть к галере, рассказать, что случилось; его бы взяли на борт и увезли.
Но его там не было. Корсары никого не увидели, глядя на берег. Они знали, что ужасно опоздали, на целых два дня. Ветер и непогода, потом галеры джадитов, патрулирующие море после шторма. В обычное время они бы их не испугались, у них была большая боевая галера, хорошо вооруженная и с превосходно обученными бойцами на борту. Но план состоял в том, чтобы зайти в бухту возле Сореники незаметно и подобрать три маленькие лодки с их лучшими воинами и Зияром. И с женщиной, ради захвата которой они сюда приплыли.
Если бы они привели преследующие их галеры Батиары в эту бухту, возникли бы большие трудности с возвращением на борт их бойцов, которым пришлось бы вести на веслах маленькие лодки по волнам под огнем пушек. И в одной из этих лодок находился бы Зияр. Плохо.
Они прятались в укромной бухточке, выходили только по ночам, недалеко и не без труда – западный ветер гнал их на рифы у побережья, которое они плохо знали.
Никто не радовался на галере в ту дождливую ночь. Отчасти причиной был страх перед тем, что скажет – и что сделает – Зияр, когда они его подберут. Он ясно дал понять, что его, возможно, будут преследовать или искать и что им придется быстро убираться оттуда. Их не оказалось на месте в назначенный час, а Зияр был непредсказуемым человеком – во всем, кроме разве что ярости.
В конце концов они вошли в бухту, одни. Встали на якорь у берега на закате дня. Никого не увидели, хоть и заметили три лодки, потому что знали, где их искать. Шесть человек высадились на берег. Вернулись. Они сказали, что никого не нашли, но одну лодку недавно вытащили из воды. Ее вытащили на камни не до конца. Они понятия не имели почему. Это тревожило. Еще один повод для тревоги.
Галера простояла там ночь. Моряки нервничали, бойцы еще больше. Зияр не был надежным вожаком. Он был опасным. Необычайно успешным, но отчасти потому, что внушал ужас. Это была плохая ночь. Утром на берегу по-прежнему никто не появился.
Потом они снова заметили корабли джадитов, к северу от себя. Три корабля, и на этот раз среди них была боевая галера. Они не могли оставаться в бухте. Без попутного ветра их бы поймали в ловушку, и они бы погибли. Их головы насадили бы на пики на джадитской земле.
Они уплыли, даже не забрав свои лодки с берега. Подняли якоря и гребли без устали, чтобы выбраться туда, где можно поймать попутный ветер. Они бежали на юг. Их не схватили. Они миновали Соренику, держась вдали от берега. День был ясный, солнечный. Они видели оживленную деятельность в гавани, никаких признаков беспорядка. В нее как раз входил торговый корабль – в другое время и в другом месте они бы на него напали.
Они продолжали плыть вдоль этого берега без командира и его лучших бойцов. Плохо. Со всех сторон плохо.
К вечеру начались споры. Они понятия не имели, что случилось с их отрядом на берегу. Они опоздали в бухту, Зияра там не оказалось, и ничто не говорило о том, что он там появлялся, кроме единственной лодки с мокрым килем. Они не могли получить никаких объяснений. Не могли в море.
Они решили, что возвращаться в Тароуз опасно.
Если Зияра каким-то образом захватили, он наверняка мертв. Если нет, то они умрут, когда вернутся домой, все они. Потому что они бросили его там. Этого им не простят.
Их галера, «Ночной огонь», шла на юг, но потом повернула на восток, огибая Батиару, и продолжила двигаться в этом направлении. Не к дому. Они совершали короткие высадки на берег, чтобы добыть еду и воду. Галеры всегда нуждались в этом. Они не могли плыть больше двух-трех дней без таких рейдов. В страхе они продолжали двигаться на восток.
Они не собирались плыть до самого Ашариаса. Зияр и его брат правили в Тароузе от имени Гурчу Завоевателя. Поэтому Ашариас представлял для беглых корсаров смертельную опасность.
Срединное море и целый мир представляли для них смертельную опасность.
В конце концов они обосновались на одном из островков в море неподалеку от Кандарии, еще одна корсарская галера среди прочих. Они закрасили название галеры перед тем, как приплыть туда, – обычно это приносит несчастье, но у них не было другого выхода. Сменили паруса на более темные, выбросили за борт примечательную носовую скульптуру. Избавились от флага братьев ибн Тихон. Его тоже выбросили в воду. Некоторое время у них вовсе не было флага.
Несколько лет они выживали, занимаясь пиратством. Некоторые покинули их, большинство осталось. Те, кто сидел на веслах, умирали, как обычно умирают рабы на галерах. Их заменяли. Для этого и совершают пиратские рейды. В конце концов галера, которая раньше называлась «Ночной огонь», затонула, получив удар тараном в схватке с кораблями джадитов. Они напились и потеряли осторожность, их зажали между берегом и вражескими кораблями, и ветер дул неблагоприятный.
Люди в море погибают по множеству причин.
Весьма вероятно, что, если бы Айаш ибн Фарай оказался в бухте, когда они наконец пришли туда, в то ужасное время возле Сореники, если бы он подплыл к ним на лодке и сообщил, что Зияра захватили и убили, они поступили бы так же: сбежали бы на восток.
Зарик, старший брат, не был таким опасным в гневе, как Зияр, но он вряд ли простил бы экипаж и бойцов, которые благополучно вернулись домой, в то время как голова его брата торчала на пике над воротами Родиаса. (Они узнали об этом, в конце концов все узнали.)
Мальчик, как бы хорошо они к нему ни относились, был слишком тесно связан с отцом, самым доверенным воином братьев ибн Тихон, которого корсары тоже ужасно боялись. Матросы и бойцы наверняка выбросили бы юного Айаша за борт, приняв решение плыть на восток. Не слишком охотно, но люди делают то, что им, по их разумению, приходится делать, в мире, где почти нет доброты.
Ашар и его звезды могут быть добры к достойным людям. Так думал Низим ибн Зукар, бывший визирь, а ныне действующий халиф Абенивина, в то время как весенние ветра сменились летней жарой и штормами, а караваны продолжали приходить в город с юга и по морю. И он продолжал жить и властвовать.
Убийство одного халифа, появление в городе другого, даже если он еще не заявил о своем праве на титул… какое до этого дело купцам, доставляющим товары из-за гор, или тем, кто уплывает на кораблях из здешней гавани, увозя эти товары по морю, а потом привозит другие товары на продажу?
Если он сможет содержать армию и защищать городские стены, те купцы, которые используют Абенивин в своих целях, не будут возражать против нового правителя.
Если, конечно, он не наделает глупостей с тарифами и пошлинами.
Ибн Зукар не намеревался делать глупости. Во-первых, он уже некоторое время руководил сбором налогов как с торговцев, так и с жителей; он знал этот процесс лучше кого бы то ни было.
Он говорил себе, что он действительно лучший преемник молодого халифа, к несчастью, убитого.
Устранить самых вероятных соперников в день убийства Керама аль-Фаради было блестящим ходом, и он сделал его быстро в тот трудный момент. Кто-то же должен был сесть на трон, когда он освободился, чтобы сохранить порядок в городе, имеющем важное значение. От этого зависела жизнь слишком многих людей.
Почему бы этим кем-то не стать хладнокровному доверенному визирю оплакиваемого халифа?
Он был не слишком спокоен в ту первую неделю. Да и кто бы мог остаться спокойным? Во-первых, именно он пригласил убийцу во дворец. По неведению, но неведение едва ли служит оправданием. Только не в случае убийства. Ему казалось, что он хорошо скрывает страх смерти, пробиравший его до самых костей.