Это не был совсем уж глупый поступок, возражал он себе, часто дыша, прижимая ладонь к ране в груди. Он не думал (если он тогда вообще думал, а не просто действовал), что может сделать что-то большее, чем просто оттолкнуть и замедлить того человека, который бросился на Антенами Сарди. Он надеялся задержать его, толкнуть его сбоку, может быть, дать д’Акорси или Лении время вмешаться, чтобы сын Сарди успел отскочить в сторону, чтобы его телохранители успели подбежать, или…
Что ж, кажется, Ления убила того человека, и молодой Сарди жив, так что он осуществил свое намерение. Хоть это хорошо.
Почему у тебя вообще возникло такое намерение – слишком сложный вопрос для этих последних, мучительных мгновений жизни, думал он. Антенами Сарди ничего для него не значил! Какая ему разница, кто будет править Фирентой!
Был ли я все это время человеком нравственным, думал Рафел бен Натан. Добродетельным?
В самом деле? Купец? Корсар? Он бы рассмеялся, но в тот момент это было невозможно. Он невыносимо страдал от боли. Очень много крови. Конечно.
Он почувствовал присутствие Лении, которая стояла рядом с ним на коленях. Повернул голову и посмотрел на нее. С трудом произнес:
– Ты знаешь, куда надо отправить мои деньги. В Марсену. У тебя есть… полномочия. Документы в банке. Я это предусмотрел… когда открывал счет.
– Помолчи, Рафел! – Ления постаралась произнести это сурово, но она плакала. Он не хотел, чтобы она плакала. И все же, даже если это было неправильно, ему вовсе не претила мысль, что его будут оплакивать. Какую жизнь ты прожил, если никто не станет по тебе горевать?
Тем не менее ему необходимо было сказать ей еще кое-что. А это уже стало трудно.
– Еще… каракка, продолжай ее строить. Я плачу свою долю. Застрахуй ее как положено, когда она будет готова. Если мы получим прибыль или если ты ее продашь, перешли мою долю… туда же. Ты знаешь, я тебе доверяю. Больше чем доверяю, Ления. Больше.
Она держала его руку в своих ладонях. Крепко сжимала ее.
– Помолчи, – снова сказала она. – За врачом уже послали.
– Он просто быстрее меня прикончит, – с трудом выговорил Рафел. Старая шутка.
Боль, которую он чувствовал, была поразительной. Он и не знал, что что-то может болеть так сильно. Меч вошел высоко. Вошел и вышел – убийца хотел быстро проскочить мимо него. Не проскочил. Недостаточно быстро. Этот человек лежит неподалеку. С ножом в глазу.
– Ления, пустите меня! Мне нужно увидеть рану. – Это сказал Фолько д’Акорси.
Это разумно, подумал Рафел, пытаясь хотя бы немного дольше сохранить способность мыслить. Ясность мышления всегда была важна для него. Д’Акорси военный. Он видел много ран, нанесенных мечом. Вероятно, ему приходилось убивать людей, которыми он командовал, когда их смертельно ранили, – чтобы избавить их от боли, облегчить их смерть. Отправить их к их богу.
Рафел видел такое однажды, на «Серебряной струе». Это сделал Эли. Моряк на палубе получил две пули; налет на торговый корабль – удачный, но они потеряли трех человек. Им оказали большее сопротивление, чем ожидал Рафел.
Если это твои люди и они выполняли твой приказ, должен ли ты винить себя в их смерти, когда такое случается? Или… разве они не свободны были в выборе своего жизненного пути?
Вопросы, которые он хотел бы обдумать, самостоятельно или в беседах с другими людьми. Такой у него склад ума. Он не боец, никогда не любил сражений, даже когда приказывал атаковать. Поэтому то, что с ним сейчас произошло, было неожиданно. Можно сказать, неуместно. Вот только… только если ты действительно мыслящий человек, то понимаешь, что каждый может встретить внезапную смерть на дороге жизни. В море или на суше, на базарной площади или во дворце, на каменистом берегу. На тихой ферме во время пиратского налета.
Ления не поднялась и не отпустила его руку. Д’Акорси подошел к Рафелу с другой стороны и тоже опустился на колени.
– Это было смело, бен Натан, – произнес он.
– Я не много сделал.
– Всего лишь спасли ему жизнь.
– И навлек опасность на людей, которые от меня зависят. Не очень разумно.
На это Д’Акорси ничего не ответил. Осторожно отвел ладонь Рафела от раны. Пристально посмотрел. Закрыл свой единственный глаз. На мгновение, но этого было достаточно. Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Чистые простыни, вскипятить воду. Вина для раны.
– Быстро! – Другой голос. Антенами Сарди. – Сараний, организуй это!
– Сделаю. – Верховный священник спустился со своей кафедры и стоял рядом с ними.
– Мне все равно, где меня похоронят, – сказал Рафел д’Акорси. – Но мне необходимо, чтобы моих родителей вывезли из Альмассара. Вы поможете? Перевезти их в Марсену.
– Я это сделаю! – снова Антенами Сарди. – Я обо всем позабочусь, да благословит господь ваше имя.
Рафел повернул голову. Кажется, Сарди тоже плакал, стоя над ним.
– Мой господин, – прозвучал у него за спиной чей-то тревожный голос. – Ваш отец настаивает, чтобы вы прошли в комнату в глубине святилища.
– Скажите отцу, что меня охраняют и что я останусь с человеком, который спас мне жизнь.
– Он прав. Вам следует уйти, Сарди, – сказал д’Акорси. – Мы не знаем, сколько их тут было. Вы уверены в своих телохранителях?
– Конечно, я…
«Следи за ним!» – Тот голос в голове у Лении. Снова!
Она вскочила при этих словах, обнажая свой короткий меч.
Фолько оказался быстрее. Даже без предупреждения из потустороннего мира.
Конечно, он был быстрее. Из этого состояла его жизнь. Один телохранитель не повернулся спиной к ним, ожидая следующего нападения. Вместо этого он смотрел на Рафела, и на нее, и – больше всего – на Антенами Сарди.
Фолько д’Акорси убил этого человека быстро, почти небрежно, пока тот обнажал меч. В этом было нечто устрашающее и рождающее уверенность одновременно. В том, как он устранил опасность, и в том, как легко умер человек.
Меч телохранителя с грохотом упал на мрамор.
Д’Акорси посмотрел на лежащего мужчину с выражением отвращения на лице.
– Одно дело – заговор семей-соперников. Но предатель меня оскорбляет.
– Он уже мертв и не может оскорбить, – сказал Антенами Сарди. – Благодарю вас, мой господин.
Его голос поразительно спокоен, подумала Ления. Это было неожиданностью. Он казался таким мягким, слабым человеком. Не носил бороду – возможно, ему следовало отрастить ее, чтобы казаться старше. Он выглядел человеком, который предпочитает выпивку и песню политическим собраниям и войне. Такой была его репутация. И лошади. Он любил лошадей.
Также теперь, когда его старший брат лежит мертвым неподалеку, он стал наследником банка и состояния Сарди и, вероятно, будущим правителем Фиренты.
– Правда, было бы лучше, если бы вы ушли в комнату за алтарем, – повторил д’Акорси.
– Нет, – в свою очередь повторил Антенами Сарди.
– Идите к отцу. Вам здесь нечего делать, Сарди! – Теперь голос д’Акорси звучал сердито.
Ления опять опустилась на колени возле Рафела, не обращая внимания на кровь на мраморе, на слезы, еще текущие по ее лицу.
– Я могу попробовать, – услышала она ответ Антенами Сарди. – Я могу попробовать что-нибудь сделать.
– А я помолюсь. – Верховный священник подошел ближе, он стоял прямо позади нее. Он тоже не покинул святилище. – Я видел, что произошло. Этот человек невероятно отважен.
– Невероятно глуп, – пробормотал Рафел. – Киндат, умирающий в святилище Джада? – Он еще дышал, но Ления видела лицо Фолько д’Акорси, когда он приоткрыл рану.
– Я всегда считал, что мы должны молиться обо всех душах, – сказал Сараний делла Байана.
В тот момент Ления не знала его имени, она узнала его позднее. Священник опустился на колени рядом с ней, тоже не обращая внимания на кровь на своей красивой золотой одежде, и начал молить бога Солнца даровать Рафелу жизнь. Ления подумала, что следовало бы читать молитву киндатов, но этого не будет. Здесь нет никого, кто знает их молитвы. Их слова. Она подняла взгляд и увидела, что Антенами Сарди закрыл глаза. Его опущенные руки были сжаты в кулаки, словно он изо всех сил старался что-то сделать.
Те, кто играл какую-то роль в том, что случилось дальше, никогда не говорили об этом. А окружающие их люди – стражники, священники, горожане, которые еще не сбежали из святилища, – так и не поняли, что произошло и каким образом.
Никто из нас полностью не понимает, как что-то происходит в нашей жизни. Мы не понимаем, действительно не понимаем до конца тот мир, в котором живем. Тот, в котором мы движемся сквозь все наши дни и ночи. Нас пугает то, что нельзя объяснить. Мы ищем покровительства у бога, у его сестер, у ясновидящих, у звезд. В других верованиях в другие времена. Это страстное желание, порожденное нуждой. Жаждой получить защиту, пока мы живы, и, может быть, после жизни. Вот что такое молитва – или желание – для большинства из нас. Иначе мы чувствуем себя нагими в бурю. Вместе с теми, кого мы любим.
Антенами Сарди даже не понимал до конца, что имел в виду, когда говорил, что попытается что-нибудь сделать. Произнес ли он эти слова в смятении, в растерянности? Но он действительно чувствовал необходимость помочь, глядя, как этот человек истекает кровью на мраморном полу святилища. Он смирился со спокойным заключением купца-киндата, что тот умирает, но потом что-то подтолкнуло его, потребовало, чтобы он сопротивлялся этому. Он закрыл глаза.
В чем может выражаться это сопротивление? В молитве? Сараний уже молился.
Его брат умер. Он бы увидел Версано, если бы открыл глаза. Убийцы напали на них. В святилище Джада. Верховный священник сейчас настойчиво просит бога о Милосердии.
Антенами не стал просить вместе с ним. Он не опустился на колени. Он просто стоял, закрыв глаза, не двигался и напряженно думал об одном человеке из прошлого. Вызвал в памяти ее образ. Назвал ее по имени. Потом еще раз. Ничего не произошло. Конечно, ничего не произошло. С ним не произошло. Но…