В Фиренте возникли кое-какие полезные начинания. То, что бен Натан сделал в святилище, не было запланированным поступком, но у него появились последствия. Он попросил у младшего Сарди, теперь наследника и преемника отца, помочь ему в одном деле. В поисках. У Сарди были обширные связи повсюду. Антенами искренне обрадовался возможности ему помочь.
Рафел видел, как пристально Ления смотрела на него, пока они шли. Он еще раз сказал ей, что с ним все в порядке. Он говорил ей это с тех пор, как приехал. Ему казалось, что она не вполне ему верит. Они подошли к ограде пастбища. Рафел видел силуэты лошадей в сгущающейся темноте. Они с Ленией стояли рядом, положив руки на ограду, под звездами и обеими лунами. Было прохладно.
– Что произошло в Фиренте? После моего отъезда.
Она почти всегда говорит прямо, подумал он.
– Много смертей и гораздо больше изгнаний – для людей из двух семей и для некоторых их сторонников. Сжигать дома прекратили.
– Неразумно сжигать дома, если ссылаешь людей, которые в них живут.
– Да. По-моему, Пьеро Сарди обычно поступает разумно.
– Вы с ним поговорили?
Вот оно. Быстро.
– Он несколько раз приходил навестить меня. Меня перенесли в их палаццо из той комнаты в святилище.
– Понятно. И это было… хорошо?
– Думаю, да, Ления. Он предложил мне один из только что опустевших домов и дом для тебя. В качестве подарков, которые мы можем использовать по своему усмотрению. Он предложил нам пожить там, вложить средства в их торговлю тканями, воспользоваться моими связями в Фериересе и Эсперанье, может, даже в Альмассаре, чтобы увеличить количество рынков сбыта, которые они хотят контролировать.
– Понятно, – повторила она.
– Он не такой человек, чтобы планировать просто выйти на рынок.
– Ему нужен контроль?
– Да.
– Ты… ты думаешь, что мог бы этим заняться?
– В том числе. У Сарди есть знакомый киндат по имени бен Заид, он приходил познакомиться со мной. Рассказать мне, как к нам там относятся.
– Понятно. И как к вам относятся?
Рафел улыбнулся. Он немного устал, но воздух бодрил.
– В основном так же, как и везде, я бы сказал. Терпят, когда это им полезно и если времена спокойные.
– Но лучше, если ты спас жизнь одного из важных людей?
– Это тоже. Думаю, они считают, что в долгу перед нами.
– Это правда, Рафел. Но именно благодаря Антенами Сарди я нашла Карло. Я в долгу перед ним за это.
В темноте слева от них заухал филин.
– Кажется, он добился больших успехов, твой брат.
– Да. Правда. Он… он чудесный, Рафел. Они все чудесные. Я до сих пор не могу в это поверить.
Он посмотрел на нее с улыбкой:
– Ты не веришь, что может случиться что-то хорошее? Уже случилось?
Она покачала головой:
– Не смейся надо мной. Да, это трудно. Я… привыкла ожидать худшего. Я была уверена, что ты умрешь в святилище. Я была так зла на тебя!
Он посмотрел на нее. Покачал головой.
– Какая реакция, сколько в ней любви.
Она встретилась с ним взглядом, хотя сейчас уже было трудно видеть ее глаза.
– Это так, Рафел. Я не была готова потерять тебя. К чему бы мы потом ни пришли.
«К чему бы мы потом ни пришли».
В ней бушевало столько чувств сразу. Счастье, боязнь, смятение, неуверенность… так много слов. Слишком много, думала Ления. Иногда слова ничего не значат.
Он уже спал. Она поняла это, когда он открыл дверь на ее тихий стук. Было поздно, она не хотела будить остальных, но знала: если и разбудит – ничего страшного. Этот дом был для нее самым безопасным местом в мире. Что за мысль.
Но она не могла здесь остаться. Пока не могла. Сможет ли когда-нибудь? Для нее здесь нет роли, нет подходящего дела. Это жизнь Карло, не ее. Рафел сказал, что ее ждет дом в Фиренте, если он ей нужен. И еще есть предложение от Фолько д’Акорси. И корабль, который они строят. Ради Джада. Может быть, даже ради Страни и Ауры Серрана, лежащих в могилах там, где когда-то была их ферма. И ради мести тоже, за их дочь – от ее собственного имени, выбранным ею оружием, в Тароузе.
Но сейчас? Этой ночью, на ранчо возле Бискио? Среди всех слов, мыслей, вариантов выбора, воспоминаний, решений, которые надо принять?..
– Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, – спросила она своего партнера, своего друга, мужчину, которого она, кажется, знала лучше всех на свете, – чтобы заняться со мной любовью? Или позволить мне заняться любовью с тобой?
В его комнате было темно, она стояла со свечой в коридоре. Увидела, как его глаза широко раскрылись.
– Ты уверена, Ления?
– Я ни в чем не уверена, – ответила она. – Решила, что неуверенность допустима. Но я знаю, я чувствую, что мне это необходимо.
– Необходимо, – повторил он.
– Я могу уйти, – сказала она.
– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, не уходи, – сказал Рафел, и то, что она услышала в этих нескольких словах, возбудило ее еще сильнее. Он протянул ей руку, и она взяла ее той рукой, в которой не было свечи, и он увлек ее в комнату, а потом, когда она поставила свечу, она привлекла его к себе для первого поцелуя, который они разделили.
Необходимо. Она снова прошептала ему это слово. Она подумала, что страстное желание дает свободу и вместе с тем заставляет действовать.
– Это все изменит? – спросил он позже, когда они лежали вместе на его кровати.
– Изменит? Все всегда меняется, – ответила Ления. – Кстати, ты сейчас очень красивый.
– Это потому, – сказал Рафел, – что здесь всего одна свеча.
Она громко рассмеялась. Хорошо было чувствовать смех, высвобождать его. И верить, что это ей позволено. Что теперь ей многое наконец позволено.
Мы уязвимы, когда так себя чувствуем. Но, по правде говоря, не больше, чем когда жизнь нас ограничивает, сдерживает, приводит в ярость, пугает. В самом деле, все всегда меняется. И обычно это неподвластно нам, детям земли и неба, ведь колесо судьбы все время вращается, и будущего нам знать не дано.
И брат, и сестра плакали утром, прощаясь у ворот. Карло Серране казалось, что у него разорвется сердце, когда он смотрел ей вслед. Но это произошло давным-давно, думал он, его сердце давно разорвалось. По-видимому, это может происходить снова и снова, пока ты не умрешь, и бог не вынесет приговор твоей душе, и не возьмет тебя к себе или не оставит во тьме.
Она обещала вернуться. Он держался за это обещание, как держался за свою семью и за надежду.
Айаш ибн Фарай осторожно пробирался на юг и на восток вдоль побережья выше Сореники. Мальчик, едущий верхом в одиночестве, сильно рисковал. К тому же он был ашаритом. Любое слово, произнесенное вслух, выдало бы его.
Он ехал в сумерках и по ночам; это было опасно по разным причинам, но он считал, что опаснее передвигаться в дневное время, когда его могли увидеть, запомнить, о чем-то спросить. У него не было ни опыта, ни уверенности в том, что он принял правильное решение, но и выбора не было тоже. Он мог только попытаться.
В основном он сторонился больших трактов, двигаясь через поля, или держался опушки леса до наступления полной темноты, выезжая на дорогу, только когда становилось слишком трудно разбирать путь даже при лунном свете.
Та дорога, на которой он в конце концов оказался, была широкой, более ухоженной, и Айаш подозревал, что приближается к цели. К единственному месту, о котором он подумал, когда остался один на чужой земле, где ненавидели его веру и его народ. Они бы также ненавидели и его самого, если бы знали, что он участвовал в налете Зияра ибн Тихона.
Важно было убраться подальше от того места, где все это произошло.
Он пробирался через земли, которыми правил Эрсани, герцог Касьяно на самом юге Батиары. Это единственное, что пришло ему в голову. Айаш знал, что герцог, как прежде его отец, нанимал ашаритов для службы при дворе, для работы на полях индигоферы, в качестве дворцовых стражников или тренеров для лошадей. Братья ибн Тихон и отец Айаша презирали этих людей, как предателей своей веры и народа, но такие люди существовали.
Ему необходимо было увидеть кого-то из них, чтобы убедиться, что он достаточно углубился в земли герцога. Возможно, он сумеет найти кого-нибудь, кто поклоняется звездам Ашара и поможет ему – из сочувствия, по доброте душевной. Возможно, из жалости к одинокому и потерянному человеку?
Однажды утром, перед восходом солнца, когда небо на востоке сначала посерело, а потом окрасилось розовым, Айаш снова покинул дорогу и углубился в поля индигоферы, а потом пшеницы. Он искал место, где можно остановиться и спрятаться до наступления темноты, но здесь не было леса. Может быть, он начинался дальше, впереди. Айаш видел слишком много фермерских домов, дым уже поднимался из труб, люди готовились к новому дню. Он был голоден, ничего не ев с прошлого утра, но не смел даже пытаться что-нибудь украсть после восхода солнца. Следовало сделать это раньше, но ночью Айаш слышал волчий вой.
Он держался подальше от домов, надеясь, что никто не обратит внимания на проезжающего мимо всадника, хотя людей, наверное, удивило бы то, что он едет не по главной дороге. Вскоре, так и не найдя никакого подходящего укрытия, он обнаружил, что приближается к обветшалому фермерскому дому: из его трубы не шел дым. Недалеко от дома стоял амбар, забор в некоторых местах был сломан.
Айаш решил направиться к амбару и укрыться там до конца дня. Он уже поступал так по пути сюда. Сейчас стало слишком светло, чтобы ехать дальше, а он устал и проголодался.
Он осторожно проехал мимо дома и амбара к дальнему концу участка, а потом повернул. Там росли деревья, маленькая рощица олив. Он спешился среди них и привязал коня так, чтобы того не увидели. Деревья были не очень высокими, но других у него не было. Сначала он проверит амбар. Если он такой пустой, каким кажется, он приведет туда коня, попытается найти еду и воду для них обоих. Переждет там день.
Он вышел из рощи. Увидел две могилы. Сезон оливок еще не наступил, иначе он бы мог поесть их. Айаш равнодушно взглянул на могилы. Надписи на надгробиях были на языке Батиары, и он не мог их прочесть. Могилы выглядели неухоженными. Это укрепило его надежду, что ферма действительно заброшена.