Зеленый цвет — цвет жизни. С Марса наши земные леса тоже казались бы пятнами, меняющими окраску, зеленеющими к лету…
Тихов взглянул на светящиеся часовые стрелки: пора уходить. Глаза утомлены, точность наблюдения снижается.
Астроном вышел в парк. Слышны далекие гудки. Это в Петрограде. Нет еще четырех часов, а уже совсем светло: начинаются белые ночи. Недурно бы теперь позавтракать. Хлеб он доел с вечера, но холодной пшенной каши как будто немного осталось. Говорят, скоро должны прибавить паек.
Астроном неторопливо побрел домой. Хорошо еще, что кончились бои. Сколько тревожных дней пережили обитатели Пулкова, когда на Петроград шел Юденич! Пришлось вывинчивать и прятать объективы телескопов. На главной башне до сих пор следы осколков: во дворе обсерватории стояли красные, противник бил по ним из пушек.
Да, трудные времена. И огороды астрономам пришлось сажать, и пешком ходить за хлебом по глубокому снегу в Петроград. Изголодались, обносились товарищи звездочеты. Но сделали-то за этот тревожный, трудный год, право, не меньше, чем за любой дореволюционный.
Прошло четверть века.
Член-корреспондент Академии наук СССР Гавриил Адрианович Тихов готовился к публичной лекции о Марсе.
Он жил теперь в городе Алма-Ате. Приехав в начале войны в Среднюю Азию, ученый полюбил ее небо и остался в Казахстане. Здесь не надо было охотиться за Марсом, вылавливать его сквозь "окна" в облаках и просветления в тумане, как это частенько приходилось делать в Пулкове: в ясном небе над Алма-Атой звезды светят ярко и щедро.
Итак, Тихов готовился к лекции. Теперь наука знала о Марсе гораздо больше, чем четверть века назад. В руках астрономов были уже многие тысячи снимков красноватой планеты. Правда, ее изображение на фотопластинке получалось не больше двух-трех миллиметров, и рассматривали его потом в микроскоп, но все же эти снимки помогли уточнить карту Марса.
В марсианской атмосфере были обнаружены следы паров воды, углекислый газ и, возможно, кислород, но лишь в тысячных долях того количества, которое содержится в земной атмосфере.
Марсу измерили температуру. Чувствительные термоэлементы показали, что на его полярных шапках морозы достигают семидесяти — восьмидесяти градусов. Почти так же холодно зимой на большей части планеты. Зато в летний полдень лучи солнца, легко проходя через разреженную атмосферу, нагревают марсианские моря до 10, 15, 30 градусов тепла.
Наука лучше стала знать Марс. Но над многими его загадками еще предстояло думать и думать.
Тихов и другие астрономы не раз наблюдали удивительную картину шествия марсианской весны. Как только начинала таять полярная шапка, каналы вблизи нее, до той поры едва заметные, темнели, вырисовывались все отчетливее и отчетливее, как на фотографической пластинке, опущенной в проявитель. Постепенно это потемнение захватывало половину полушария, распространяясь до экватора, а потом и за его линию.
Что же происходит весной на далекой планете? Уж не марсиане ли, неведомые нам разумные существа, построили гигантские каналы для орошения своих полей водой тающих полярных шапок?
Астронома Лоуэлла, утверждавшего, что дело обстоит именно так, прозвали даже "отцом марсиан". Однако сам "отец марсиан" не мог представить достаточных научных доказательств существования своих "детей".
Но каково бы ни было происхождение каналов, их потемнение, а также летнее потемнение морей являлись доказанным фактом, требующим объяснения.
И Тихов предложил объяснение: вдоль каналов и на морях летом появляется растительность. В самом деле, что может помешать ее развитию на Марсе? Холод? Но ведь в Верхоянске, на земном "полюсе холода", где растут не только мхи и травы, но даже леса, средняя годовая температура ниже, чем на некоторых марсианских морях.
Правда, у тех, кто не согласен с ним и утверждает, что на Марсе нет растительности, похожей на земную, имеются два весьма веских довода.
Для того чтобы наши растения могли жить, их зеленое вещество — хлорофилл — должно поглощать часть солнечных лучей. Но сколько ни изучали астрономы с помощью спектроскопа марсианские моря, никаких признаков так называемой главной полосы поглощения хлорофилла не нашли.
И второе "против". Земные растения рассеивают и отражают невидимые инфракрасные лучи. А моря Марса этим свойством не обладают.
Значит, утверждали противники Тихова, их зеленоватый или голубовато-лиловый цвет объясняется не растительностью, а какими-то другими причинами.
На лекции Тихов привел все "за" и "против" своей гипотезы. Потом ему задали много вопросов. И случилось так, что с одном из этих вопросов, заданном агрометеорологом Кутыревой, был скрыт ключ к решению загадки, которая занимала астронома больше четверти века.
А вопрос был такой:
— Гавриил Адрианович, ведь инфракрасные лучи не-сут почти половину солнечного тепла. Зачем же марсианским растениям, живущим в холодном климате, рассеивать эти лучи, зря отдавать тепло, которое им так необходимо? Может быть, они в отличие от наших земных растений, наоборот, поглощают инфракрасные тепловые лучи, приспосабливаясь к суровому климату?
Просто удивительно, что эта интересная мысль раньше не пришла в голову астрономам!
Вернувшись после лекции домой, Тихов первым долгом разыскал записки своего друга и ученика Евгения Леонидовича Кринова. Этот ученый, участник экспедиции за тунгусским метеоритом, несколько раз ездил с полевым спектрографом по стране и летал над ней на самолете, определяя отражательную способность земных растений в разных лучах спектра.
Результаты его наблюдений Тихов и стал просматривать теперь самым внимательным образом. Да, вот оно: северная ель, сберегая тепло, рассеивает втрое меньше инфракрасных лучей, чем цветущая береза. Растущий на вечной мерзлоте тундры можжевельник, говорили данные Кринова, поглощает тех же несущих тепло лучей втрое больше, чем овес, выращенный жарким летом в Подмосковье!
Но ведь если марсианские растения приспосабливаются к климату подобно земным, то тогда этим можно объяснить не только их "жадность" к теплу инфракрасных лучей, но и отсутствие у них полос поглощения хлорофилла. Почему бы не допустить, что им для жизни нужно поглощать значительную часть несущей тепло красной половины спектра солнечного света, а не узкие ее полосы, как земным?
Однако где и как проверить эти выводы? На Марсе?
Нет, пока на Земле.
Обсерватория возле Алма-Аты снарядила несколько экспедиций. Сам Тихов надел походный рюкзак и отправился в предгорья Алатау. Часть его помощников уехала в сибирскую тундру, где температурные условия жизни растений приближаются к тем, какие должны быть на экваторе Марса.
Из Сибири пришло первое важное сообщение: блестящие листочки карликовой березы и другие растения тундры даже в теплом июле не дают полосы поглощения хлорофилла.
Как раз в это время сам Тихов установил, что спектр голубоватой канадской ели, растущей в окрестностях Алма-Аты, почти не отличается от спектра марсианских морей. Наконец, экспедиция, поднявшись на хребты повыше, нашла там немало наших земных растений самых что ни на есть марсианских оттенков — голубоватого, синевато-лилового, лиловато-фиолетового. И главной полосы поглощения хлорофилла у этих высокогорных растений либо вовсе не было, либо она была едва заметной.
Так оба "против" превратились в "за", подтверждающие, что на Марсе может быть растительность, даже несколько схожая с земной.
В эти дни открытий родились новые науки — астрономическая ботаника, астрономическая биология. В Алма-Ате под руководством Гавриила Адриановича Тихова было создано первое на Земле научное учреждение, изучающее земные растения для того, чтобы помочь раскрыть тайны соседней планеты.
То, что вы только что прочитали о жизни и трудах Гавриила Адриановича Тихова, было написано мной несколько лет назад. Но я не хочу изменять или дополнять текст. Он был просмотрен тогда по моей просьбе самим основателем астробиологии, который нашел, что о Марсе "написано с полным пониманием новейших исследований" — новейших для того времени. Бережно храню я его последнее письмо, полученное из Алма-Аты уже незадолго до смерти Гавриила Адриановича.
Мысли и открытия большого ученого стали достоянием мировой науки. Они были существенным вкладом в изучение проблемы, так давно и так живо волнующей людей, побудили к дальнейшим экспериментам, новым поискам. Они встретили также критику и серьезные возражения.
— Изменение цвета части поверхности Марса не обязательно связано с развитием растительности. Его можно объяснить марсианскими сезонными ветрами, сдувающими песок с плоскогорий и обнажающими более темные породы, а также влиянием солнечной радиации и перемен температуры на часть минералов, — возражают Ти-хову некоторые ученые.
— По новейшим исследованиям, марсианские моря имеют не голубоватые, а скорее красноватые оттенки, — замечают другие.
— Толщина слоя полярных шапок ничтожна, всего несколько миллиметров, и он не может служить источником орошения, — добавляют третьи.
— Объяснение противоестественного хода марсианской весны — от полюсов к экватору — можно искать в предположении, что вблизи полюсов находятся не поверхностные, а мощные подпочвенные льды, — считают четвертые. — Их растапливают неведомые нам установки, использующие тепло весеннего солнца. По скрытым трубопроводам гигантской оросительной системы вода распространяется затем к экватору, вызывая то развитие растительности, которое наблюдается с Земли.
Некоторые ученые упрекали Тихова и его последователей также в необоснованном геоморфизме, в том, что он исходит из утверждения о сходстве марсианской растительности с земной, живущей в крайних, наиболее суровых условиях.
Не вернее ли предположить, говорят эти ученые, что в ходе своей эволюции, протекавшей в иных условиях, чем те, которые существовали на Земле, марсианские организмы получили свои собственные важнейшие характеристики? Эти характеристики не подходят под разделы привычной земной классификации. Видный советский исследователь К. А. Любарский считает, например, что сравнительные отличительные особенности высших и низших форм марсианской растительности иные, чем на Земле, и что, строго говоря, к марсианским организмам мы не вправе применять земной термин "растительность".