При этом он неагрессивен, коммуникабелен, изобретателен, практически не хамит, любит маленьких детей, животных, комнатные растения и… читать.
– Что бы вы хотели от меня? – спросила я, будучи уверенной, что все возможное Пашке уже сказано и многочисленные неглупые взрослые люди уже неоднократно пытались «наставить его на путь истинный».
– Да я сама не знаю, – вздохнула Людмила Борисовна. – Может быть, мне просто выговориться было надо. Хоть с кем-то поговорить. Я же никому не рассказываю, ни на работе, ни даже матери своей. Мне стыдно…
– А с Николаем?
– Что же ему лишний раз нервы трепать? У него и так сердце уже… Паша ваши книжки читал, детские. Ну, я когда узнала, что вы психолог, подумала: может, вы ему что-то скажете. Он с удовольствием пошел-то. А я выйду сейчас…
– Пашка, мне нечего тебе сказать, – грустно и честно призналась я, когда за Людмилой Борисовной затворилась дверь кабинета.
– Как, совсем?! – удивился парень.
– Совсем, увы. Нет у меня в голове ничего такого, что ты бы не слышал уже сто раз. Если оно тогда не сработало, так и сейчас тем более. Ну, мы сейчас поговорим, конечно, чтобы время прошло и мама подумала, что я тебя воспитываю. Я тебе каких-нибудь историй про цирк, или зоопарк, или экспедиции расскажу, ты же про животных любишь…
– Я не хочу про животных! – строптиво тряхнул челкой мальчик.
– О’кей. А про что хочешь?
– Про меня.
– Ну, давай про тебя, – согласилась я. – Только что же про тебя говорить? Ты же, как я поняла, уже сбросил карты, сдал эту партию.
– В каком смысле сдал?
– Ну, знаешь, есть такая теория, что люди рождаются много раз, душа перевоплощается…
– Знаю, – кивнул Пашка. – Я читал.
– Ну вот, это перевоплощение ты, получается, уже как бы списал. Теперь проживешь, как большинство твоих родственников: пить-курить-воровать-колоться, к тридцати точно помрешь или убьют, ну, может, в следующем перевоплощении как-нибудь иначе решишь, должно же быть развитие… Обычное дело. Николая с Людмилой только жалко, конечно…
– А почему это вы решили, что я уже… это… списал?
– Ну, чисто по фактам, – пожала плечами я. – По чему же еще? В голову-то я тебе залезть не могу, да и не нужно это. Важно, что человек реально делает, а не что он собирается или там предполагает…
Пашка задумался. Я его не торопила. Людмила сидит в коридоре и надеется на чудо, пусть чуть-чуть побудет в этом состоянии, оно дает силы.
– А почему оно так выходит? – наконец спросил он.
– Да нипочему, – вздохнула я. – Говорю же: жизнь – это как в карты сыграть. Умеешь в карты?
– А то! – усмехнулся Пашка.
– Ну и вот. Карта может изначально, на раздаче, по-разному лечь. Тебе вначале очень слабые карты в этой игре достались: семья, да и генетика – надо бы хуже, да некуда. Потом тебе вдруг, тоже нипочему, выпала счастливая карта: тебя взяли в семью хорошие, порядочные люди, а твои братья и сестры оказались в детдоме. И вот ты со своими картами сел за стол. Ставка такая: прорвешься в нормальную жизнь или нет? За столом много игроков. Против тебя играет твоя генетика, первые четыре года твоей жизни, то, что тебе всё позволяли и жалели; потом – твоя лень, неумение сосредотачиваться, работать… Кто еще?
– Учителя. Им от меня скорее избавиться надо. Друзья?..
– Наверное, да. Я плохо представляю себе твоих нынешних друзей, но… Так вот, что-то тут, конечно, зависит и от мастерства игрока. Иногда можно выиграть и с плохими картами. Особенно если от тебя этого уже никто не ожидает, тебя не берут в расчет… Но ты сам понимаешь: намного проще просто сдаться…
– А если я не сдаюсь и играю с плохими картами против всех, тогда что? – тихо и зло спросил Пашка. Ноздри его раздувались от волнения.
– Ну, это, считай, всё наоборот от нынешнего, – подумав, сказала я. – Тебя выгоняют из школы за двойки, а ты им всем назло получаешь пятерки и остаешься. Тебе предлагают покурить и выпить, а ты на спорт идешь или уроки делать. Тебя мир изначально списал в генетический брак, а ты не только сам вылезешь, но еще потом найдешь младших и им поможешь…
– Я вправду больной, – сказал Пашка. – У меня по-честному ведь голова, давление… и ноги часто болят… Это тоже против.
– Лапшу – в кастрюлю! – отрезала я. – Самый крутой президент крутых США с детства ездил в инвалидной коляске. Правда, у него были хорошие семейные карты. Но ты-то все-таки пока ходишь…
– Он просил вам передать, что он выиграл! – радостно улыбаясь, доложила Людмила. – Представьте: он сидел над учебниками как проклятый и закончил триместр с одной тройкой. Все учителя, да и мы тоже – в шоке! Но он теперь точно сдаст экзамены за девятый класс! Сможет поступить в училище, в техникум, даже в десятом классе остаться, если захочет!
– Передайте ему, что партий будет еще много, – предупредила я. – И до выигрыша еще очень-очень далеко. Но у него теперь есть опыт его собственного успеха, а это очень ценно.
– Кажется, он понимает… Он просил спросить: как узнать, когда конец игры?
Я надолго задумалась.
– Когда он оглядится и вдруг увидит вокруг себя только город, лес, море, друзей, птиц, книги… счастье, несчастье… и не увидит карточного стола с готовыми играть противниками. Тогда. А до этого надо садиться, играть и стараться выиграть при любом раскладе.
Уберите свободу!
– Скажите, пожалуйста, а вы домой к своим клиентам не ходите? – немолодой мужчина с усталыми морщинами в углах губ прячет взгляд.
Я, против воли, сразу придумала ему судьбу: новый брак, поздний ребенок, родился с какой-то тяжелой патологией, трагически отстает в развитии, но родители все еще на что-то надеются, приглашают одного специалиста за другим…
– Обычно нет, не хожу. А что у вас? Сколько лет ребенку? Какой официальный диагноз?
– Шестнадцать лет. Никакого официального диагноза нет.
Я слегка усмехнулась своей ошибке, одновременно подумав: «Не, ребята, если уж вы хотите заманить свое чадо в разгар подросткового кризиса к психологу, так вы уж сами его и вылавливайте, и заманивайте сюда – хоть кнутом, хоть пряником, не знаю, как там у вас принято…» Да и есть ли вообще проблемы у чада? Ведь в этом возрасте часто бывает так, что сам подросток никаких проблем вообще не предъявляет, у него всё хорошо (друзья, тусовки, компьютер), это только у родителей проблемы…
– Давайте вы мне сейчас расскажете, что у вас там происходит, – предложила я. – А потом мы решим, надо ли нам сюда заманивать… кого? Сына? Дочь?
– Сын. Его зовут Артур. Он учится… точнее, наверное, сказать, учился в… (мой посетитель назвал номер одной из старопрестижных питерских школ).
– А-а… Выгнали? – я понимающе кивнула.
– Нет, нет, что вы! – он даже руками замахал.
«Видимо, сегодня у меня день ошибок», – подумала я.
– Там, в школе, – очень интеллигентные, всё понимающие люди, но мы просто не видим способа вернуть…
– Артур прогуливает школу? Ушел из дома?
– Нет, наоборот, он практически не выходит из дома!
– Давно?
– Второй месяц.
– Компьютер?
– Очень мало, даже в сравнении с его друзьями-одноклассниками, не говоря уж про прочую современную молодежь.
– Психиатр был?
– Да, мы его возили. Он сказал, что пока не может сказать ничего определенного, но прописал таблетки.
– Принимал?
– Да. И сейчас принимает.
– Эффект есть?
– Сначала много спал и был совсем вялый, а сейчас как будто бы вообще ничего…
– Вы уверены, что он их не выбрасывает потихоньку?
– Да нет, что вы! Хотя… вы знаете, я теперь уже ни в чем не уверен! – с отчаянием в голосе произнес мужчина. – Для нас же все это как обухом по голове! Он всегда был такой сообразительный, активный, благополучный! Артур был очень беспокойным в раннем детстве, в начальной школе на него еще жаловались за излишнюю подвижность. Потом он поступил в гимназию. Мы тогда поступали сразу в три хороших школы, и – представьте себе! – он прошел сразу во все и мог выбирать. Он стал посещать волейбольную секцию, и все вообще стало хорошо. Мы никогда его ничего не заставляли, он сам делал уроки, сам выбирал друзей, увлечения, у него был широкий круг общения – и мальчики, и девочки, даже остался хороший друг из начальной школы (обычная, рядом с нашим домом). Мы всех привечали, его все любили, он никогда ни на что не жаловался…
– А что произошло потом? Это у вас детская медицинская карта Артура? Дайте ее мне…
– Все началось очень странно. Летом, накануне одиннадцатого класса. Артур вдруг стал нас спрашивать: «Мам, пап, что мне поделать?» Знаете, так иногда спрашивают не очень умные и очень маленькие дети. Ну, мы тогда решили, что это у него такой прикол. Юмор. Одиннадцатый класс на носу, надо было уже как-то определяться с поступлением – какие экзамены сдавать и так далее… Началась учеба, но он как будто потерял ко всему интерес. Перестал ходить на волейбол, гулять с друзьями, но еще очень много читал, в основном классику – нашу и зарубежную. Иногда задавал какие-то философские вопросы, мы пытались, как могли, отвечать. Потом и книжки забросил. Тут мы уже начали бить тревогу, спрашивать его, в чем дело. Он (психиатр интересовался, поэтому я и вам говорю) не замкнулся, разговаривал с нами, отвечал, что и сам не понимает, что с ним происходит. Как будто чего-то боится, но не ясно чего, ведь ничего особенного не происходит. Потом он чем-то таким не очень понятным заболел – расстройство желудка, температура, потом почему-то сердце заболело, давление, а когда все нормализовалось, он в школу просто не пошел…
– Вы пытались заставить?
– Да что вы! Мы же видели, что он не притворяется – ему действительно плохо.
– А в школе?
– В школе всё понимают…
– Друзья?
– Они все к экзаменам готовятся, но пытались приходить, шлют эсэмэски подбадривающие… Он от них быстро устает, только вот того, самого старого друга, не гонит, который уже в лицее учится. Но тот не говорун, они с ним иногда по часу молча стоят на лоджии, друг курит, а Артур – просто так…