После того как мы поговорили о семье и концепции перехода субъективного объекта в объективное восприятие, я хотел бы продолжить данную тему. Два типа отношений связаны с серьезными изменениями в развитии личности. Здесь речь может идти о переходном объекте и переходном явлении, то есть о способах приспособления ребенка к данному этапу развития при ограниченных возможностях к объективному восприятию, когда основные переживания по поводу отношения к объекту связаны с субъективными объектами. (В данном случае мы не можем использовать понятие «внутренний объект»; объект является внешним и воспринимается субъективно, то есть благодаря бессознательным креативным импульсам ребенка. Довольно запутанное явление, когда ребенок интернализирует внешние объекты и преобразует их во внутренние образы. Это происходит в довербальный период.)
Главная трудность связана с тем, что когда ребенок на этой стадии устанавливает отношения с так называемым субъективным объектом, одновременно присутствует и объективное восприятие. Другими словами, ребенок не смог бы вообразить себе, как выглядит левое ухо матери. На данном этапе левое ухо матери, с которым он играет, и есть субъективный объект; ребенок дотянулся до конкретного уха и создал объект. Что-то подобное происходит с занавесом в театре: когда он поднимается, каждый из нас представляет себе, что будет происходить на сцене, хотя представления не всегда соответствуют действительности, и это прекрасный повод для обсуждения.
Здесь есть момент обмана, без которого невозможно сформировать отношение к объектам.
Я читаю этот доклад перед вами, аудиторией, которую создал. Но готовя свое выступление, я также представлял себе реальную публику. Мне хотелось бы думать, что две эти аудитории – вымышленная и реальная – соединились в одну, но гарантировать это никто не может. При написании доклада я пребывал в переходном пространстве, воображая моих слушателей такими, какие есть вы.
То, о чем я сейчас говорю и что иногда называю переходным явлением, важно для развития каждого ребенка. Нужно время для формирования среднеожидаемой среды[11], когда он растет и развивается в согласии со средой, учится использовать фантазию, опираться на внутреннюю реальность и мечты и манипулировать игрушками. Играя, ребенок входит в промежуточное пространство, так называемый обман, что, впрочем, является нормой. Он помещает себя в область между собой и мамой или папой, в результате чего создается символическое единство, или неразрывность двух отдельных составляющих. Это довольно сложное явление, сродни религиозным переживаниям и вере в чудеса.
Смысл в том, что ребенку требуется время, чтобы приобрести опыт переживания отношений, который он мог бы использовать для развития промежуточного пространства и в рамках которого стали бы возможны переходные или игровые явления. В результате у него появится возможность получать удовольствие от использования символов, поскольку символическое восприятие единства содержит гораздо больший потенциал для развития, чем единство как оно есть.
Повторю: ребенку нужно время, чтобы усвоить опыт и иметь возможность формировать разного рода отношения к объекту на протяжении одного дня или даже одномоментно. Например, вы можете видеть, как малыш наслаждается общением со своей тетей, собакой или бабочкой, и вам, как наблюдателю, не будет очевидно, что при этом он не только объективно воспринимает мир, но и развивается. В любой момент, когда ребенок оказывается в своей кроватке, контактирует с матерью или слышит знакомые запахи, он заново адаптируется к субъективной среде. Я пытаюсь сказать, что семейный паттерн больше, чем что-либо, формирует у ребенка связь с прежним опытом. Изучая мир вокруг, он постоянно «путешествует назад», в чем определенно есть смысл. Если это родная семья, возвраты проходят вполне естественно, так как в этом заключается суть семьи, ориентированной на себя и тех, кто является ее членами.
Хотя данные высказывания не требуют пояснений, я приведу один пример из аналитической практики.
Женщина-пациент сообщила о наличии накопленной травмы детства, приведя в пример случай. По ее словам, важно отметить временной фактор. «Мне было около двух. Мы с семьей отдыхали на пляже. Я отошла от матери в поисках приключений. Я нашла ракушки – их там было множество. Внезапно мне стало страшно, и, как я сейчас понимаю, я испугалась, что, увлекшись открытиями, забыла о матери. Затем возникла мысль, что и мать забыла обо мне. Я развернулась и бросилась к ней – она была недалеко. Мама взяла меня на руки, и я стала будто заново узнавать ее. Я была не слишком вовлечена в этот процесс, поскольку мне требовалось время, чтобы все вспомнить и унять страх. Тут мать спустила меня с рук».
Пациентка постоянно заново проигрывала этот эпизод в анализе. Через какое-то время она сказала: «Теперь я знаю, что произошло. Я всю жизнь прилагала усилия, чтобы перейти на следующую стадию, ведь если бы моя мать тогда не спустила меня с рук, я обняла бы ее за шею и расплакалась от радости и счастья. Но после того, что случилось, я больше не нашла свою мать».
Рассказывая об этом случае, пациентка вспоминала о других похожих ситуациях. Смысл данного примера в том, что речь идет об очень деликатных моментах: когда все идет хорошо, подобные возвраты укрепляют доверие ребенка.
Рассматривая историю двухлетнего ребенка, мы ясно видим сочетание движений вперед и назад, в которых нет ничего страшного. Но важность процесса в том, что если что-то идет не так, это отражается на дальнейшей жизни ребенка. Разные члены семьи выполняют разные роли по отношению к детям, что дает им возможность расширять свой опыт посредством движений вперед и назад.
В связи с этим довольно часто в школе ребенок совсем не такой, как дома: в школе он открыт новым знаниям и умениям, а дома пассивен, отстранен, зависим, испуган. От переживания кризиса его оберегает внимательное отношение матери или другого близкого человека. Может быть и наоборот, хотя это не вполне нормально и способно привести к определенным трудностям, если ребенок чувствует себя более комфортно в школьной обстановке, а дома раздражен, не уверен и преждевременно независим. Так может быть, когда в семье для него нет места, когда второй ребенок становится средним или на него обращают внимание, лишь когда поведение выходит за рамки нормы. Так даже в благополучной семье ребенок может стать обделенным.
Я хотел бы продолжить обсуждение темы семьи и ее влияния на развитие личности. Предлагаю поговорить о конфликте привязанности как составляющей развития ребенка.
Говоря простыми словами, проблему можно сформулировать так. Существует большая разница между ребенком, который удалился от матери и приблизился к отцу, а затем вернулся к матери, и ребенком, у которого никогда не было подобного опыта.
На профессиональном языке это значит, что на ранних этапах у ребенка еще не сформировался механизм контейнирования конфликта в рамках своей самости. Это то, что мы требуем от социальных работников. Мы знаем, как им непросто контейнировать конфликты при работе с определенным случаем. Социальный работник считает более важным их сдерживать, чем работать с конкретными действиями человека в группе.
У незрелого ребенка может возникнуть потребность в избегании привязанности. Есть надежда, что семья найдет силы принять это кажущееся предательство, даже если оно не является частью развития.
Ребенок обращается в сторону отца, при этом формируя определенное отношение к матери. Мать уже не только воспринимается объективно с позиции рядом с отцом, у ребенка появляется тяга к отцу и одновременно ненависть и страх по отношению к матери. Возвращаться к матери опасно, но постепенно ребенок возвращается, теперь объективно воспринимая отца и испытывая к нему ненависть и страх.
В семье с ребенком так происходит постоянно. Конечно, это необязательно переходы от отца к матери; это может быть уход от матери к няне и обратно, от тети к бабушке или старшей сестре. Постепенно в семье проигрываются все варианты отношений, и ребенок перестает испытывать страх в связи с этим. Более того, он может получать удовольствие от переживания подобных конфликтов и контейнировать свои переживания; в игре дети проигрывают все напряжение, связанное с любыми проявлениями предательства, включая напряжение и ревность, испытываемые взрослыми людьми. В каком-то смысле это дает теоретическое представление о семейной жизни. Вероятно, то, что дети любят играть в маму и папу, связано с их переживанием предательства.
Важность этих игр становится очевидной, если у ребенка большая разница в возрасте с братьями и сестрами и он не может извлечь пользу, играя с ними. Такой ребенок может быть вовлечен в игру механически, творческий элемент здесь отсутствует, ведь младший должен начать с самого начала, от простого к сложному.
Я знаю, что чувствам, сопровождающим игру в семью, свойственна позитивная и либидинальная окраска, но переживание восторга в большей степени связано с вопросом перекрестной привязанности. В этом смысле игра в семью является подготовкой к жизни.
Школа может дать ребенку возможность испытать облегчение. Маленьким детям, у которых игра – основное занятие, игры в школе не приносят большой пользы; вскоре они переходят к развивающим играм. Затем приобретает важность дисциплина в группе, что упрощает задачу одним и усложняет другим. Облегчение, которое ребенок, живущий в семье и играющий в нее, испытывает в школе, – своего рода деградация; по крайней мере, для тех, кто справляется с игрой в семью и чьи семьи не возражают против этого.
Напротив, единственный или переживающий одиночество ребенок значительно обогащается, посещая игровые группы, где присутствуют интерперсональные отношения и перекрестная привязанность, что создает простор для творчества.