Со сказанным выше связаны определенные сомнения относительно того, в каком возрасте лучше отдавать ребенка в школу. Этот вопрос требует тщательной проработки, все необходимые условия должны быть созданы. В противном случае дом – место, где ребенку должны быть предоставлены все возможности для получения опыта. Однако ребенку, лишенному креативности в игре, требуется несколько часов проводить за пределами семьи.
В рамках начального образования ребенок может отвлечься от сложностей жизни, попрактиковаться в иных привязанностях, научиться следовать правилам и соответствовать стандартам, включая ношение школьной формы. Иногда ограничения облегчают прохождение подросткового периода, но мы это не приветствуем, как бы удобно, с точки зрения учителей, это ни было. Подростки должны возобновить свои эксперименты с перекрестной привязанностью, но в данном случае возбуждение возникает не под влиянием страха, а в результате интенсивных либидинальных переживаний, свойственных пубертатному возрасту.
Семья имеет большое значение для юноши или девушки, особенно если он или она испытывают сильный страх, поскольку сильное влечение, как правило, связано с сильной ненавистью. В рамках семьи подросток может примерять на себя роль отца или матери, что составляло суть образной игры в возрасте от двух до пяти лет.
Мне кажется, семью часто воспринимают как объединение, созданное родителями для роста и развития ребенка. Считается, что семья – место, где дети учатся испытывать любовь и ненависть, могут получить сочувствие и понимание, а также встретить раздражение как реакцию на свое поведение. Но все, о чем я здесь говорю, вызывает ощущение, что роль ребенка в семье, с точки зрения его столкновения с предательством, недооценена. Со временем ребенок выходит за пределы семьи и вступает в новые группы, границы которых постоянно расширяются.
Реальность, в которую, повзрослев, попадают дети, сочетает разные формы привязанности и предательства, и ребенок, имевший возможность познакомиться с этими явлениями в ходе развития, быстрее находит свое место.
В конечном счете, если ребенок возвращается, он начинает понимать: предательство, как я его называю, – неотъемлемая часть жизни. Суть в том, что предательство осуществляется по отношению ко всему, что не есть суть моя самость, если ощущение самости должно быть достигнуто. Самое агрессивное и опасное слово во всех языках мира – «Я». Нужно признать, что лишь те, кто достиг стадии ощущения собственного Я, являются полноценными членами общества.
Обучение ребенка
По мотивам доклада, прочитанного на конференции членов евангельских организаций по делам семьи под патронажем Объединенного христианского института образования, Колледж повышения квалификации в Кингсвуде, 5 июня 1968 года
Я выступаю перед вами как обычный человек, педиатр, детский психиатр и психоаналитик. За последние сорок лет произошли серьезные перемены. Какое-то время назад выступление психоаналитика перед членами религиозной образовательной организации было бы невозможно. Надеюсь, вы знаете, что меня пригласили сюда не в качестве религиозного наставника, даже не как христианина, а в качестве специалиста по узкой теме, занимающегося проблемами роста, развития и реализации потенциальных возможностей. Ваш председатель представил меня как человека, хорошо осведомленного в вопросах детского поведения. Он прочел это на обложке книги! То, что я хотел бы вам рассказать, касается не просто поведения. Речь идет о реализации потенциальных возможностей. Некоторые люди изучают детское поведение, упуская при этом наличие бессознательной мотивации и не обращая внимания на связь поведения с внутренними личностными конфликтами, что идет вразрез с религиозными учениями. Скорее всего, ваш председатель имел в виду именно это, тот факт, что меня интересует процесс развития личности в рамках семьи и социального окружения.
Воспитанный в традициях Уэслианской методистской церкви, я не стал ее приверженцем и рад, что меня не заставляли. Я отдаю себе отчет, что для моих слушателей религия означает не просто посещение службы по воскресеньям. Позвольте предположить, что вера или религия, как ее называют, является частью человеческой природы, в то время как некоторые думают, будто от одичания человека спасло откровение извне.
Мы здесь собрались, чтобы обсудить, может ли психоанализ оказать содействие в рамках религиозного образования и религиозной практики. Вы верите в чудеса в наш век объективных фактов? Вы верите в жизнь после смерти? Вы хотите убеждать в этом граждан? Вы хотите, насаждая мораль, лишить ребенка, подростка или взрослого свободы выбора?
Я должен сосредоточиться на чем-то одном, чтобы уложиться по времени. Думаю, меня пригласили сюда из-за моего высказывания о том, что у каждого ребенка есть потенциальная вера, во что – вопрос открытый. Лично я разделяю жизненный опыт и образование. Тот, кто учит ребенка, склонен насаждать свои культурные или религиозные взгляды и убеждения, с которыми он вырос либо которые выбрал для себя сам. Но все зависит от детской способности вообще во что-то верить. Этому нельзя научить, данная способность формируется или нет в процессе развития и зависит от окружающих условий. Речь идет о матери, отце и других людях, находящихся рядом с ребенком, – но мать все-таки важнее других.
Вопрос роста и развития для меня очень важен. Рассматривая текущие проблемы человека, я всегда учитываю условия, в которых он рос с момента появления на свет.
Ребенок рождается с врожденными задатками и склонностями, которые влияют на его развитие. Сюда относится способность к личностной интеграции, достижению единства тела и духа, установлению объектных отношений, – все это в дальнейшем оказывает влияние на межличностное взаимодействие. Тем не менее процесс роста и развития зависит еще и от фасилитирующего окружения, что особенно важно в начале, когда ребенок находится в почти полной зависимости. Фасилитирующее окружение – всегда человеческий фактор. Понятие «достаточно хорошая мать» объединяет все необходимые условия для развития врожденных качеств ребенка. С самого начала развитие – обусловленный врожденными стремлениями процесс, имеющий целью интеграцию и рост, то, что однажды вызовет у ребенка желание научиться ходить и т. д. При наличии достаточно хорошего окружения это возможно. Но если фасилитирующие условия недостаточны, нарушается целостность существования, врожденные задатки не находят развития, а реализация потенциальных возможностей затруднена.
Обычная хорошая мать сначала максимально подстраивается к потребностям младенца и идентифицируется с ним. К концу беременности и после родов мать и ребенок настолько неотделимы друг от друга, что мать всегда знает, что чувствует и в чем нуждается малыш. В результате у малыша появляется возможность непрерывно расти и развиваться. Мать закладывает основы психического здоровья младенца и подготавливает его к реализации своего потенциала в дальнейшем, несмотря на сопутствующие этому конфликты и опасности.
Таким образом, мать, а также отец, даже при отсутствии первоначального единства с ребенком, могут идентифицироваться с ним и подстраиваться под его потребности. У большинства детей в мире, родившихся за последние несколько тысяч лет, были достаточно хорошие матери, иначе на земле царило бы безумие. Некоторые женщины боятся идентификации со своим ребенком, им кажется, что они уже никогда не будут самими собой.
Очевидно, мать удовлетворяет инстинктивные потребности ребенка. За последние пятьдесят лет этим отношениям уделялось очень много внимания в психоаналитической литературе. Потребовалось немало времени, чтобы признать, например, важность того, каким образом младенца носят на руках. Можно представить себе карикатуру на нерадивых родителей, курящих и таскающих свое чадо за одну ногу, – определенно, это совсем не то, что нужно ребенку. Тонкий момент. Я видел и разговаривал с множеством матерей, и все они бережно носили своих малышей, поддерживая их под голову и спинку. Если же мать, держа ребенка на руках, делает это небрежно, одной рукой, у младенца может запрокинуться назад голова, и он получит травму; такой момент малыш никогда не забудет. Самое неприятное, что ничего не забывается. У ребенка разовьется недоверие к миру. Правильно сказать, что младенцы и маленькие дети не помнят хорошие моменты, зато помнят плохие, когда что-то пошло не так и целостность существования была нарушена, травма шеи или нечто подобное привели к болезненным ощущениям, которые навсегда запечатлелись в памяти и сформировали определенное отношение к миру.
Даже если все было хорошо, дети никогда не скажут «спасибо», так как не вспомнят этого. Многие семьи живут с ощущением неосознанного долга, которого, по сути, нет. Никто никому не должен, но надо понимать, что если человек благополучно проживает взрослую жизнь, значит, кто-то в самом начале сделал все необходимое для этого.
Качество ухода за младенцем важно для формирования у него доверия к людям. Постепенно мать снижает свое приспособление к потребностям ребенка, что естественным образом заставляет его переживать фрустрацию и гнев, желание идентифицироваться с матерью. Я вспоминаю одного трехмесячного ребенка, который, прежде чем взять материнскую грудь, засовывал одну руку матери в рот, чтобы сначала накормить ее. Он уже мог понять, что она чувствует.
Ребенок способен некоторое время удерживать в памяти образ матери, отца или няни, но если мать отсутствует слишком долго, ее образ начинает меркнуть. Возвращаясь, она предстает перед младенцем незнакомым человеком. Трудно вернуть к жизни померкший образ. До двух лет ребенок болезненно реагирует на разлуку с матерью. К двум годам он уже хорошо различает мать или отца, и его интерес фиксируется не только на объекте и ситуации, но и на конкретном человеке. Если в возрасте двух лет ребенок вынужден лечь в больницу, мать должна быть рядом. И во всех случаях детям нужна стабильность, которая способствует получению непрерывного опыта.