финансовых ограничений. Он поддерживал сеть социальных контактов и избегал одиночества. Следил за весом и состоянием костей и зубов. И заранее нашел наблюдающего врача, который разбирался в геронтологии и помог пациенту сохранить независимость.
Я спрашиваю профессора-геронтолога Чеда Баулта, что можно сделать, чтобы обеспечить достаточное число геронтологов – учитывая рост популяции пожилых людей. “Ничего, – отвечает Чед. – Уже поздно”. Чтобы стать специалистом-геронтологом, нужно время, а нам уже сейчас не хватает таких специалистов. За год диплом геронтолога получают в США менее 300 врачей[52] – и этого не хватает даже на то, чтобы заполнить вакансии докторов, уходящих на пенсию, не говоря уже об удовлетворении растущих потребностей в ближайшие десять лет. Нужны нам и психиатры-геронтологи, и медсестры с геронтологическими знаниями, и социальные работники – и их тоже очень мало. Такое же положение наблюдается и за пределами Соединенных Штатов. Во многих странах оно даже хуже.
Однако Баулт полагает, что у нас еще есть время для другого маневра: он бы направил геронтологов обучать всех врачей и медсестер общей практики уходу за престарелыми пациентами, чтобы геронтологи могли переложить на коллег часть нагрузки. Но и это непростая задача: у 97 % студентов-медиков в программе нет курсов по геронтологии, к тому же такая стратегия требует, чтобы общество платило геронтологам не столько за лечебную практику, сколько за преподавание. Но Баулт уверен, что в течение десяти лет организовать соответствующие курсы можно при всех медицинских институтах, сестринских училищах, школах социальных работников, предусмотреть их во всех учебных планах для интернов – было бы желание. “Надо что-то делать, – говорит он. – Жизнь стариков вполне может стать лучше”.
“Представляете, я до сих пор вожу машину, – говорит мне Феликс Силверстоун после нашего совместного обеда. – И очень даже неплохо”. Ему нужно съездить за несколько километров в Стаутон – купить Белле лекарства по рецептам, – и я напросился поехать с ним. У Феликса десятилетняя золотистая “тойота-камри” с автоматической коробкой передач; на спидометре – 39 000 миль пробега. Машина сияет чистотой снаружи и внутри. Феликс выезжает задним ходом со своего парковочного места, вплотную к которому стоят другие машины, и вот мы уже за воротами гаража. Руки у Феликса не дрожат. Сегодня новолуние, сгущаются сумерки, однако мы плавно катим по улицам Кантона, Феликс мягко останавливается на красный свет, в нужный момент включает поворотники, идеально маневрирует.
Признаться, в душе я был готов к катастрофе. Риск аварии со смертельным исходом у водителей старше 85 лет в три с лишним раза выше, чем у водителей-подростков[53]. Самые старые водители – самые опасные. Я вспоминал аварию, которую устроила Алиса, и о том, как ей повезло, что в соседском саду не было детей. За несколько месяцев до этого в Лос-Анджелесе судили Джорджа Веллера, который перепутал газ и тормоз и врезался на своем “бьюике” в толпу на фермерском рынке в Санта-Монике. Десять человек погибли, более шестидесяти были ранены. Джорджа Веллера признали виновным в убийстве по неосторожности[54]. Ему было 86 лет.
Однако Феликсу, похоже, вождение давалось без малейшего труда. В какой-то момент мы проезжали перекресток, где велись дорожные работы, и оказалось, что знаки объезда расставлены неправильно и направляют машины прямо на встречную полосу. Феликс мгновенно сориентировался и перестроился в нужный ряд. Однако никто не знает, долго ли он сможет рассчитывать на свое водительское мастерство. Когда-нибудь настанет час, когда ему придется отдать ключи от автомобиля.
Но в те минуты Феликса это не заботило – он просто радовался дороге. Когда он свернул на шоссе № 138, вечерний поток машин поредел и Феликс разогнал свою “камри” чуть-чуть быстрее разрешенных 45 миль в час. Опустил стекло, облокотился на раму. Воздух был свеж и чист, мы слушали шуршание шин по асфальту.
– Чудесный вечер, правда? – спросил Феликс.
Глава 3Зависимость
Глубокие старики говорили мне, что боятся не смерти как таковой. Они боятся того, что будет перед смертью: потери слуха, памяти, близких друзей, образа жизни. Феликс сформулировал это так: “Старость – это непрерывная череда утрат”. Филип Рот в своем романе “Обычный человек” выразился куда горше: “Старость – ужасная штука. Это не борьба за выживание – это бои без правил”[55]. Везение и упорство – правильное питание, физкультура, контроль над давлением, постоянное медицинское наблюдение – зачастую позволяют нам очень долго вести вполне приемлемую жизнь. Но рано или поздно потери накапливаются, и вот мы переходим за грань, где повседневные дела становятся нам не по силам – либо физически, либо умственно. Смерть все реже настигает нас внезапно, и большинство из нас проводит существенную часть жизни в состоянии слишком беспомощном, чтобы жить независимо.
О том, что это неизбежно, мы вспоминать не любим. В результате почти никто не готов к дряхлости. Мы никак не соберемся сесть и как следует обдумать, как мы будем жить, когда не сможем обходиться без посторонней помощи, – а потом думать уже поздно.
Когда Феликс оказался на этом рубеже, первым за грань переступил не он. Это была Белла. Я несколько лет наблюдал, как ей становится все сложнее и сложнее. Феликс же и в девяносто с лишним сохранял поразительную форму. Никаких осложнений со здоровьем у него не было, он по-прежнему регулярно занимался на тренажерах. Продолжал учить заезжих студентов геронтологии и заседать в медицинском комитете Орчард-Коув. Даже машину водил по-прежнему. А Белла угасала. Она окончательно потеряла зрение. Очень плохо слышала. Ее память заметно ослабела. За обедом Феликс был вынужден постоянно напоминать ей, что я сижу напротив.
Они с Феликсом сокрушались об утратах – но не забывали и об удовольствиях, которые у них остались. Белла каждый раз не могла вспомнить меня и других не слишком близких знакомых, но радовалась компании и беседе и не упускала случая пообщаться. Более того, у них с Феликсом не прекращался их собственный, не предназначенный для посторонних диалог, который они вели десятилетиями. Забота о Белле стала для Феликса великой целью, а Белла жила ради того, чтобы быть рядом с ним. Они находили утешение в физическом присутствии друг друга. Он одевал ее, купал, кормил. Когда они гуляли, то держались за руки. Обнимались перед сном и так и засыпали. Феликс говорил, что для них это были самые драгоценные мгновения. Он чувствовал, что сейчас они понимают и любят друг друга сильнее, чем за все без малого 70 лет брака.
Но однажды произошел случай, который показал, как хрупка и ненадежна их жизнь. Белла простудилась, в среднем ухе у нее скопилась жидкость. От этого лопнули барабанные перепонки, и Белла окончательно потеряла слух. Этого оказалось достаточно, чтобы порвалась связывавшая супругов нить. Белла давно уже была совсем слепа, память ее подводила – и теперь, когда ее настигла глухота, Феликс больше не мог общаться с ней. Он пытался чертить ей буквы на ладони, но она его не понимала. Самые простые вещи – например, одеться – стали для нее сущим кошмаром. Без зрения и слуха она утратила все ориентиры, не знала даже, какое сейчас время суток. Она ничего не понимала, временами у нее начинался бред или перевозбуждение. Феликс больше не мог ухаживать за ней. Он совсем обессилел от эмоционального напряжения и недосыпа.
Феликс не знал, что делать, но, оказывается, для таких случаев была предусмотрена особая система. Служащие “Орчард-Коув” предложили перевести Беллу в отделение сестринского ухода, на другой этаж. Феликсу претила сама эта мысль. Нет, сказал он. Белла должна остаться дома, с ним.
Служащие настаивали, но тут Феликс и Белла получили отсрочку. Через две с половиной недели мучений правая барабанная перепонка у Беллы частично заросла, и хотя слух в левом ухе она потеряла окончательно, правое ухо снова стало слышать. Супруги опять смогли общаться, пусть и с трудом.
Я спросил Феликса, что он станет делать, если Белла снова потеряет слух или произойдет еще какая-нибудь катастрофа, и Феликс ответил, что не знает: “Я в ужасе думаю о том, что будет, если мне станет не под силу за ней ухаживать, – сказал он. – Стараюсь не загадывать слишком далеко вперед. Не задумываюсь, что будет через год. Это слишком печально. Планирую на следующую неделю, не дальше”.
Так ведут себя люди по всему миру – и это понятно и естественно. Однако и за это подчас приходится платить. В конце концов катастрофа, которой Феликс так боялся, все же произошла. Они гуляли, и вдруг Белла упала. Феликс сам не знал, как так получилось. Они вроде бы шли медленно, дорожка была ровная, он держал Беллу под руку… И все же она рухнула на землю – и сломала разом обе малоберцовые кости: это длинные тонкие внешние кости, которые идут от колена к щиколотке.
Врачи скорой вынуждены были наложить ей гипс на обе ноги выше колен. Случилось то, чего Феликс страшился больше всего. Теперь Белле требовался гораздо более трудоемкий уход, которого он сам обеспечить не мог. Беллу пришлось перевести в отделение сестринского ухода, где рядом с ней круглые сутки дежурили медсестры и сиделки.
Казалось бы, это должно было стать облегчением и для Беллы, и для Феликса, сняло с них бремя физических забот о себе. Однако на самом деле все было сложнее. С одной стороны, персонал “Орчард-Коув” состоял из профессионалов высочайшего класса. Они взяли на себя почти все функции, которые Феликс так давно исполнял с таким напряжением, – мытье, туалет, одевание и все прочие повседневные нужды глубокого инвалида. Теперь Феликс мог заниматься чем хотел – и с Беллой, и сам по себе. Однако, как ни старались сиделки и медсестры, их присутствие лишало Феликса и Беллу присутствия духа. Некоторые относились к Белле просто как к обычной больной. Скажем, Белла любила, чтобы ей определенным образом расчесывали и укладывали волосы, но никто и не подумал поинтересоваться этим. Феликс разработал наилучший метод нарезать для Беллы еду, чтобы она могла глотать без затруднений, знал, как ей удобнее всего лежать и сидеть, как она предпочитает одеваться. Но сколько он ни старался объяснить все это сиделкам, многие из них не понимали, к чему все это. Иногда у Феликса опускались руки, и он просто переделывал по-своему их работу, а это вызывало недоразумения и обиды. “Мы друг другу только мешаем”, – сокрушался Феликс. Кроме того, его тревожило, что Белла теряется в незнакомой обстановке. Через несколько дней он решил, что ей нужно вернуться домой. Надо просто разобраться, как за ней теперь ухаживать.