Она еще побродила по саду, несколько раз подойдя к старой раскидистой яблоне-китайке. Дерево было кривое, однобокое, большая боковая ветка отпилена и замазана коричневой краской.
К вечеру стало прохладно. Лина вернулась в дом, прикрыла окна, растянулась на диване и, пощелкав пультом, включила телевизор. Телевизор был большой, плазменный, родители купили его совсем недавно, в прошлый отпуск.
Смотреть, как обычно, было нечего, Лина остановилась на историческом фильме про какого-то вероломного английского короля и неожиданно увлеклась. Король менял любовниц, объяснялся в любви собственной жене, воевал, казнил, миловал и оставался умопомрачительно мужественным.
Костины шаги она узнала, едва заслышав легкий скрип под окнами. Потом слушала, как он вытирает ноги о коврик на полу прихожей, и сразу перестала понимать, что происходит на экране.
Она не пошевелилась и не смотрела на него, и все-таки знала, что он замер в дверном проеме. Выключила телевизор, когда молчание стало совсем невыносимым, и наконец повернулась к нему:
– Что, Костя?
Он молчал, глядя мимо нее. Сцена получалась поразительно пошлая.
– Лина… Я все эти годы жалел…
– Не надо, Костя, – перебила она, удивляясь, что видит в нем совсем чужого человека. – Я ни в чем тебя не виню. Мы были детьми, мало ли кто кому нравился в юности. Ты же не бросил меня с младенцем на руках. И вообще, я больше не желаю об этом говорить.
– Не буду. Только… я хочу, чтобы ты знала, ты – самое светлое, что у меня было в жизни.
Все-таки он изменился. Стал шире в плечах. Раньше он никогда не стриг волосы так коротко, и у него не было намечающихся залысин.
– Костя! Это все происходило в другой жизни, хватит об этом.
– Ты со своим мужем… счастлива?
– Нет, – честно призналась Лина. – Но это не значит, что я готова завести любовника.
Раньше у Кости не было такого тяжелого мрачного взгляда. Впрочем, тогда ему не приходилось перед ней оправдываться.
Он наконец оторвался от дверного косяка, подвинул стул и сел напротив Лины.
– Пойдем, погуляем, – предложил он, помолчав. – Хочешь?
– Нет, – она покачала головой. – Я устала с дороги, не спала в поезде.
– А завтра?
– Там видно будет.
Она совсем иначе представляла их встречу, до самого последнего времени мечтала увидеть себя в его объятиях и никогда не подумала бы, что ей просто не о чем будет с ним говорить.
– Как Вероника Сергеевна? – спохватилась Лина, вспомнив про Костину бабушку.
– Нормально. Пьет таблетки горстями, как и положено. Она не любит жаловаться. Я… все время хотел к тебе приехать и боялся, что ты меня выгонишь, я бы тогда не знал, как мне жить.
– Перестань, Костя, – поморщилась Лина, удивившись, что разозлилась всерьез. – Перестань. С тех пор прошла целая жизнь, и я не верю, что ты ежеминутно обо мне думал.
– Ежеминутно не думал, – подтвердил он. – Но никогда не забывал. Ты правда мое самое светлое воспоминание.
– Ты мое тоже, – улыбнулась Лина.
– Хочешь, в саду посидим?
Раньше Лина боялась находиться в саду, когда темнело. Бабушка даже пригласила соседа дядю Мишу, и тот провел свет вдоль дорожек, но все равно Лина одна по вечерам в сад никогда не выходила, только с бабушкой или с подругами. А потом только с Костей.
– Нет, Кость. Я хочу спать.
– Не забудь запереть дверь, – поднимаясь, предостерег он.
– Не забуду, – пообещала она, чуть не ляпнув «спасибо за заботу».
Немного постояв на крыльце и вдыхая аромат соседских цветов, заперла дверь и заснула почти сразу, как положила голову на подушку. Словно в детстве.
Понедельник, 2 июля
Разбудил ее перезвон мобильного. Лина посмотрела на светящийся экранчик – половина девятого. В Москве она никогда не просыпалась позже начала восьмого.
– Привет. Ты где? – Голос мужа звучал отчетливо и громко, как будто он находился рядом, а не на другом конце света.
– Привет. – Лина поудобнее перехватила тоненькую «Нокию». – В бабушкином доме.
Она слушала, как муж дышит в трубку, и старалась не поддаваться тоскливой безысходности, понимая, что сейчас ее ждет долгое выяснение отношений.
Он молчал, и она не выдержала:
– Стас, я же тебе говорила. Я говорила, что хочу поехать…
– Угу, – перебил он. – Только я не мог поверить, что ты способна развлекаться, когда я в чужой стране.
– Стас! – ахнула Лина. – Ну при чем тут чужая страна? Я же все равно в России, какая разница, в Москве я или нет? И потом, ты не ребенок. Ты в этой чужой стране проводишь времени больше, чем со мной.
– Ты меня упрекаешь?
– Нет, конечно.
– Я работаю, между прочим. Я для тебя деньги зарабатываю. Для тебя!
Лина могла бы ему напомнить, что тоже работает и денег зарабатывает ненамного меньше, чем он, но говорить что-либо бесполезно, это она знает точно. Каждое ее слово будет перевернуто самым нелепым образом, и ей придется оправдываться неизвестно в чем.
– Ты считаешь нормальным отдыхать врозь?
– Нет. Не считаю. Ты же знаешь, что у меня остались две недели от прошлогоднего отпуска. От прошлогоднего, Стас.
В прошлом году они оба много бывали в командировках, потом Стасу пришлось взять половину отпуска, чтобы помочь родителям на даче, затем они все-таки поехали отдыхать, но только на десять дней, и половина отпуска у Лины осталась неиспользованной.
– Ты могла бы приехать ко мне.
– Стас! Но…
– Ну что тебе делать в этой глухомани? Почему обязательно в эту дыру за сто верст? – На Америке он всерьез не настаивал, и Лина отлично понимала почему. Потому что поехать к нему на две недели дорого и хлопотно, тем более что он сам вернется через месяц. Просто ему очень хотелось, чтобы она рвалась к нему и говорила об этом, а он бы уговаривал ее еще чуть-чуть подождать. Тогда, может быть, и сам бы предложил ей поехать отдохнуть в старом бабушкином доме. Она знала, какие слова нужно говорить Стасу, только произносила почему-то совсем другие.
– Я выросла в этой дыре, – напомнила Лина.
– Ну и что? Тебе там лучше, чем со мной, да?
– Стас, – взмолилась Лина. – Ну пойми ты, я просто соскучилась по этим местам. Ты же все равно в командировке. Ну какая тебе разница?..
– Есть разница, – зло произнес он. – Мне небезразлично, где… болтается моя жена. Что ты там собираешься делать?
– Отдыхать. Повидаться с соседями. Ты же никогда не хотел сюда ехать, вспомни.
– Вот что, – отрезал он. – Ты сегодня же вернешься назад, возьмешь билет на ближайший рейс и немедленно вылетаешь ко мне!
– Стас, – неожиданно для себя выпалила Лина. – Давай разводиться.
– Что-о? – не поверил он. – Да любая другая на твоем месте…
Про «любую другую» Лина не могла слышать. Просто физически не могла.
– Ты приедешь, и я подам на развод. – Лина нажала отбой, положила телефон на тумбочку и только теперь заметила, как сильно дрожат руки.
Неужели она сама сказала про развод?
Лина вылезла из постели, походила по дому, стараясь успокоиться, и подошла к окну.
Они со Стасом ссорились постоянно. Они словно говорили на разных языках, и каждую свою мысль ей приходилось подолгу ему объяснять и уверять, что она ничего плохого в виду не имела. И все-таки она никогда всерьез не думала о разводе.
Или думала?
– Любая другая на твоем месте радовалась бы, – неизвестно на что обижался Стас, даря ей подарок на день рождения.
– Я радуюсь, – уверяла Лина, стараясь не обращать внимания на «любую другую», которую Стас видел на ее месте.
Она действительно радовалась его подаркам и старалась не замечать, как тоскливо сжимается сердце от «любой другой», и послушно примеряла золотую цепочку, или сережки, или еще что-нибудь.
Потом и цепочка, и сережки напоминали о «любой другой», и носить их не хотелось. Но она носила.
Она понимала, что «любая другая» для него только привычные и пустые слова, но каждый раз отчего-то тревожно сжималось сердце, и потом она долго не могла восстановить душевное равновесие.
Она никогда всерьез не думала о разводе.
Или думала?
– Стас, – попросила однажды Лина. – Пожалуйста, никогда больше так не говори. Мне… неприятно.
– Почему? – засмеялся он. – Ревнуешь? Поревнуй-поревнуй, это полезно.
Лина распахнула окно. В саду заливался соловей, впрочем, она плохо различала птичьи голоса, может быть, пела какая-то другая птица.
Стас вернется, и мы разведемся, твердо решила Лина. Это не жизнь, когда почти любой разговор вызывает ссору, после которой дрожат руки.
Она хорошо помнила, как когда-то любила Костю, и отчетливо понимала, что со Стасом ничего похожего не было. А еще она помнила, как любил ее Костя, и не менее отчетливо понимала, что Стас никогда не любил ее так, чтобы не представлять другой на ее месте.
Впрочем, и Костя легко допустил другую на ее место.
Утренний воздух был прохладным, ароматным, успокаивающим.
Руки больше не дрожали.
Что-то не нравилось Тропинину в этой командировке. Вроде бы работы выполнялись в срок, без сбоев, строго по плану. К его приезду ребята полностью смонтировали оборудование, тестирование проводили добросовестно, никаких грубых ошибок не выявили, а что-то его тревожило.
Фирма устанавливала на инструментальном заводе систему наружного и внутреннего видеонаблюдения. Работа привычная, несложная, много раз выполнявшаяся. Волноваться причин нет, но Тропинин своей интуиции доверял.
Не понравился ему директор, слишком суетливо выспрашивающий о характеристиках оборудования. Не понравилась общая обстановка на заводе, где все, казалось, только и ждут наступления каких-то судьбоносных событий, а до них пребывают в состоянии безразличного ничегонеделания, имитируя при этом повышенную работоспособность.
Откуда у него взялось такое представление, Тропинин и сам не понимал. Просто он много бывал на различных предприятиях и давно научился отделять настоящую работу от примитивной показухи.