А оттуда шли двенадцать дней до Маската. В Маскате встретил я шестую Пасху. До Ормуза плыл девять Дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза пошёл в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара до Шираза шёл двенадцать дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошёл в Эберку, пятнадцать дней шёл, и в Эберку был десять дней. Из Эберку до Йезда шёл девять дней, и в Йезде был восемь дней. А из Йезда пошёл в Исфахан, пять дней шёл, и в Исфахане был шесть дней. А из Исфахана пошёл в Кашан, да в Кашане был пять дней. А из Кашана пошёл в Кум, а из Кума — в Савэ. А из Савэ пошёл в Сольтание, а из Сольтание шёл до Тебриза[150], а из Тебриза пошёл в ставку Узун Хасан-бека. В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было. Узун Хасан-бек на турецкого султана[151] послал двора своего сорок тысяч рати. Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сёл пограбили и пошли войной на караманского правителя.
А из ставки Узун Хасан-бека пошёл я в Эрзинджан, а из Эрзинджана пошёл в Трабзон[152].
В Трабзон же пришёл на Покров святой богородицы и приснодевы Марии и был в Трабзоне пять дней. Пришёл на корабль и сговорился о плате — со своей головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг — в Кафе отдать.
И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро моё всё велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали всё. И что было мелочи хорошей — всё выграбили. А искали грамоты, потому что шёл я из ставки Узун Хасан-бека.
Божией милостью дошёл я до третьего моря — Чёрного, что по-персидски дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Боны, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону. Из-за ветра сильного, встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. (Боже истинный, боже покровитель!) Кроме него — иного бога не знаю.
Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до Филиппова поста[153]. (Бог творец!)
Милостию божией прошёл я три моря. (Остальное бог знает, бог покровитель ведает.) Аминь! (Во имя господа милостивого, милосердного. Господь велик, боже благой, господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет бога, кроме господа. Господь промыслитель. Хвала господу, благодарение богу всепобеждающему.
Во имя бога милостивого, милосердного. Он бог, кроме которого нет бога, знающий всё тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет бога кроме господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий.)
Амброджо Контарини Из «Путешествия в Персию»
Амброджо Контарини принадлежал к одному из древнейших и знатнейших патрицианских родов Венеции, известных о Ⅸ—Ⅹ веков. В 1474—1477 годах он совершил путешествие в Персию в качестве посла Венецианской республики. Первое издание сочинения А. Контарини вышло через 10 лет по его возвращении, в 1487 году. Труд публиковался также в 1543 и 1559 годах.
Возвращаясь на родину, он в течение четырёх месяцев находился в Москве (с 25 сентября 1476 г. по 21 января 1477 г.). Обратный путь Контарини из Персии в Италию частично совпадал с начальным участком пути Афанасия Никитина «за три моря»: венецианский посол двигался через Кавказ, от Дербента по Каспийскому морю, затем вверх по Волге от Астрахани, далее по лесам и степям до Оки.
Рассказ А. Контарини имеет форму путевых записей, которые он аккуратно и старательно, с точным указанием дат вёл на протяжении своего путешествия.
Как отмечает Е. Ч. Скржинская, своё сочинение Контарини написал просто, иногда наивно, без размышлений, без сопоставлений и исторических экскурсов; по его труду можно вполне судить, в каких условиях, с затратой какого большого времени и сил ездили послы в разные наиболее труднодостижимые, отдалённые страны.
Записи Контарини не носят систематического характера, тем не менее он сообщает ряд интересных сведений о естественных ресурсах страны, особенно продуктах питания, климате (сильные морозы особенно поражали жителей Западной Европы), даёт описание Москвы.
Особую ценность имеет его повествование о приёмах у московского великого князя Ивана Ⅲ, на которых преобладала атмосфера мирного и дружелюбного отношения Москвы к Венецианской республике.
Несмотря на краткость сообщений, они способствовали ознакомлению западных стран с самым значительным в Европе, но ещё недостаточно известным государством, созданию его позитивного образа.
Публикуется фрагмент текста по изданию: Барбаро и Контарини о России. Л., 1971.
Перевод Е. Ч. Скржинской.
§ 27. Наконец, когда это было угодно богу, мы вступили на землю России. Это произошло 22 сентября [1476 г.]. В лесу попались нам несколько человек русских из окрестных деревушек. Услышав, что в нашем отряде находился Марк[154], жители, которые были в ужасном страхе перед татарами, вышли и поднесли ему немного сотового мёда. Марк угостил им меня, что было просто необходимо: ведь мы едва двигались и дошли до крайнего состояния, так что с трудом держались на лошадях.
Мы уехали отсюда и прибыли в город, называемый Рязань; он принадлежит князьку, жена которого[155] приходится сестрой великому князю московскому. Дома в этом городе все деревянные, так же как и его кремль. Здесь мы нашли и хлеб, и мясо в изобилии, и даже русский напиток из мёда; всем этим мы хорошо подкрепились.
Уехав отсюда, мы двигались непрерывно по огромнейшим лесам и только к вечеру нашли русскую деревню, где и остановились; тут мы несколько отдохнули, потому что нам показалось, что это место было, с божьей помощью, безопасно.
Затем мы приехали в другой город, называемый Коломной и расположенный около реки Мостро. Здесь есть большой мост, по которому переходят эту реку, а она впадает в Волгу.
Уехали мы и отсюда. Марк послал меня вперёд, потому что весь отряд должен был прийти позднее.
§ 28. Итак, 26 сентября [1476 г.]. Мы с пением молитвы «Тебе бога хвалим» и вознося благодарения богу, который избавил нас от множества бед и опасностей, вступили в город Москву, принадлежащий великому князю Иоанну, властителю Великой Белой Руси.
Всю ту огромную вереницу дней, пока мы ехали по степи — а это было с 10 августа, когда мы вышли из Астрахани, и до 25 сентября [1476 г.], когда мы вошли в Москву,— мы готовили пищу, за неимением дров, на навозе. Теперь же, когда в полной сохранности мы попали в этот город и нам была предоставлена от Марка одна комнатка и ещё небольшое помещение для всех нас и для лошадей, то это жилище, хотя и маленькое и плохое, показалось мне после всего перенесённого настоящим дворцом, большим и благоустроенным.
27 числа того же месяца и года прибыл в город Марк. Вечером он явился ко мне и преподнёс в дар продовольствие (город им изобиловал; об этом я скажу ниже), успокаивая меня и убеждая чувствовать себя свободно, будто я нахожусь в собственном доме. И это он сказал от имени своего государя. Я поблагодарил его, как мог и умел.
§ 29. 28 числа я пошёл к Марку и, так как я хотел уехать на родину, я попросил его представить мне случай говорить с великим князем. Марк выполнил это, потому что через короткое время государь прислал позвать меня. Придя и совершив обязательную церемонию приветствий, я поблагодарил его высочество за добрую компанию, которую составил мне его посол Марк. Об этом я мог говорить с полной искренностью, так как много раз бывал спасаем Марком от величайших опасностей; кроме того, хотя эти услуги были оказаны лично мне, его высочество имел полное основание полагать, что они одновременно были направлены и на мою светлейшую синьорию, послом которой я являлся.
Однако его высочество не дал мне сказать всё с полной ясностью, но с взволнованным лицом он стал жаловаться на Дзуана Баттисту Тривизана[156]; впрочем, об этом я здесь не скажу ничего, так как это сюда не относится. После многих речей, как со стороны его высочества, так и моих, на вопрос мой о том, что я хотел бы отсюда уехать, он сказал, что даст мне ответ в другой раз, и отпустил меня, ввиду того что собирался выехать: у него был обычай ежегодно посещать некоторые местности своей страны, особенно же одного татарина, который на княжеское жалованье держал пятьсот всадников. Говорили, что они стоят на границах с владениями татар для охраны, дабы те не причиняли вреда стране (русского князя).
Я же, как было уже сказано, стремился уехать (из Москвы) и потому добивался ответа на свою просьбу его высочества. Меня позвали во дворец: там и предстал перед тремя важнейшими баронами[157], которые мне ответили от имени государя великого князя, что я желанный гость, но повторили всё сказанные мне великим князем слова и его жалобы на Дзуана Баттисту, в заключение же объявили, что я волен либо уехать, либо; остаться, как мне заблагорассудится. С этим меня и отпустили. Государь же сел на лошадь и уехал в свой объезд.
§ 30. Но я был должником Марка; я задолжал ему все деньги, которые пошли на мой выкуп[158], да ещё с процентами, и, кроме того, известную сумму, которая пошла на другие мои расходы. Поэтому я попросил Марка отпустить меня (на родину) с условием, что, как только я приеду в Венецию, я сразу же вышлю ему всё, что должен. Но он не пожелал согласиться на это, говоря, что и татары, и русские должны получить свои деньги соответственно поручительству, которое он дал им, и хотят, чтобы им уплатили.