Сочинения иностранных авторов о России должны поэтому использоваться критически. Разумеется, они имели большое значение для ознакомления с Россией западноевропейского мира; но их информация и оценки далеко не всегда оказывались объективными. Иногда это объяснялось отсутствием у авторов сочинений точных сведений и данных, которые добывались из вторых и даже из третьих рук, но часто они допускали и сознательное искажение фактов, умолчания, нагнетали отрицательные характеристики, исходя в конечном итоге из политических интересов тех сил, которые они представляли и которым служили своим пером. В сочинениях отражалась и профессия автора, и его среда, и культурно-историческая ориентация, и, наконец, самая личность, её желание и способность понять чужой, незнакомый мир, проникнуть в его собственные нужды, заботы, интересы.
В книге, предлагаемой вниманию читателей, главным являются описания двух путешествий — Хождения в Индию тверского купца Афанасия Никитина в 1468—1474 годах и дипломатических миссий в Москву в 1517 и 1526 годах имперского посла С. Герберштейна. Казалось бы, что общего между ними? И что их разделяет? «Написание» Афанасия Никитина с виду такое бесхитростное, такое простое, а «Записки» С. Герберштейна — учёный труд, историко-политический трактат гуманистической эпохи. Но не станем торопиться с выводами. Напомним лишь наблюдение русского индолога ⅩⅨ века И. П. Минаева: «Сравнение записок Аф. Никитина с западными географическими памятниками ⅩⅤ и ⅩⅥ вв. не окажется к невыгоде русского путешественника: уступая им часто в красоте изложения и богатстве фактических подробностей, тверич Никитин превосходит весьма многих беспристрастием, наблюдательностью и толковостью; трезвость, отличающая все его сообщения, и верность наблюдения дают право сравнивать его заметки с самыми выдающимися из старинных путешествии».
ⅠАфанасий Никитин. Три выбора
…За порогом дикий вопль судьбы.
В начале истории Афанасия Никитина ничего необычного нет. Купцы отправляются вместе с официальным посольством, русским за рубеж или иностранным, возвращающимся в свою страну,— такое часто бывало в торговой и дипломатической практике средневековой России. Никитин предполагал ехать вместе с Василием Папиным, посланным в Ширванское ханство, но Папин опередил его, и Никитин продолжал путь из Нижнего Новгорода с ширванским послом Хасан-беком, плывшим обратно в Шемаху. Конечно, купец должен быть отважен и смел, если он решился на далекое и опасное путешествие, но таким был не он один. Однако случалось не так часто, чтобы купец, возвращаясь домой, вместо диковинных заморских товаров привозил и дарил своим современникам и потомкам образ другого, нового мира, других людей, другого общества; главным в этом образе оказалась жизнь народа Индии, Индии «сельских людей голых», а Русь маячила как неотступное воспоминание о родине — стране, подобной которой нет.
Из Твери вниз Волгою до Калязина, от Калязина до Углича. Далее Казань, Орда, Беркезан, но в Астрахани начались испытания и невзгоды. Купцы были разграблены, однако вернуться на Русь им не разрешили, чтобы они не могли дать какой-либо информации («вести деля»); «голыми», то есть лишёнными всего, их заставили плыть дальше, «за море». Вместе с Хасан-беком купцы добрались до Дербента, и здесь Афанасий Никитин сделал первый выбор. Ширваншах отказался помочь купцам вернуться на родину, и они разошлись кто куда («пошёл куды его очи понесли»). Один из всех он отправился в Индию. Почему?
Среди исследователей идут споры о том, носило ли путешествие Никитина случайный характер и было вызвано стечением обстоятельств, оказавшись лишь фактом его биографии (да и ему самому «едва ли доставило… что-нибудь кроме удовольствия описать оное», по замечанию Н. М. Карамзина), или, наоборот, им руководил более широкий торговый или даже какой-то государственный интерес, а его поездка имела общественный резонанс.
Сам путешественник пишет, что пошёл «до Индея» «от многий беды… занже ми на Русь пойти не с чем, товару не осталось ничего». Но дело, вероятно, не только в этом. Весь текст сочинения позволяет делать вывод о более глубоких мотивах его странствий. «Неведомые и незнаемые земли» влекли его не только как купца-профессионала, но и как человека, жаждущего узнать окружающий мир во всем объёме доступного географического пространства, достигнуть его самых крайних точек, дойти до самого горизонта. В зените своего путешествия Никитин составляет пространный географический обзор, который интересен не столько сведениями о товарах, что продают и покупают в тех или иных пунктах, или сопоставлением их климатических условий, сколько широтой географического диапазона. Он описывает порты западного и восточного побережья Индии, получает сведения о Цейлоне, Китае; несколько далее он сопоставляет климат (зной и духоту) разных мест Индии, Средней Азии, Ирана, Аравии, Египта, причём пишет не отстранённо, не как учёный отшельник, создающий космографию, сидя в кабинете. Он хотел узнать и рассказать и о реальных условиях существования там, в частности, о возможностях приспособления к климату:
«Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в Хорасанской земле жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и парит сильно, да в Шемахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко». Было бы рискованным предположить, что до поездки в Индию он побывал в каких-то из перечисленных пунктов, хотя ничего невероятного в этом нет.
Сопоставляет автор и изобилие разных земель — Грузинской и Турецкой, Молдавской и Подольской. В этой пространной системе координат помещена и Русская земля — Русская, не Тверская. Тверской купец выступает как выразитель общерусского самосознания в период сохраняющейся раздробленности; патриотическое чувство и любовь к родине сосуществуют с осознанием горечи междоусобиц и несправедливости: «А Русскую землю бог да сохранит!.. На этом свете нет страны, подобной ей. Но почему князья земли Русской не живут друг с другом как братья! Пусть устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости».
В поле обозрения Афанасия Никитина вошли пространства трех континентов: Юго-Восточной, Передней Азии, Закавказья, Африки, Восточной Европы. Его «Хождение» — первое в истории географической мысли сочинение, где Русь включена в подобную систему координат.
И всё же главным объектом интересов Афанасия Никитина остаётся Индия, и это неудивительно. О ней знали очень мало. Одно из самых ранних упоминаний в летописях относится к 1352 году и связано с появлением «моровой язвы» («чёрной смерти»): «Нецыя глаголют, что тот мор пошёл из Индейския страны от Солнца-града». В тот период достоверных сведений об этой стране не было не только на Руси, но и в Западной Европе, а фантастические рассказы черпались практически из одних и тех же источников: сочинения византийского монаха Ⅵ века Козьмы Индикоплова, разных редакций «Александрии» — повествования о походе в Индию Александра Македонского, греческого литературного произведения ⅩⅡ века — «Послания» мифического индийского «царя и попа» Иоанна византийскому императору Мануилу. Это «Послание» оказалось на Руси в ⅩⅢ или ⅩⅣ веке с названием «Сказание об Индийском царстве» и было широко распространено в письменности ⅩⅤ—ⅩⅦ веков. Здесь можно было прочесть о сказочно роскошных дворцах, украшенных золотом и блистающих драгоценными камнями, об отсутствии в стране «воров, разбойников и завистливых людей» по причине её богатства; «царь и поп» Иоанн говорил и следующее: «И живут у меня в одной области немые люди, а в другой — люди рогатые, а в иной земле — трёхногие люди, и другие люди — девяти сажен, это великаны, а иные люди с четырьмя руками, а иные — с шестью…» и т. д.
Повествование Афанасия отличает правдивость, строгость и скупость в отборе фактов, какие-либо фантастические сведения почти отсутствуют. Он ограничивается местными поверьями о совах и обезьянах; на его рассказ об «обезьянском князе», возможно, повлиял индийский эпос. Он пишет только то, что видел и наблюдал сам, а по рассказам — лишь о географии и торговле.
В его описании отчётливо виден купец, интересующийся рынками сбыта и приобретения товаров, условиями торговли, размером пошлин. Он никогда не забывает оценить тот или иной город с коммерческой точки зрения, очень часто говорит не просто об имеющемся здесь товаре, но — о «русском товаре», т. е. таком, который может быть закуплен для продажи на Руси. Неоднократно отмечается сложность заморской торговли: высокие пошлины, разбойничество на море. В рассказе о Джуннаре он бросает одно замечание, важное для понимания истоков замысла его путешествия. Он пишет, что «бесермены солгали», «говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего». Можно заключить, что он слышал рассказы о богатствах Индии и опытным глазом везде проверял их, однако приходил к негативному и разочаровывающему выводу. Не забывал отметить гостеприимное отношение к купцам. Самые обширные наблюдения сделаны в Бидаре — столице Бахманидского султаната. Именно здесь собраны сведения о морских портах Индии на западном и восточном её побережье, а также о портах аравийского побережья, получена информация о Китае и Цейлоне, о товарах Ормуза, Камбея и других мест.
Но больше всего его интересуют люди. Уже самая первая его зарисовка в «Индийской земле» (в Чауле) характеризует особенность его видения: он сразу подметил и разглядел социальные различия, они бросились ему в глаза. Описывая внешний облик и одежду людей, он сказал сначала о «простых людях», затем о «тамошнем князе», о «тамошних боярах», о «слугах княжеских и боярских». Позже он обобщит подобные наблюдения — «Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты».