Недостаточно ещё оценена политическая зоркость Никитина, его способность вникнуть в политические противоречия, дать характеристики политических деятелей — краткие, но сделанные добротно. Особенно это проявится в столице, в Бидаре, где он расскажет про султана и его мать, про пышные выезды султанского двора, про могущественного везира Махмуда Гавана, опишет войну, которую вёл Бахманидский султанат с местным индийским княжеством Виджаянагар, причём подметит и сообщит такие подробности, которые не занесут на страницы своих хроник даже местные придворные летописцы.
Ещё до прибытия в Бидар, в Джуннаре Афанасию Никитину предстоял второй выбор. Его появление не прошло незамеченным, и сам Асад-хан пытался обратить его в мусульманство, обещая большую награду за вероотступничество, а в случае отказа угрожая лишением товара, который он привёз на продажу, и огромным штрафом или выкупом («тысяча золотых»). Но путешественнику удалось этого избежать. Сам он, правда, изображает дело так, что определить выбор ему помог случай, воспринятый им как чудо (ходатайство за него перед ханом знакомого мусульманина, казначея Мухаммеда). Однако можно вспомнить о другом путешественнике, проникшем в Индию, вероятно, в 20‑е годы ⅩⅤ века, венецианце Николо де Конти. Избежать насильственного обращения в мусульманство ему не удалось, и по возвращении на родину он был вынужден обратиться к римскому папе с просьбой об отпущении грехов.
Характерная черта миросозерцания Никитина, проявившаяся в Индии, — острое переживание необходимости сохранить веру предков в чужой среде, в чужой земле: «А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю — оставь веру свою на Руси да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю». И ещё раз: «О благовернии христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет».
Вместе с тем для Афанасия Никитина характерно, что вера предков, жажда сохранить её вовсе не предполагают, не вызывают неприятия или осуждения чужой среды, негативных её оценок. Он никак не формулирует ни своего отношения к хану, сулившему богатство за вероотступничество, ни к Медику, казуистически пытавшемуся доказать, что он ни бесерменин, ни христианин. Отличается широтой отношение Афанасия Никитина к местному населению. В начале пребывания в Индии, в Джуннаре, оно ещё окрашено мусульманским влиянием, и он называет их «кафирами», то есть «неверными» (мусульманское обозначение), пишет об их разбойническом поведении: «Разбойничают кафиры, не христиане они и не бесермены: молится коленным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают». В Бидаре картина меняется. Первые впечатления трансформируются по мере углубления личного знакомства. Ему удалось глубже узнать местную стихию, и он уже называет жителей не мусульманским «кафиры», а «индустанцами», «индеянами», то есть по наименованию страны. Наш путешественник «познася со многими индеяны». В непосредственном общении с ними главным был принцип доверия. Он подошёл к ним открыто и откровенно («и сказах им веру свою»), и ему ответили тем же («и они же не учалися от меня крыти ни о чём»), подробно рассказали о еде и торговле, молитвах и обычаях.
Практика общения с людьми разных вероисповеданий привела путешественника-купца не только к идее веротерпимости, но и к более широкому воззрению, а именно к отрицанию исключительности какой-то одной религии. Находясь в Парвате, он сравнивает это священное место одной из разновидностей индуизма с Меккой и Иерусалимом, а статуя Шивы вызывает мысль о скульптурном изображении императора Юстиниана в Константинополе. В обществе мусульманских купцов, при их помощи и по их советам он совершал своё путешествие; мусульманский казначей помог ему избежать насильственного обращения в эту веру. Он не порицает и не осуждает индийский религиозный опыт, расценивая его как сосуществующий с мусульманским и христианским. Живое общение с представителями разных религий и непредвзятое, искреннее и открытое для понимания отношение к ним наглядно показало ему, что каждая из религий самим фактом своего сосуществования с другими отрицает собственную исключительность. Разумеется, наблюдать это могли многие, но надо было обладать достаточной широтой мышления, «пространством ума» (выражение Ермолая Еразма, автора середины ⅩⅥ в.), чтобы отказаться судить, чья вера истинна, и сделать вывод: «А правую веру бог ведает».
Эта мысль будет сформулирована в России более чётко позже, в середине ⅩⅥ в. представителями реформационно-еретического движения. В сочинении «Послание многословное», направленном против «нового учения» или «рабьего учения» Феодосия Косого — самого радикального мыслителя ⅩⅥ в.,— так излагался один из пунктов этого учения:
«Говорят про все веры, которые существуют у всех народов, что все люди едины для бога — и татары, и немцы, и прочие народы. Ибо говорит апостол Петр: в любом народе богу приятен боящийся бога и делающий правду, потому же и крещение не нужно людям». Еретики-реформаторы делали широкие выводы о ненужности крещения, а также других христианских таинств и обрядов. Они не перечисляли конкретно, какие именно народы могут быть угодны богу, но дали собирательные обозначения «татарове» и «немцы», которые могли применяться к различным мусульманским, католическим и протестантским народам. Здесь очевидна традиция новгородско-московской ереси конца ⅩⅤ — начала ⅩⅥ века. Её яростный противник Иосиф Волоцкий в полемике с еретиками, излагая их взгляды, использовал тот же текст Петра, что и Зиновий Отенский.
Афанасий Никитин — явление городской культуры. Он принадлежал к купечеству, одной из самых динамичных, мобильных, восприимчивых к новому групп средневекового общества. Его сочинение показывает, что городская и купеческая среда была благоприятной почвой для возникновения идей еретических, реформационных, отличающихся от ортодоксальных трактовок. Он не обобщал своих наблюдений, не теоретизировал, но его богатый жизненный опыт, практика общения с представителями разных народов, серьёзное и уважительное отношение к ним привели его к убеждению, которое находится в русле воззрений передовых мыслителей: «А правую веру бог ведает. А правая вера — единого бога знать и имя его во всяком месте чистом в чистоте призывать». Эта мысль, сформулированная русским человеком ⅩⅤ века в далекой Индии, в окружении как мусульман, так и представителей местных религий, вплотную подводит к идее равенства народов и вер, к широкому и свободному толкованию религиозных проблем, что свойственно мышлению и мировоззрению не средневековья, которому Никитин принадлежит хронологически, а новому времени, на пороге которого он оказался, широко раздвинув не только географическую, но и мировоззренческую систему русского самосознания.
В Бидаре Афанасий Никитин сделал третий выбор. Мысли о своей земле не покидали его во время странствий. Но возврат на родину был труден, опасен, а иногда представлялся невозможным, т. к. усобицы и войны перекрыли дороги на Русь. Он осуждает и эти усобицы, и эти войны, политическую вражду, потому что они разобщают людей, ставят преграды купцам и торговле, нормальному и естественному общению и сближению людей. В описании третьего выбора он видится нам человеком на распутье, интонация в этом фрагменте фольклорна: «Пути не знаю — куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти — из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей повыбивала… а иного пути нет. На Мекку пойти — значит принять веру бесерменскую… А в Индостане жить — значит издержаться совсем, потому что тут у них всё дорого». Все три перспективы («на Ормуз пойти…», «на Мекку пойти…», «в Индостане жить…») оказываются равно невозможными. Но, разумеется, не дороговизна жизни определила его выбор, а чувство связи с родной землей. Путешественник изложил свои раздумья о третьем выборе сразу после того, как он мысленно окинул доступное ему географическое пространство и сравнил климатические условия разных земель, их изобилие. И это придаёт дополнительную глубину и созданной им географической перспективе, и его выбору.
«Написание» Афанасия Никитина — не только произведение литературы путешествий; это лирическая исповедь человека, который, живя долго вдали от родины, остро переживает возникающее естественно и неотвратимо отчуждение и находит мужество преодолеть опасности возвращения, угрожающие самой жизни. Три выбора Афанасия Никитина — это три основные черты его характера: любознательность, выходящая за рамки профессионально-практического интереса купца; преданность вере предков, сочетающаяся с открытостью другим людям и народам, с желанием понять и способностью попять, с веротерпимостью, что подводит к идее равенства народов и вер; остро переживаемая и выдержавшая испытания любовь и тяга к отчизне, осознаваемой как единая Русская земля.
Путешествие Афанасия Никитина — факт не только из истории отношений между Россией и Индией. Он имеет и более широкое международное значение. Это факт эпохи великих географических открытий. Русский купец совершил своё «хождение» и оставил правдивое, полное уважения и доброжелательности к стране описание раньше, чем плавание Васко да Гамы открыло путь европейскому проникновению сюда. Лаконичные заметки Никитина до сих пор привлекают внимание и широких читательских кругов, и специалистов-исследователей, в том числе и зарубежных. «Хождение» переведено на многие языки мира. Немецкий перевод, сделанный в 1835 году, положил начало ряду других; имеются переводы на английский, чешский, польский, итальянский языки, на язык хинди. В нашей стране оно издавалось неоднократно. Лишь в послевоенные годы появилось не менее семи изданий: на языке оригинала и в переводе на современный язык, с переложением ритмической речью и с факсимильным воспроизведением рукописного текста ⅩⅤ века.
Читатель этой книги сможет познакомиться с Афанасием Никитиным дважды. Здесь публикуются как подлинные записки путешественника, так и созданная на их основе современная повесть. Творческая лаборатория писателя, его верность источнику и художественная фантазия предстанут наглядно.