Исторический и литературный источник, находящийся в основе книги Вл. Прибыткова, очень сложен для понимания и восприятия. Многие учёные прошедшего и нашего веков — историки и лингвисты, индологи и специалисты по русской истории — трудились над «расшифровкой» памятника: отождествляли древнерусские названия с существующими сейчас или сохранившимися лишь в местных исторических документах, вели разыскания о конкретных исторических лицах и исторических событиях, обрисованных или упомянутых в «хождении».
Повесть была написана в 1956 году, когда существовало лишь первое академическое издание памятника (1948 год), но не было ещё всех последующих изданий с их богатым комментарием и многочисленных научных исследований. В наши дни, когда проблема границ художественного вымысла имеет особую остроту, повесть Вл. Прибыткова интересна как пример корректности и такта в отношении к подлинному сохранившемуся и известному историческому материалу.
Вл. Прибытков сохраняет основную канву повествования путешественника, учитывая выводы и конкретные наблюдения, сделанные учёными, доверяет им, не стремится их опровергнуть. Но в записках Никитина много недоговорённого. Он мало пишет о себе самом, о своих друзьях. Остаются неясными мотивы его странствия, время, когда он решил отправиться в Индию (ещё в Твери или позднее), кто и какую помощь и поддержку оказал ему, когда он остался один, без друзей, и отправился в далёкое, полное неизвестности путешествие, как ему удалось избежать обращения в мусульманство, и многое другое. Не знаем мы и биографии Никитина до путешествия.
Многие из этих лакун и восполняет Вл. Прибытков. Афанасий Никитин в его повести — незаурядная личность, человек большой и острой любознательности; Индия — мечта, «вычитанная вьюжными тверскими ночами при свечке из засаленной книжки», «подслушанная у калик перехожих»; после первых контактов с индийцами окрепло его желание «проникнуть в красивую душу неведомого народа». Автор щедро описывает друзей путешественника, особенно среди местного угнетаемого населения. Заслугой автора следует признать то, что он не показывает Никитина как незадачливого купца-неудачника, оказавшегося в Индии, в общем, достаточно случайно (а такие оценки проскальзывали иногда и в научной литературе). Напротив, его Афанасий Никитин осознает более широкое значение своего путешествия: «Одно утешало: для христианского люда новый край открыл! Сколь полезного отсюда вывезет: и компас, и карты индийские, и известия про Китай, про новые веры, о каких на Руси и не загадывали. Свяжет Русь с незнаемыми землями, проложит путь для торгов и ученья. Не всё людям разных вер у себя по запечкам сидеть. Есть каждому народу что другим дать и что у других взять. А чья вера правая — не рассудить. Со временем скажется, а время, как известно, не обогнать». И хотя здесь можно усмотреть некоторые преувеличения, главное всё же схвачено верно.
Не со всем в повести можно согласиться. Едва ли оправдано, например, появление на последних страницах папского нунция и приглашение Афанасия Никитина в Ватикан, к римскому папе. Напротив, краткое упоминание о предшествующих путешествиях Никитина (в северные земли, в Турскую землю, в Царьград) могло бы стать самостоятельной сюжетной линией хотя и вымышленной, но правомерной: он был, бесспорно, опытным и бывалым купцом и путешественником, если рискнул отправиться в неизвестную даль и сумел возвратиться на родину, сохранив в многолетних странствованиях в исламских землях веру предков, что в тот период было почти невозможно.
При оценке значения путешествия Никитина необходимо учитывать: несмотря на то, что Никитин умер под Смоленском, не дойдя ни до Твери, ни до Москвы, его путевые заметки каким-то образом очень скоро оказались в руках такого крупного государственного деятеля, каким был дьяк Василий Мамырев, по-видимому, по его поручению они были внесены в летопись уже в 80‑е годы ⅩⅤ века, а позже, уже в составе этого летописного свода и вместе с ним были включены в летопись вторично (во вторую редакцию летописного свода 1518 года). Поэтому, когда в 1532 году в Москву прибыл из Индии посол Бабура, основателя династии Великих Моголов с предложением «дружбы и братства», для русских государственных деятелей это не была terra incognita.
ⅡСигизмунд Герберштейн. Учёный — политик — дипломат
Все флаги в гости…
Пусть читатели не сочтут это дерзостью или натяжкой — напомнить здесь слова А. С. Пушкина, оказанные о гораздо более поздней эпохе, времени Петра Ⅰ. Но второе-третье десятилетия ⅩⅥ века были действительно периодом очень активных и оживленных сношений молодого Русского государства с иностранными державами, что объяснялось его растущей силой и авторитетом, с одной стороны, общеевропейской политической ситуацией, с другой. Османские завоевания, начавшаяся Реформация и её успехи были актуальными проблемами европейской политики. Россию хотели видеть союзником в борьбе против Турции, в противоборстве политических сил на Европейском континенте. Папство не оставляло надежды вовлечь ее в орбиту католического влияния. Императоры Священной Римской империи Максимилиан и Карл Ⅴ придавали большое значение участию России в общеевропейских делах. Великие географические открытия, поиски новых путей в Индию вследствие перемещения и изменения традиционных линий связи между континентами шире вовлекали Россию в орбиту общеевропейской политики и торговли, 20‑е годы характеризуются ростом активности русского купечества. По наблюдениям А. Л. Хорошкевич, оно вступило в непосредственные контакты со всеми странами Северной Европы, на юге продолжалась торговля со Стамбулом, поддерживались контакты с итальянским купечеством; развивалась сухопутная торговля со странами Центральной и Южной Европы. Русское правительство боролось за равноправие в торговле. Не были редкостью в Москве иностранные купцы. В первой половине 20‑х годов ⅩⅥ века предприимчивый генуэзец Паоло Чентурионе дважды появлялся в Москве, намереваясь заинтересовать русское правительство и русских купцов в расширении торговли и пытаясь найти новые пути в Индию. Эта же цель привела в 1553 году английских купцов и мореплавателей в Архангельск, что положило начало установлению русско-английских торговых и дипломатических связей.
Лишь в период 1514—1517 годов было заключено четыре важных межгосударственных договора — с Империей, Данией, Пруссией, ганзейскими городами. Сигизмунд Герберштейн находился впервые в Москве в качестве имперского посла в течение апреля — ноября 1517 года. В состав посольства входил также его племянник («сестричич») Ян фон Турн. В ноябре 1517 года вместе с отбывавшим С. Герберштейном отправилось русское посольство (дворцовый дьяк В. С. Племянников и толмач Истома Малый), посетившее Инсбрук и Вену. Оно возвратилось летом 1518 года. Тогда же, в июле, прибыли новые имперские послы Франческо да Колло, Антонио де Конти и уже упомянутый Ян фон Турн. Целью обоих посольств было посредничество в заключении перемирия между русской и польско-литовской стороной; второе посольство, кроме того, стремилось вовлечь Россию в антитурецкую коалицию, к созданию которой приступил в марте 1518 г. папа Лев Ⅹ. Вслед за этим ряд папских послов были направлены в Москву. В 1518—1519 годах в Москве находилось посольство константинопольского патриарха Феолипта. В 1523—1524 годах турецкий посол Скиндер вел на Руси сложную дипломатическую игру. К 1526 году относится второе посольство С. Герберштейна. Таков далеко не полный перечень посольств, в ходе которых русскому правительству приходилось решать сложные задачи, касавшиеся разных направлений внешней политики.
Значение обмена посольствами не ограничивалось политической и дипломатической сферами; они имели и более широкое культурное содержание, способствовали появлению более достоверных, более точных знаний о других народах и странах. Здесь играли роль и устные рассказы путешественников-дипломатов, и в особенности историко-литературные произведения, если и они оказывались результатом посольств. Так, упомянутый Франческо да Колло описал своё пребывание в Москве в книге «Заключение мира», куда включил, помимо собственного рассказа о посольстве, многочисленные подлинные документы, а также сведения о России, которые ему удалось здесь собрать. На страницах его труда появляются первые, хотя и краткие, не всегда достоверные сведения о народах Сибири, о северо-восточных границах Русского государства. В интересе к этому региону оказываются тесно переплетенными гуманистический научный спор и прагматический политический интерес к пограничным территориям. Это отчётливо проявилось в споре о Рифейских и Гиперборейских горах, который происходил в это время в европейских гуманистических кругах и в котором приняли участие также и побывавшие в России послы. Дело в том, что в 1517 году была опубликована книга профессора Краковского университета Матвея Меховского «Трактат о двух Сарматиях», где он хотел истребить баснословные представления о странах Восточной Европы. Среди них было и известие, встречающееся ещё у античного географа Птолемея, о том, что Дон и Днепр (Танаис и Борисфен, по тогдашней терминологии) текут с Рифейских гор. В основе такого утверждения лежало убеждение древних о том, что все реки берут начало в горах, поэтому и две названные реки должны начинаться у этого могущественного горного кряжа. Ещё дальше, почти у полюса, должны были находиться Гиперборейские горы. Эти представления древних унаследовало и средневековье, и Возрождение, для которого античность служила эталоном и образцом.
В трактате Матвея Меховского отвергался авторитет античной традиции и утверждалось, что Рифейских гор не существует. Франческо да Колло старался подкрепить авторитет Птолемея и опровергнуть краковского профессора. Он узнал, что в стране Югра, в далеких северо-восточных пределах, есть горы, которые он отождествил с Рифейскими горами Птолемея; эти горы, по его мнению, соединялись с Гиперборейским хребтом, который ниже первых. Речь шла о северной части Уральского хребта. Этот вопрос интересовал и Герберштейна. Вернувшись из первого путешествия, он высказался в том смысле, что Рифейских и Гиперборейских гор не существует. Именно так его понял немецкий гуманист Ульрих фон Гуттен, писавший по этому поводу своему другу Пиркгеймеру в 1518 году: «О, что за время! Как движутся умы, как цветут науки! Прочь варварство и невежество! Получив свою награду, ступайте в изгнание на вечные времена».