– Но вы собираетесь изменить прошлое! – восклицает Лайонел. – Какая разница, что случится в будущем, которое в принципе никогда не наступит?
– Надо, чтобы мое сознание выдержало все парадоксы, а если я не свихнусь, то у меня все получится, – заявляю я.
Даже после полувека размышлений я не уверен, что мне удастся уломать Лайонела сфальсифицировать похищение моей семьи и ранение Пенни. Но после десятилетий, потраченных на взвешивание вариантов, я решил, что наилучшей возможностью защитить любимых людей (причем без полной ликвидации того вектора времени, который привел меня сюда) будет скромный психологический гамбит.
Все должно сработать.
– Ладно, – соглашается Лайонел.
– Где ваш фотоаппарат «Полароид»?
– Какой «Полароид»? – снова удивляется он. – У меня нет «Полароида».
– Он у вас есть, – настаиваю я. – Доставайте.
Лайонел собирается что-то мне ответить, но вдруг всплескивает руками и перебирается через груду обломков в тот самый угол, где соприкасаются две панели. Вытаскивает знаменитый кожаный рюкзак и извлекает из него подарочную упаковку, обвязанную лентой с большим бантом. Лайонел разрывает бумагу, и я вижу новенький «Полароид-автомат 100 Лэд».
– Его мне прислала тетя из Копенгагена, – поясняет Лайонел. – Единственная оставшаяся родственница. Она думает, что у меня был день рождения, но ей изменяет память. Она путает меня со своим братом, моим отцом. Тот родился двадцать девятого июня. Я таскаю подарок с собой уже две недели. Мне казалось, что открыть его будет слишком тяжело.
– Устройства соединены? – осведомляюсь я.
– Да, – отвечает он.
Я запускаю машину времени, и ее измерительная матрица сразу обнаруживает остаточные следы тау-излучения от моего первоначального появления здесь 11 июля 1965 года. Машина молниеносно выстраивает узловатую, перекрученную фрактальную линию к той точке пространства и времени, где события пошли не так, как следовало.
Лайонел заправляет в «Полароид» кассету, я встаю рядом с ним. Держа аппарат на вытянутой руке, он направляет на нас объектив и делает снимок. Я не собираюсь дожидаться, когда на фотоэмульсионном слое проявится изображение.
Незачем тратить время на старые фотографии.
– Не понимаю, каким образом все должно получиться? – бормочет он. – Как, спрашивается, создать машину времени? И если я хоть что-то соображу, то сколько лет мне придется ждать вас?
– До свидания, Лайонел, – прощаюсь я.
Я привожу устройство в действие.
И исчезаю.
Пусть теперь он наберется терпения.
126
Излучение состоит из трех частиц: альфа-частицы – это положительно заряженные пары протонов и нейтронов, бета-частицы – отрицательно заряженные электроны или позитроны и электрически нейтральные гамма-частицы – высокоэнергетические фотоны. Когда я оказываюсь в лаборатории 13 июля 1965, помещение было насыщено тау-радиацией, выброшенной Двигателем Гоеттрейдера при запуске.
Измерительная матрица машины времени запрограммирована на обнаружение оставшихся следов и перемещение по ним к моменту их возникновения, на два дня раньше. Точная дата – 11 июля 1965 года.
Я быстро обнаруживаю, что следование через облако теряющей интенсивность энергии в обратно-хронологическом реальном времени чрезвычайно дезориентирует. Я ощущаю себя чем-то вроде гироскопа, который болтается в барабане сушилки для одежды, привязанной, в свою очередь, к кабинке американских горок. В моей голове словно пронесся торнадо. Даже думать связно трудно.
Я ухватываю лишь куски эпизодов, мельтешащих передо мной. Гоеттрейдер переделывает опытный образец, чтобы устранить утечку радиации, по следу которой я перемещаюсь.
Пыль оседает, но в моем случае – поднимается, и почти чистый воздух превращается в клубы тумана.
Я слышу грохот: половина потолка уже лежит на полу, но затем серое крошево взлетает над полом и резво собирается воедино. Пока потолок восстанавливает себя, дюжина мужчин в противогазах, огнезащитных костюмах и резиновых перчатках, стянутых в запястьях резинками, спинами вперед выскакивает из комнаты в безопасное место. Перед своим бегством они проверяют обломки желтыми счетчиками Гейгера, размахивают металлическими датчиками и постукивают по циферблатам индикаторов, чтобы убедиться в верности показаний.
Медики выносят Свидетелей, которые пострадали настолько, что не могут идти. Остальные, хромая, выбираются из лаборатории. Гоеттрейдера встряхивают и ставят на ноги. Врач осматривает его раны, Лайонел оцепенело сидит у стены, из его обожженного носа капает кровь. Он остекленевшими глазами смотрит на свое изобретение и бездумно сдирает кожу с ладоней.
Пожарные разгребают завал, освобождая путь к двери. Они отрывают Урсулу от Джерома, а она рыдает и рвется к нему. Урсула сидит на полу и, рыдая, баюкает на коленях голову Джерома, а он то трясется, то бьется в конвульсиях, сжимая здоровой рукой обожженную культю.
Двигатель замедляет вращение, останавливается. Гоеттрейдер выключает его и тщательно проводит процедуру корректного отключения. Неожиданно он спотыкается о приборную панель, поднимается с того места, где только что упал (куда я отшвырнул его, прежде чем включить грубо остановленный Двигатель и перенестись в свое время).
А потом наступают последние секунды перемотки «нити событий», и я почти синхронизируюсь с тем моментом, когда впервые прибыл в 11 июля 1965 года на машине времени моего отца. В эти секунды мой ум явно отказывается воспринимать происходящее. Я вижу события, которые уже испытал, но они обрушиваются бурно, неуправляемо, как паводок слов, каждое из которых по отдельности верно, однако они изложены с нарушением всех правил синтаксиса, в произвольном полубезумном порядке.
127
Поступок отчаянный последний его успехом ли увенчался, зная не, исчезает Том. Двигатель включает вновь и место безопасное относительно в Лайонела толкает Том. От жара плавиться начинает аппарат. Ожоги и волдыри получает, Двигателя к вплотную стоящий, Лайонел. Нет уже выхода, но спастись пытаются наблюдатели остальные. Падает он, и вспыхивает, копьем пылающим задетая, рука его, но энергетического удара из-под ее отталкивает и Урсуле к кидается смело Джером. Части на лабораторию раздирают копья огненные и шаровые молнии. Его выключает резко панике в Лайонел, вибрирует яростно Двигатель.
Лаборатории в стоящую, фигуру призрачную замечает Лайонел однако, целиком невидимости поле его разрушает не и Тома задевает не выброс. Глаза слепят, но безопасны они – помещению по мечутся дико вихри и молнии шаровые сияющие. Энергии массу огромную вбирает и разгоняется Двигатель.
Включается Двигатель и его поворачивает рубильник за хватается Лайонел. Комиссии присутствии в безопасности соблюдения условий требования необходимы. Него от исходит радиация что, понимает Том. Радиации типа неизвестного наличие определяют Лайонела приборы. Урсулы муж Джером – них среди, наблюдатели остальные все и входят же сюда. Связи любовной в состоят Лайонел и Урсула что, узнает Том поэтому, посторонних нет здесь что, уверены они. Франкер Урсула заходит лабораторию в когда, отвлекается Лайонел но.
Гоеттрейдера Лайонела внимание привлекая, предмет какой-то задевает случайно и мощность максимальную на видимости поле активировать забывает Том. Двигатель свой включил впервые Гоеттрейдер Лайонел как, того до минут несколько за всего – год 1965 в, прошлое в 2016 года из перемещается и отца своего времени машины опытный образец использует Баррен Том и отчаявшийся потрясенный.
128
Если хотите вспомнить, что произошло, когда я впервые попал в 11 июля 1965 года, вернитесь к главе сорок четыре и дочитайте мой текст до пятьдесят пятой главы.
Я настолько дезориентирован, что пропускаю все до, примерно, пятьдесят второй главы.
Мой план состоял в том, что по прибытии в 1965 год я беру на себя, как бы выразиться поточнее, управление сознанием, как сделал это с сознанием Джона в 2016 году.
И что мы видим? Итак, существуют две версии меня, одновременно обитающие в одном пункте пространства-времени. Мой активный разум руководит действиями моего прежнего «я», которое запускает функцию экстренного возвращения в машине времени раньше, чем Гоеттрейдер запускает свой вечный Двигатель.
Но мне не слишком везет. Да, я прибываю на место, однако у меня кружится голова, и я ничего не соображаю. Я не могу даже думать связно и остановить себя, то есть того Тома, каким я был в своем первом путешествии в 1965 год, – от совершения тех же самых глупых поступков, что и в прошлый раз. Я не знаю, в чем причина моей неудачи.
Может, все дело в том, что моя психика не справляется с нагрузкой… Так или иначе, но мне не удается перехватить штурвал работы мозга. Наверное, виновата моя психика. Я могу лишь наблюдать за своими действиями, не в состоянии изменить их.
Неужели я провел пятьдесят лет в стазисе лишь для того, чтобы смотреть, как повторно совершаю пагубные ошибки? Я знаю, что, если не справлюсь, мой рассудок не сможет пережить второй попытки. Со мной будет покончено, а может, это уже произошло.
Я угодил в капкан своего разума. Теперь я бессилен и не могу остановить самого себя.
Полагаю, что именно это чувство Джон испытывает по отношению ко мне.
Кажется, где-то в более ранних главах упоминается «зуд» – некое навязчивое ощущение, подсказывающее мне, что прежний Том прячется в толпе, вместо того чтобы переместиться в другое место – с лучшим обзором. Теперь я понимаю, что «зудом» был я – я из настоящего времени (проклятье, как трудно подбирать верные словосочетания). Я изо всех сил пытался подчинить себе сознание Тома – другого Тома, – прежде, чем он переместится в поле зрения Лайонела.
И времени почти не остается. Через пару мгновений Лайонел включит Двигатель.
Я должен отодвинуться с пути энергетических вихрей, которые вот-вот вырвутся из Двигателя и разрушат мое поле невидимости, вызвав целую цепь событий, для предотвращения которых я прибыл сюда. Но я не могу. Я – лишь бессильный наблюдатель.