Почему так получается? Почему, когда родителей нет дома, Джо бывает лучшим человеком в мире, но когда они возвращаются, то ведет себя как последняя склочница?
– И я больше ничего не хочу слышать о Таро, понятно?
– Но, мам, я хотела сказать, что карты…
– Мэйв. Ничего. Это дом, свободный от Таро, усвоила? Какое-то время это было забавно, но ты явно отнеслась к ним слишком серьезно.
Я прижимаю руки к голове. Пульсирующая боль вернулась.
– Понятно, – тихо говорю я.
Остаток дня я провожу в своей спальне, пытаясь не думать о картах. Я боюсь вынимать их из ящика, ожидая, что в любую секунду в комнату могут войти мама, папа или Джо, и тогда карты снова отберут.
Мое отношение к картам изменилось. Что-то физическое, молекулярное произошло между нами. Нами. Как будто колода Таро – это человек. Как будто нас удерживает вместе некое электромагнитное поле. Только я не могу сказать, металл я или магнит. Когда я иду в ванную или спускаюсь сделать чай, то меня как будто удерживает невидимая эластичная нить, прикрепленная к пальцам рук и ног. Раньше мне казалось, что я хозяйка этих карт, единственный человек, способный толковать их истинное значение. Теперь же мне кажется, что это они мои хозяева.
Ближе к вечеру я вывожу Туту на прогулку вдоль Бега, положив карты в карман пальто. Не знаю, чего я точно хочу, но почему-то мне хочется сейчас побыть именно здесь. Здесь в последний раз видели Лили, и здесь я видела Домохозяйку в своем сне.
Приближаясь к старому подземному переходу, в сгущающихся сумерках я вижу алое пятно и копну блестящих темных волос под фонарем. Это он. Я не удивляюсь, застав его здесь. Наверное, вчера ему тоже рассказали про молочника. Может, ему даже приснился тот же сон. Может, он проснулся от такого чувства, будто его легкие наполнились речной водой.
– Привет, – робко говорю я.
Он поднимает голову. Пусть я и не удивляюсь ему, но он явно поражен, увидев меня.
– Я пойду, – говорю я. – Извини, я просто услышала, что… ну, ты знаешь. Поэтому захотела прийти.
Мы смотрим друг на друга некоторое время. Осторожно, словно два диких зверя, ожидающих, что другой нападет первым. В вечернем холодном свете его глаза выглядят темнее, без изумрудного блеска, присущего им днем. Мы так долго не отводим глаз, что я думаю, что он видит в моих. Интересно, вглядывается ли он в их серо-голубой оттенок, пытаясь определить перемену? Слишком ли многого я ожидаю от того, кто так ненавидит меня?
Я поворачиваюсь, чтобы пойти обратно, подзывая Туту почти одним дыханием.
– Нет, Мэйв, не уходи, – говорит Ро. – Я как бы даже рад увидеть тебя здесь.
Мое сердце громыхает, как опрокинутые старинные часы.
– Правда?
– Да. Мне жаль, что я так набросился на тебя в пятницу. Просто мне не по себе было. Ты этого не заслужила.
– Заслужила. Все, что ты сказал, правда, – говорю я, засовывая поглубже руки в карманы пальто. – Не нужно мне было бросать Лили. И нужно было поговорить с тобой. Но поверь, я не заговаривала с тобой, потому что мне так сказали в школе, да и родители не советовали. Типа, в такие времена нужно оставить людей в покое и все такое.
Ро хмурится.
– Я тоже слышал такое. Знаешь, мне кажется, люди просто оправдываются. На самом деле им комфортнее не звонить и не писать сообщений. Я постоянно слышу, что в такое время родным лучше общаться между собой, но на самом деле я гораздо меньше могу сказать моей тете Джессике, чем тебе. Честно говоря, лучше бы вместо нее у нас в свободной комнате остановилась ты.
– Спасибо, – говорю я неуверенно, хотя я польщена.
Меня охватывает приятная теплота, когда я представляю себя в доме О’Каллаханов. Не как подругу Лили, а как подругу Ро. Неожиданно перед моим мысленным взором предстает картина, как я сижу на кровати для гостей, и его тело проскальзывает рядом с моим.
Я смотрю на землю, уверенная в том, что он догадывается о моих мыслях, что я превратила его невинное замечание в фантазию об общей кровати. Я тереблю пальцами подкладку карманов, дергая за нитку.
– Извини, – говорит он. – Я, э-ээ… Не хотел ставить тебя в неловкое положение.
– Нет, все нормально, – я прикладываю холодные, потрескавшиеся руки к лицу и понимаю, что мои щеки горят. – Ты знаком с Туту?
– Нет, – отвечает он, наклоняясь, чтобы почесать собаку за ухом. – Это что, лабрадудель?
– Или кокапу, точно не помню.
Конечно, я помню. Туту – кокапу. Но мне кажется опасным сейчас противоречить Ро, даже в вопросе породы моей собаки. Я как будто обезвреживаю бомбу, и простое прикосновение к неправильному проводку может забросить нас высоко в небо.
– Он больше походит на твоих родных, чем ты.
– Ага, – смеюсь я. – Еще один очаровательный викинг-блондин, правда, Туту? Может, завести себе нелепого старого кота, чтобы хотя бы какой-то друг был в доме.
– Все так плохо?
– Ну, не буду же я жаловаться тебе на проблемы в семье.
– Ха! Ты права. Как будто я «Мистер Семейные проблемы», – на лице Ро отображается подобие улыбки. – Но если серьезно, расскажи. Я хотя бы подумаю о чем-нибудь, что не связано с Лил.
– Ну ладно. Помнишь мою сестру Джоан?
– Конечно. Она еще активно участвовала в той манифестации в поддержку равных браков.
Я совершенно забыла, что Ро тоже был там. Помню только, как я стояла с Джо и кричала на идиота, разглагольствовавшего про «семейные ценности», но забыла, что Ро всегда присутствовал на фоне моих воспоминаний о Лили. Он всегда был ее нескладным, задумчивым братом. Тихим и бледным. За глаза мы его звали Колином в честь затворника из «Таинственного сада».
– Ах да. Я забыла, что ты там был.
– Тот день для меня много значил.
Я ничего не говорю. Кажется, он собирается сказать что-то еще, и я хочу дать ему шанс.
– В любом случае… – продолжает он. – Значит, у тебя проблемы с Джо.
– Ага. Она всегда пытается быть моим родителем. Указывает мне, что делать.
– По-твоему, почему?
– Не знаю. Наверное, ей неловко до сих пор жить дома с родителями, хотя ей уже двадцать с лишним. Может, она чувствует себя… неадекватной, раз не нашла себе подходящего места в жизни. Поэтому пытается найти себе какой-то странный смысл в том, чтобы чрезмерно заботиться обо мне. Ну, или что-то в таком роде.
– Ну, насчет «что-то в таком роде» ты преувеличиваешь. Все так и есть, как ты говоришь.
– Ага, – пожимаю я плечами.
– Ты довольно проницательная, понимаешь людей. Теперь понятно, что твой бизнес с Таро так хорошо шел.
– Пока не закончился, – заключаю я.
– Да. Пока не закончился.
Я сжимаю карты в кармане, думая, не пора ли рассказать ему о них. И о Домохозяйке, о сне, о той, кто забрал Лили.
– Я хочу кое-что сказать тебе, – начинает он как раз в тот момент, когда я готова вынуть карты. – У меня есть… одна теория по поводу того, что случилось с Лил.
Я сильно кусаю губу изнутри и еще сильнее сжимаю колоду.
– Окей, скажи.
– А можем мы разговаривать и гулять? Мне как-то не очень… стоять на одном месте. Лучше, когда двигаюсь.
– Ладно.
И вот мы идем, он говорит, а Туту бегает, обнюхивая землю вокруг нас. Я часто поглядываю на него, на его синеватую кожу. Наши головы почти вровень. Девочки в моем классе постоянно обсуждают рост. Какими бы невероятно обычными, скучными или глупыми ни были мальчики из школы Святого Антония, им все прощают, если они высокие. От этого они автоматически становятся привлекательными. Может, именно поэтому Ро никогда не упоминали в разговорах на тему «У кого самый горячий брат» за обедом. Он не высокий, не спортсмен и потому дисквалифицирован.
Но неужели я одна нахожу его таким обворожительным? Когда это случилось, и где я была, когда это случилось?
– Значит, про пятницу. Ты же видела тот странный протест у «Подвала», правда?
– Да. Мы с Фионой как раз шли туда, когда там появились «Дети Бригитты». Мы примеряли платья, когда в магазин вошли странные люди и стали жаловаться насчет витрин. А пару часов спустя они собрали целую толпу. Это было необычно.
– Да, и ты заметила, что все они очень, очень молодые?
– Ага. Безумие какое-то. Примерно нашего возраста. Мы с Фионой попытались разузнать про них, но почти ничего не получилось.
– Да? По какой-то причине «Детям Бригиттам» удается не засвечиваться в газетах и новостях, но в последнее время поступает все больше сообщений о всплеске религиозности среди молодежи. Что молодые люди вступают в «организации».
Слова Ро попадают на благодатную почву. Я едва не замираю на месте. Организации. Где я это уже слышала?
– Похоже, как будто… как будто журналисты либо хотят что-то откопать, но не могут, либо хотят что-то сказать, но им не дают.
– Как про саентологов? Про тех типов, которые прославились тем, что их адвокаты преследуют не в меру любопытных людей?
– Я тоже про это подумал. Похоже, им неплохо удается привлекать легко поддающихся убеждению тинейджеров. Может, им удалось и каким-то образом… увлечь Лили.
– О, – неловко вздыхаю я, поражаясь такому рассуждению.
Да. Все кажется логичным. Гораздо более логичным, чем предположение о какой-то похищающей детей ведьме, которую вызвали с помощью карт Таро.
Я вдруг ощущаю себя очень глупой и юной.
– А что думают твои родители? И полицейские?
– Они не обращают внимания на мои слова, – пожимает он плечами. – Продолжают что-то там бубнить про «минимизацию травмы», как если бы можно было просто так взять и перестать думать об этом.
– Наверное, тебе сейчас дома по-настоящему одиноко, – говорю я, и порыв взять его за руку настолько силен, что мне приходится ущипнуть себя. – Твои родители тоже сошли с ума и решили проявлять строгость, как все остальные?
– Напротив. Странно, но они почти перестали меня замечать. Притом что до этого они были достаточно строгими. Каждый вечер семейный ужин, никаких шатаний по городу после школы. Сначала домашняя работа, потом телевизор. Все такое. А теперь до них как бы дошло, что ничего из этого… не имело значения.