Квартира большая и просторная, как гостиные в телесериалах. Огромное окно выходит на город и словно притягивает нас к себе.
– А что он сказал тебе насчет свадебного платья? – тихо спрашивает Ро.
– О, – я чувствую, что краснею. – Мы в день протеста с Фионой были в «Подвале» и примеряли свадебные платья. Они тогда как раз спорили с продавцом.
Он смотрит на меня с недоумением.
– В шутку примеряли. Мы же не серьезно решили померить свадебные платья. Фиона сказала им, что не верит в Бога.
– Ого.
Позади нас вдруг раздается высокий, похожий на звук флейты голос:
– Я тоже не верила в Бога.
Мы поворачиваемся и видим маленькую девушку с низкой челкой и яркими глазами. Ей лет семнадцать.
– Привет, – говорю я неуверенно.
– Я считала, что все это чушь. А когда узнала про «Прачечные Магдалины» и про то, как они сажают в ужасные тюрьмы девушек только за то, что они забеременели, я подумала: «О, да католическая церковь просто разрушает Ирландию!»
– А потом… что заставило тебя передумать? – спрашивает Ро.
– Я поняла, что Ирландию разрушает не католическая церковь. Ирландию разрушают люди.
Я хочу расспросить ее подробнее, но в это мгновение впустивший нас мужчина встает в центре помещения и стучит ложечкой по своему стакану, полному апельсинового сока.
– Встаем все в круг. В круг.
По комнате пробегает шепот, и все рассаживаются кругом прямо на полу, скрестив ноги. Мы с Ро следуем их примеру. Мне очень хочется слиться с окружающими, стать незаметной. Но мне кажется, что мне уже нарисовали огромную красную точку на лбу – знак «неверующей». Девочка рядом со мной слегка отдаляется. Она понимает, что мне на самом деле не хочется быть здесь.
– Привет всем! – говорит Аарон, единственный, кто продолжает стоять.
На нем нет костюма, в котором я видела его в пятницу, и от этого он выглядит гораздо моложе. Лет на двадцать пять-двадцать шесть. На нем джинсы и синяя толстовка «Hollister», на ногах красные кеды.
– Как поживаете?
Все нестройно бормочут: «Хорошо» или «Нормально».
– Что так кисло? Я же знаю, что дела у вас идут просто замечательно. Ну, как ВЫ ВСЕ сегодня поживаете?
Все смеются.
– КЛАССНО! – выкрикивает один парень, вслед за ним другой, после чего смех усиливается.
– Классно? Просто здорово. Давайте все вместе. Правда, здорово?
Висящее в помещении напряжение понемногу ослабевает. Растягивается, как жвачка.
– ДА!
– Уже больше походит на правду, – улыбается Аарон. – Сегодня у нас новые лица, так что я подумал, что нужно начать как обычно, с игры по кругу, чтобы разогреться. Согласны?
– Да!
Его американский акцент, фамильярность и бурлящая энергия кажутся не совсем уместными в этой красивой ирландской квартире. Но чувствуется, что каждое его слово, каждый его жест тщательно отрепетированы, чтобы создать нужное ощущение. Ощущение семейного пикника.
– Ну ладно, давайте подумаю, – Аарон сводит треугольником указательные пальцы перед своим носом в жесте, похожем на небрежную молитву. – Итак. Кто из вас расскажет «Две правды, одну ложь»?
Присутствующие неловко ерзают и перешептываются.
– Расслабьтесь, ребята! Не так уж это и страшно. Нужно просто два раза сказать правду и один соврать. Этому учат во всех театральных кружках, и это замечательный способ познакомиться друг с другом. Ну ладно, начну первым.
Он снова располагает перед лицом «треугольник» и обводит глазами круг, улыбаясь чему-то своему.
– Итак… Меня зовут Аарон. Мои родители развелись. И мне очень нравится Билли Джоэл.
Он проводит рукой по кругу и показывает на невысокую девочку.
– Кэти, как ты думаешь, что из этого неправда?
– То, что… вам нравится Билли Джоэл? – предполагает Кэти.
– Вот и нет, – улыбается Аарон. – Мне на самом деле очень, очень нравится Билли Джоэл. А мои родители до сих пор счастливы в браке. Живут вместе двадцать два года.
Кэти краснеет до корней волос. Все остальные хихикают и возбужденно перешептываются.
– А теперь вы, ребята. Начнем с кого-нибудь новенького. Например… с Рори.
– Э-мм, ладно, – говорит Ро. – Э-мм… я играю на гитаре. Мой день рождения в июне. И моя сестра рыба.
Снова смех. Аарон удостаивает нас краткой сухой улыбкой.
– Неплохо для начала, – говорит он. – Жду не дождусь знакомства с твоей сестрой. Энид?
Энид сидит справа от Ро, и Аарон двигается по часовой стрелке, поэтому мне еще не скоро предстоит поделиться своими двумя ложными и одним правдивым фактами. У Энид темные волосы, и ее можно было бы даже назвать хорошенькой, если бы не постоянные морщины на лбу.
– Хорошо, – начинает она. – На следующей неделе мне исполняется двадцать один год. У меня слишком подвижные суставы.
Энид произносит это очень быстро, как будто на взводе, психологически готовясь к чему-то более серьезному. Окружающие как будто замерли и насторожили слух. И они получают то, чего так ждали.
– И у меня был незащищенный секс с мужчиной вдвое старше меня.
Молчание. Я пытаюсь встретиться взглядом с Ро и как бы мысленно сказать: «Вся эта подготовка была ради этого?»
Аарон опускается на пол перед Энид. Смотрит на нее очень пристально, поддерживая такой зрительный контакт, как если бы знали друг друга лучше всех на свете.
Протянув руку, он касается ее кисти, покоящейся на колене.
– Энид, можно? – спрашивает он тихо.
Она протягивает ему руку в ответ, и он держит ее очень нежно, на глазах у всех. Все остальные девочки буквально вытаращили глаза, и я понимаю, что все они хотели бы сейчас оказаться на месте Энид. Держать Аарона за руку. Я сижу достаточно близко, чтобы увидеть, как рука Энид дрожит, а лицо заливается яркой розовой краской.
Я отворачиваюсь.
Через мгновение Аарон снова заговаривает, легко поглаживая ладонь Энид большим пальцем.
– Ох, Энид. У тебя же все в порядке с суставами?
– Да, – отвечает она чуть слышно и так, как будто вот-вот заплачет.
– Все хорошо, дорогая. Все хорошо. Ты этого не хотела. Ты не виновата.
Мне начинает казаться, что я чего-то не понимаю. Энид двадцать лет. Конечно, то, что она занималась сексом с мужчиной вдвое старше себя, отличной идеей не назовешь, но ведь это же не конец света? Бывают проблемы и похуже.
Он обхватывает ее рукой, покачивая, а она начинает медленно всхлипывать. Энид вдруг превращается из испуганной, дрожащей лани в ягненка, посасывающего молоко из бутылочки. Ее словно окутывает золотистый ореол спокойствия. Она в безопасности, ей уютно и тепло, ее любят.
Все мы наблюдаем за этой сценой, затаив дыхание. Мы с Ро удивленно переглядываемся. По пути сюда я ожидала всего, что угодно, но только не этого.
Громким шепотом, явно предназначенным для посторонних ушей, Аарон говорит Энид, что он еще побеседует с ней после собрания, обсудит все как следует. Потом убирает руки и передвигается к следующему в кругу. К одному из молчаливых парней, которые пришли с нами.
– Кормак. Теперь твоя очередь. Две правды, одна ложь.
– Я… играю в гэльский футбол. Мой любимый супергерой – Человек-муравей. И… э-мм…
– Продолжай, Кормак. Все хорошо.
– Однажды я это… я…
– Продолжай.
– Я это… побрил себе ноги. Просто чтобы проверить, каково это.
Глаза Ро распахиваются, словно блюдца. Если во время беседы с Энид в комнате провисло напряжение, то сейчас оно едва не выбивает окно.
– Эй, парень, – Аарон хлопает руками в восхищении. – Кормак! И это все? Чувак! О чем тебе вообще волноваться? Это ровным счетом ничего не значит. Это просто любопытство. Послушай. Ты же спортсмен, верно? Верно?
– Э… да.
– Пловцы бреют ноги, разве ты не знал? Как и куча других спортсменов. Это совсем ничего не значит. Это не значит, что ты гей. Да ладно тебе. Ты же и сам это знаешь, правда ведь?
– Ну да, – отвечает Кормак, все еще неуверенно.
– Чувак, ты же прекрасно сам знаешь, как и я знаю, что не бывает прирожденных геев. Ну, то есть если бы бывали, то это нарушило бы законы природы, правда?
Он начинает оглядывать группу, подняв ладони, словно добавляя: «Это всего лишь факты» всему, что говорит.
– Животные перестали бы размножаться. Люди перестали бы размножаться. Так что, если у тебя и возникали какие-то сомнения, то только потому, что у тебя немного забарахлил радар, понимаешь? Просто на лобовое стекло ветром нанесло немного всякой дряни. Нужно просто почистить стекло, вот и все.
Он пожимает плечами и улыбается.
– Ну, то есть иначе как ты поедешь на машине дальше?
Все смеются. Кормак громче всех.
Я вся напрягаюсь, мои ногти до боли впиваются в ладони, оставляя на них белые полумесяцы. Я помню, как такие разговоры ходили несколько лет назад, во время референдума по поводу брачного равноправия. Но так всегда говорили пожилые люди. Не американцы двадцати с чем-то лет в толстовках и кедах.
Аарон продолжает идти по кругу. Признания становятся все более откровенными. Когда Энид выдала свой «факт», я подумала, что она неверно поняла правила игры. Но нет: неправильным ответом Ро О’Каллахана было то, что его сестра «рыба». Это не веселая игра. Это публичное покаяние.
Самое странное в том, что Аарону почти не приходится вытягивать признания. Присутствующих словно подхлестывают признания предыдущих людей. Их словно возбуждает мысль о том, что сейчас к ним будет приковано всеобщее внимание. Их разгорячили рассуждения Аарона, его мягкий тон, его объятия.
Одна из девочек признается в том, что поцеловала лучшую подругу. Аарон успокаивает ее, утверждая, что она этого на самом деле не хотела, что ею просто манипулировали, заставили свернуть с пути истинного.
Один парень признается в том, что его посещали суицидальные мысли. Аарон говорит, что это нормально – хотеть вернуть себе контроль над своей жизнью, хотеть самому принимать решения, когда все вокруг только расст