терпретации дружелюбны, длиной с обычное текстовое сообщение, написанные обычным языком, а не какой-нибудь магической заумью. Вот почему она мне так понравилась. Она похожа на подругу.
ЛУНА: Луна управляет нашими месячными, так что тут есть отчего побеситься. Эта карта олицетворяет нашу подсознательную энергию, возможно нечто, что вы подавляете. Помните, что любое зло рано или поздно всплывет на поверхность!
КОЛЕСНИЦА: Эй! Полегче! Ваша колесница свернет с пути или вы мчитесь настолько быстро, что всем остальным это напоминает хаос. Спросите себя, контролируете ли вы ситуацию, в которой оказались, или нет.
БАШНЯ: Да, я понимаю, выглядит пугающе. По-настоящему плохо. Но иногда старые здания необходимо снести, чтобы построить на их месте что-то новое.
Я снимаю видео с паузы, и Райя объясняет, как связать все три карты вместе. «Используйте свою интуицию, – произносит она с придыханием. – Пусть карты говорят друг с другом».
Я пристально смотрю на них и пытаюсь понять свои ощущения. Да, угрюмость и задумчивость «Луны» определенно напоминает мне мое настроение в последнее время. Весь прошедший год в школе был наполнен «энергией одиночества». Точнее, если честно, последние два года. Все как будто рассредоточились по своим нишам, а я осталась в стороне, без лучшей подруги, без определенной группы, да и успеваемость хромает. Но далее следует «Колесница», на которой парень пытается сохранить крутую позу, тогда как два его коня едва ли не взбунтовались. Ну да, тоже похоже на меня.
«Сообщите правду о себе, – говорит Райя спокойным, расслабленным голосом, но ее шоколадно-карие глаза пристально глядят на камеру. – Выскажите ее громко».
– В настоящий момент я не очень несчастна, – говорю я вслух и, к моему удивлению, ощущаю, как по щеке из глаза стекает горячая слезинка.
Я быстро смахиваю ее.
И я пытаюсь делать вид, что все в порядке, но это не так.
«Взгляните на свои страхи, – продолжает Райя Сильвер, как будто услышав меня. – Скажите, чего вы боитесь».
– Если я не найду своего места, то, возможно, произойдет что-то очень, очень плохое, – говорю я, но не успеваю как следует погоревать об этом, как меня зовет ужинать отец.
Спустившись, я вижу за столом его одного. Джо куда-то ушла – наверное, домой к Сарре – а мама проверяет экзаменационные работы в прежней комнате Эбби и ужинает тоже там.
– Слышал, что ты устроила Джоан веселую жизнь, – неодобрительно начинает отец, пододвигая мне тарелку с лазаньей.
– Ну, если это она так выразилась…
– Будь повежливей со своей сестрой. Ей и так сейчас нелегко.
– Я вежливая, – говорю я. – Я умею быть вежливой.
– Ты не просто вежливая, Мэйв. Ты хорошая. В тебе много доброты. Просто нужно показать это.
– А в чем разница?
Он треплет по загривку Туту, вставшего на задние лапы в ожидании подачки.
– Вежливые люди улыбнутся, выслушают тебя и скажут: «О нет, как ужасно!» в ответ на грустную историю. Хорошие люди что-то сделают.
Папа тоже был самым младшим ребенком в семье, поэтому он чаще остальных симпатизирует мне. Но он-то был гением в семье идиотов, тогда как я идиотка в семье гениев. А это не одно и то же.
Мы немного беседуем, и он спрашивает, стала ли я лучше учиться, и я вру, что да, стала.
– Как поживает Лили? – спрашивает он, отодвигая от себя тарелку. – Вы до сих пор общаетесь?
– Мы больше не подруги, папа, – быстро отвечаю я и достаю карты из кармана.
– А это еще что такое?
– Карты Таро. Хочешь, сделаю расклад для тебя?
– Не знаю. Расскажешь про всякие неприятности, ожидающие меня в будущем?
– Карты Таро не предсказывают будущее, – говорю я, подражая спокойной, менторской интонации Райи Сильвер. – Они только помогают проанализировать ваше настоящее.
– О господи. Ты что, попала в секту? Я слышал по радио, что в последнее время все больше молодежи попадают в секты, но не думал, что они заманят и тебя.
– Нет. Просто интересуюсь картами. Это часть истории, понимаешь. Ими пользовались в Италии в пятнадцатом веке.
– Значит, увлекаешься теперь историей и Италией? Пожалуй, такой культ мне нравится.
– Вот, – протягиваю я ему колоду. – Перетасуй их. Пропитай их своим соком.
– Моим чем?
– Энергией! Вдохни в них свою энергию! Карты сделаны из бумаги, папа. А бумагу делают из деревьев. Они разумны.
– Э-мм, ну ладно, – говорит он, явно сбитый с толку. – И когда ты раздобыла эти карты?
– Сегодня.
Я заставляю его перетасовать карты и разделить их на три части. Затем раскладываю их веером, как это делала Райя.
– Выбери три.
Он выбирает три карты. Десятка жезлов, двойка кубков, «Шут». Я изучаю их.
– Похоже, ты действительно посвящаешь всего себя работе, – говорю я, указывая на мужчину с вязанкой жезлов на спине. – И в процессе ты, возможно, забываешь о маме. Карты предлагают вам поехать куда-нибудь вместе на выходные или отправиться на какое-нибудь приключение – ну, как бы снова влюбиться друг в друга.
Лицо отца темнеет.
– Да ладно! Не могут они такого говорить!
– Могут!
– Это тебя мать подначила?
– Нет! – восклицаю я возбужденно. – А что? Я права?
– Боо-оо-оже! – Он взъерошивает свои жидкие волосы песочного цвета. – Ну, тогда, я думаю, мы улетаем в Лиссабон.
– Лиссабон?
– Твоя мать в последнее время только и твердит о том, чтобы слетать в Лиссабон. Сейчас как раз дешевые рейсы. И да, я работал как сумасшедший.
– Летите! – говорю я торжественно, радуясь тому, что оказалась права. – В Лиссабон!
– А кто будет следить за тем, чтобы ты каждое утро отправлялась в школу?
– Мне шестнадцать! Я и сама могу позаботиться о себе. К тому же здесь будет Джоан.
Он относит тарелки в раковину и споласкивает их.
– О боже, – повторяет он, все еще в изумлении. – Наверное, надо проверить сайт «Райанэйр».
Я снова перетасовываю карты, довольная своим успехом.
Прежде чем выйти, он поворачивается и говорит:
– Все же интересно, как ты запомнила значения этих карт за один вечер, а таблицу умножения запомнить не можешь.
– Пап! Я знаю таблицу умножения! Мне шестнадцать, а не восемь.
– Сколько будет шестнадцать на восемь?
– Миллион три.
– Неправильно. Сто двадцать восемь.
– Вот, посмотри, – говорю я, вытаскивая из колоды карту. – Это «Смерть». Я бы на твоем месте поспешила заказать билеты.
Он уходит, и я остаюсь наедине со своими картами из Душегубки. Размышляя о том, что пусть он и пошутил с этой математикой, но все же действительно немного странно, что я так хорошо выучила значения карт за один вечер. Но это не похоже на обучение чему-то другому. Они не вылетают у меня из головы в ту же секунду, как я сбиваюсь с мысли, как это бывает со школьными предметами. Они застревают в памяти, как стихи песен. Как поэзия. Как чувства, которые я давно испытывала, но которые наконец-то научилась выражать.
4
На следующий день мисс Харрис заставляет меня почти весь обеденный перерыв заканчивать уборку Душегубки. Я особенно и не возражаю. Папа мне дал новые батарейки для плеера, поэтому я даже наслаждаюсь работой под «готическую» музыку 1990-х, и мне самой хочется видеть Душегубку чистой и аккуратно прибранной. Карты лежат в переднем кармашке моей школьной сумки, и я борюсь с соблазном поиграть с ними.
За пять минут до звонка мисс Харрис объявляет об успешном окончании работы и говорит, чтобы я поела что-нибудь в общем зале. После вчерашнего инцидента с дверью она явно боится, как бы со мной снова что-то не случилось по ее вине.
Большинство учениц отправились покупать еду в городе, но некоторые остались в школе, не желая разгуливать по февральскому холоду. Лили О’Каллахан сидит в классе в стороне от всех с книгой, почти заслонив глаза темно-русой челкой. На ее висках видны красные пятна – угревая сыпь в тех местах, где жирные волосы касаются кожи. Как часто она сейчас моет голову? Сама по себе Лили не неряха; просто ей не нравится ее тело. Ей не хочется замечать его. Если бы можно было быть мозгом в бутылке, читать книги и рисовать, она была бы гораздо счастливее.
Когда я прохожу мимо, она поднимает голову и напряженно улыбается мне, поправляя слуховой аппарат. Я вижу группу знакомых мне девочек и быстро направляюсь к ним, прошмыгивая мимо Лили, не сказав ни слова.
Почему я так поступаю? Почему так ужасно веду себя с ней, несмотря на то, что мы так долго были вместе?
Я сажусь рядом с ними. У Мишель новая косметика того американского бренда, который явно приходится по душе всем шоу-трансвеститам, и все разговоры у нее только о ней. Цвета в точности такие же, как и в наборе, который можно приобрести за один евро в Urban Decay, о чем я тут же и заявляю, совершая ошибку. Все смеются, а Мишель сердится.
– Извини, – говорю я, посмотрев на ее покрасневшие уши.
Мишель рыжая, так что любая перемена в настроении заметна мгновенно. Некоторое время я сижу молча и просто слушаю их беседу. Но мне быстро это надоедает. Я начинаю ерзать, засовываю руки в карман школьного блейзера и нахожу там карты Таро. Что? Я была уверена, что оставила их в школьной сумке.
На моем лице, похоже, отображается удивление, потому что девочки замолкают и смотрят на меня.
– Ты чего? – спрашивает Мишель. – Смотришь так, как будто кто-то из нас испортил воздух.
– Ничего, – отвечаю я, стараясь придать своему лицу обычное выражение. – Хотите, я погадаю вам на картах Таро?
– На чем?
Я показываю ей и остальным карты.
– Да ты на самом деле не умеешь на них гадать, правда? – спрашивает Мишель.
– Немного умею, – отвечаю я. – Практиковалась прошлым вечером.
Мишель тасует карты и выбирает три. Королева жезлов, тройка кубков и туз пентаклей.
Как и вечером с папой, все сходится просто идеально. Как будто догадаться, о чем говорят карты, проще простого. Я тут же сочиняю для Мишель целую историю о том, как ее творческая страсть к косметике и любовь к подругам являются двойными движущими силами ее жизни и как они приведут ее к успеху.