– Эти люди появились внезапно и начали нападать на собравшихся, – диктует она, подключившись к Instagram Live. – Они нападают на ЛГБТ-посетителей.
На стене над Аароном висит фотография в рамке – «Кипарис» в год своего открытия.
И тут я вижу ее. Рядом с Аароном стоит Домохозяйка, с нее капает вода. Ее тело облипает мокрое платье.
Кажется вполне естественным, что она появилась на такой заварушке. Когда в мире нарушается баланс, что-то обязательно должно подняться навстречу этому нарушению. Аарон приехал в Килбег, потому что учуял прореху в ткани существования – прореху, которую Домохозяйка прорезала для него. Но на чьей она стороне? Она здесь, чтобы поддержать Аарона или поддержать меня?
Я крепко сжимаю свой браслет. Мой морской узел. Я не свожу глаз с рамки. Я пытаюсь вспомнить заклинание и представляю, как бросаю лассо, срывая фотографию и заставляя ее упасть. Воображаю, как она падает на голову Аарона. Я вдыхаю поглубже и начинаю читать заклинание.
Сдвинь весы, приди в движение,
Победу Ро, Аарону поражение.
Я повторяю это снова и снова, быстрее и быстрее. Ро продолжает кричать на Аарона, Аарон продолжает ехидно усмехаться. Еще одного подростка хватают и волокут к ведру с водой.
Сдвинь весы, приди в движение,
Победу Ро, Аарону поражение.
– Мэйв, ты что делаешь?
Рамка вздрагивает. Она шевелится.
– Фи, дай руку!
– Что?
– Я сказала, дай мне свою руку!
Она протягивает мне руку, и я прижимаю ее к браслету с морским узлом. Белый атлас моего шнура из халата связывает нас единым заклинанием.
– Просто держи. И смотри на рамку. Смотри на фотографию в рамке, Фиона. Над его головой.
Ты медиум, Мэйв. У тебя получится.
Я снова начинаю заклинание, и вскоре его за мной повторяет Фиона. Мы вместе упорно повторяем одни и те же слова.
Сдвинь весы, приди в движение,
Победу Ро, Аарону поражение.
И наконец добиваемся своего. Деревянная рама падает на Аарона, осколки разлетаются по его плечам, на виске появляется алая рана. На какое-то мгновение все в зале как будто замирает. Все инстинктивно морщатся при звуке и стараются отойти подальше от осколков. Домохозяйка, все это время присутствовавшая где-то на краю зрения, словно соринка в глазу, мгновенно исчезает. Мы с Фионой, не отпуская браслета с морским узлом, ныряем в толпу и пробираемся к Ро.
– Господи Иисусе, Мэйв, – слышу я ее голос. – Господи Иисусе.
Свободной рукой я хватаюсь за Ро. Он оборачивается. Его глаза в панике широко распахнуты, как у испуганного животного.
– Ты как?
Мы произносим это одновременно.
В это мгновение через двери в зал вбегают полицейские. Среди них я тут же узнаю Гриффин.
– Мэйв, – говорит она и переводит взгляд на Ро. – Рори?
Я буквально чувствую, как в ее голове возникают тысячи вопросов и принимаются тысячи решений.
– Уходите отсюда, – говорит она. – Немедленно. Нельзя, чтобы вас сейчас задержали. Вашим родителям и без того пришлось нелегко.
Я киваю и протискиваюсь мимо нее, ведя за собой Фиону.
– Я не могу, – говорит Ро. – Не могу их бросить.
– Нам нужно уходить. Ты что, правда хочешь, чтобы у вас перед домом опять появилась полицейская машина? Именно сегодня вечером? Когда ты в этом платье?
Он кивает.
– Ладно.
И мы сбегаем по лестнице и выходим на улицу под вой сирен снаружи.
33
Мы втроем сидим в «Дизи», заказав картофель фри и соус карри. Мы не пытаемся вытянуть под носом друг у друга самые длинные картофелины. Просто смотрим в пространство, начинаем предложения и понимаем, что не знаем, как их закончить. Сегодня суббота, и многие сюда приходят семьями заказать рыбу с картофелем.
– Который… который сейчас час? – вдруг спрашивает Фиона.
Ро смотрит на свои часы.
– Начало девятого.
– Всего лишь начало девятого? – удивляется Фиона.
– Понимаю, – соглашаюсь я. – Преступления на почве ненависти, они такие. Всегда кажется, что происходят гораздо позже.
Несмотря ни на что, мы смеемся. Несмотря на засохшую кровь на шее Ро. Несмотря на то, что мы с Фионой только что сбросили на человека фотографию в рамке, даже не дотрагиваясь до нее. Несмотря на то, что мы не имеем ни малейшего представления о том, что происходит сейчас с посетителями кабаре или как Ро собирается вернуться домой без сменной одежды.
Мы смеемся. Представить только.
– Думаете, это часть плана «Детей Бригитты»? – спрашивает Фиона. – Вызывать бунт? Пробудить недовольство в обществе и все такое?
– Наверное, да, – пожимаю я плечами. – Сестра говорит, что на нее с подругой тоже набросились. В «Сентре», кстати.
Ро обхватывает голову ладонями и отводит волосы назад, открывая две перламутровые клипсы.
– Что мне теперь делать?
– Можешь поехать ко мне. От Пэта осталась кое-какая одежда, можешь переодеться и вернуться домой.
– Нет, я имею в виду, что вообще делать? – переспрашивает он дрогнувшим голосом, показывая на себя в порванном красном платье. – Как мне жить дальше?
Молчание. Мы с Фионой не можем подобрать нужных слов, которые утешили бы его. В конце концов, мы же не он, мы не понимаем, что именно он сейчас переживает. Что предстает перед его мысленным взором? Какую картину он себе рисует? В которой на него нападают на глазах у всех только за то, что он такой, какой есть?
Вот так плохие медиумы влияют на людей. Они заставляют их бояться. Именно этого и добивался Аарон. Чтобы Ро замкнулся в своем маленьком ящике. Бабочка, пришпиленная иголкой.
– Ты будешь жить своей жизнью, – произношу я, стараясь вложить в свой голос максимум авторитетности, на какую способна. – Будешь жить своей жизнью и носить платья, если захочешь носить платья, и называть себя как захочешь, и мы будем рядом.
– Мэйв…
– Нет, Ро. Я не могу обещать, что ничего подобного никогда больше не случится, но я могу пообещать, что… я могу пообещать поддерживать тебя. Сколько тебе захочется. Или понадобится. И тебя тоже, Фиона. Мы нужны друг другу. Вы единственные, кто у меня есть.
– Я тоже обещаю, – говорит Фиона, переводя взгляд с меня на Ро и обратно. – Я буду с вами столько, сколько вы будете со мной.
– Кроме того, – добавляет она тихо, – вы же знаете, что когда они покончат с геями, то перейдут к иностранцам.
Ро улыбается, показывая свои испачканные кровью зубы.
– Ну ладно, хорошо. Значит, клятва, как в «Трех мушкетерах»? Один за всех и все за одного?
– Да, – уверенно подтверждаем мы с Фионой.
– Прекрасно, – говорит он, улыбаясь еще шире. – Я тоже обещаю защищать вас обеих или погибнуть, пытаясь защитить.
Мы не ударяем по рукам. Мы ничего не делаем, только глядим друг на друга в люминесцентном свете от вывески «Дизиз». Пусть мы улыбаемся, но настроены мы серьезно. Так серьезно, как никогда в жизни.
– У нас есть кое-что еще, – добавляет Фиона. – У нас есть магия.
– О, теперь миссис Циник верит в магию? – усмехаюсь я.
– Вообще-то мисс Циник, – говорит она, попивая колу. – Я до сих пор поверить не могу в то, что мы там сделали… Извини, что сомневалась в тебе.
– Простите, что вы обе сделали? – спрашивает Ро.
– Всего лишь спасли тебе жизнь, – отвечает Фиона.
– Ага. И как именно?
Я объясняю, как могу. Рассказываю про заклинание, благодаря которому упала фотография в рамке. Рассказываю про то, как остановила похолодание, и, наконец, про то, как у меня не получилось вернуть Лили.
– Ага. Понятно, – повторяет Ро все еще с некоторым выражением недоумения.
– Я бы на это сказала: «Мэйв, да ты что, рехнулась?» – тактично замечает Фиона.
– Может, меня слишком сильно ударило бутылкой, – говорит он спокойно. – Или в последнее время действительно было много всего странного.
Я позволяю себе немного усмехнуться.
– Кстати, про странное. Я теперь медиум. У меня сенситивность.
Ро и Мэйв склоняют головы набок в крайнем недоумении.
– А, понятно, – с некоторым облегчением говорю я. – Вы тоже про это не слышали. Когда продавщица в «Прорицании» сказала мне это, я подумала, что единственная не знаю, что такое «сенситивность».
– Ну и что же это? – немного раздраженно спрашивает Ро.
– В общем, это значит, что я родилась с предрасположенностью ко всяким… магическим штукам.
– Как-то не очень… конкретно, – говорит он, нахмурив брови.
Фиона, похоже, задумывается.
– Вряд ли кто-то мог бы воспользоваться этой дурацкой книгой, если бы в нем не было ни капли магии, – медленно произносит она.
Ро ее слова вроде бы не убеждают.
– Я думаю, это просто объяснение того, что… я не знаю… – я вдруг смущаюсь.
Я еще не привыкла быть «особенной». Это они особенные.
– Типа… что у меня склонность к Таро, и что Домохозяйка… притягивается ко мне, и что я могу залезать в голову Ро. И заклинания, типа, на пару процентов у меня выходят лучше, чем у обычных людей. Вот и все.
– На пару процентов! – восклицает Фиона. – Скорее, на пятьдесят.
– На одиннадцать, Фиона. На одиннадцать процентов.
– Я бы дала не меньше тридцати.
Мы все смеемся, переходя на дурацкие шуточки, которые помогают мне свыкнуться со странными фактами в отношении самой себя. Это как будто оказаться рожденной в каком-то ускользающем тринадцатом доме зодиака.
– Но еще женщина из «Прорицания» сказала, что… что бывают и плохие медиумы, и я думаю, что Аарон может быть одним из них. Она считает, что Килбег оказался в центре какого-то энергетического сдвига.
– Как будто Домохозяйка нарушает привычный порядок всего, – медленно говорит Ро.
– Да! И я думаю, что все Аароны мира… плохие медиумы, чувствуют это. Их притягивают такие вещи. Они залезают в головы людям.
Неужели вокруг нас действительно происходит грандиозное состязание в «дженгу» между различными силами и энергиями, проснувшимися, когда я разбудила Домохозяйку? Неужели Домохозяйка, призванная в этот мир гневом, болью и злостью, действительно стоит за всем происходящим в городе – и даже за группой христианских фундаменталистов, которые не имеют с нами ничего общего?