Когда мы в последний раз собирались дома все вместе? Прошлое Рождество Силлиан отмечал в доме своей подружки, а Эбби улетела на Таити на свадьбу подруги. Мы сказали, что свяжемся с ними по «Скайпу», но так и не связались. Вместо этого мы с Джо смотрели «Лабиринт» до двух часов ночи и ели шоколадки Roses из жестяной банки. Пэт разрешил мне выпить рома с колой.
Испытывая легкое чувство вины, я вспоминаю, что даже была рада отсутствию Силла и Эбби. Пэт и Джо – мои любимые брат и сестра. Мне казалось, что это хорошо, когда они в полном моем распоряжении. Когда они бывали дома все четверо, то постоянно говорили о работе и о незнакомых мне людях. Относились ко мне как к ребенку и снисходительно восхищались, насколько я выросла. Теперь мне хочется ударить себя за то, что выделяла среди них любимцев. За то, что не была довольной тем, что нас пятеро.
Если карты не врут, нас уже не будет пятеро.
У меня проскальзывает мысль о том, чтобы оставить записку. Чтобы мама не винила себя и чтобы у папы не было нервного приступа. Но что написать в этой записке?
Ушла снимать проклятие, скоро вернусь.
Я брожу по кухне, открываю ящики и снова закрываю. Достаю самые острые ножи из деревянной стойки у плиты, проверяя каждый пальцами. Один из них, длинный японский нож, который мальчики подарили папе на день рождения, прокалывает мне палец, едва я дотрагиваюсь им до кожи. На кончике пальца выступает капля крови. Я слизываю ее. Почти не больно.
Мне же не нужно этого делать? Или нужно? Я это сделаю?
Телефон вибрирует. Это Ро.
«Привет. Дома?»
«Ага».
«Зайти к тебе перед заклинанием?»
«Давай».
«Классно, спасибо».
Пару часов спустя он приходит в своей красной куртке с пакетом в руках.
– Привет, – нервно улыбается он. – Спасибо, что разрешила.
– Да ладно, – пожимаю я плечами.
Он смотрит на меня и склоняет голову набок, как любопытный щенок.
– Все в порядке, Мэйв?
– Да, – мягко отвечаю я. – Просто у меня э-эээ… у меня месячные.
Его брови ползут вверх в удивлении.
– О, так ты был на стороне феминисток и гендерно-неопределенных, пока я не начала говорить о своих месячных? – саркастически спрашиваю я.
– Дело не в этом, – отвечает он, задетый. – Просто удивился, что ты заговорила на такую тему.
Я снова пожимаю плечами и прохожу на кухню.
– Хочешь чаю или чего-нибудь?
– Давай.
Я ставлю чайник и перевожу взгляд на его пакет на полу, заполненный одеждой.
– А это для чего?
– А, это, – смущенно говорит он. – Просто подумал, может, я смогу переодеться у тебя. Мне хотелось… неважно.
– Что? Скажи мне.
– Уже не хочу. Ты не в настроении.
– Вовсе нет.
– Я же вижу.
Он выглядит таким озадаченным, что сердце у меня тает. Мне хочется обнять его покрепче и долго и медленно целовать. Хочется усадить его на диван и обвить его ногами. Хочется ощутить его руки под моей одеждой.
Он ни в чем не виноват. Он хотел быть со мной, до того как узнал, что я за человек. Может, какая-то часть его до сих пор хочет быть со мной.
– Извини, – говорю я, стараясь не показывать свои эмоции. – Дело не в тебе. Правда-правда. Пожалуйста, скажи.
Я разливаю кипяток и кладу по пакетику в каждую чашку.
– Ну ладно, – начинает он. – Я просто подумал… что заклинание должно сработать лучше, если у нас будет больше внутренних сил, правда? И мне хочется ощутить себя как можно более сильным и могущественным. Как это бывает на сцене.
– Ты что, хочешь провести ритуал в платье, одетый как драг-квин?
– Нет, – отвечает он, и его губы расплываются в улыбке. Он прикладывает к себе платье. – Я собираюсь провести ритуал одетый как я.
– Ро… это так круто.
– Ты правда так думаешь?
Теперь он возбужден.
– Конечно! – восклицаю я.
Я смеюсь и роюсь в его пакете. Достаю синюю шелковую сорочку и длинное жемчужное ожерелье.
– Это всего лишь стекляшки, – как бы извиняется он.
– Это будет так здорово, – говорю я, на мгновение забывая про Аарона, Хэвен и другие поводы для беспокойства.
– А у тебя есть косметика? У меня не так уж много.
– Тоже не очень много. Но у мамы есть. Дорогая.
Мы поднимаемся на второй этаж. Ро сидит на кровати родителей, пока я роюсь в маминых вещах.
– Что там у тебя? – спрашиваю я.
– Вот это, – он кидает пенал, наполненный разной дешевой косметикой. Комковатой, полурастаявшей и похожей на то, будто ее смыли в унитаз.
– О боже, – вырывается у меня.
– Что?
– Ро, я не так уж много знаю о косметике, но эту бы не отдала и своему заклятому врагу.
– Эй, полегче. Знаешь, сколько помад мне пришлось по-быстрому выбросить в урну или в реку?
– Справедливо. Ну что ж, позволь мне познакомить тебя с «Мистером МАК».
Я начинаю работать над ним. Делаю кофейные тени вокруг глаз, затем провожу чернильную линию вдоль век, стараясь загибать ее чуть вверх. Я вспоминаю, как Мишель надоедала нам в школе своими разговорами про «кошачьи глаза». Но Ро и в самом деле выглядит как кошка. Я позволяю ему самому нанести тушь на ресницы, потому что боюсь ткнуть ему в глаз. Чуть-чуть выделяю хайлайтером скулы, чтобы они блестели, отражая свет.
Все это время я стараюсь не думать о том, что моя кожа прикасается к его коже, что мои пальцы дотрагиваются до его лица. Стараюсь не встречаться с ним взглядом, когда он поднимает голову. Мы не находились настолько близко друг к другу с тех пор, когда он провожал меня до дома, а после устроил сцену на дорожке. Тогда мы только-только начали исследовать тела друг друга, но нам пришлось прерваться. А теперь я никогда не узнаю полностью его тело. Он не будет моим первым. Может, вообще никто не будет.
– Мэйв?
– М-мм?
– Ты притихла.
– О, извини.
Я беру зеркальце мамы и показываю ему его отражение.
– О, мне нравится, – усмехается он. – Обычно я пользуюсь красной помадой. А эту, дымчатую, вообще никогда не пробовал.
– С помадой столько хлопот, – говорю я.
– Ну да. Трудно целоваться.
Я смотрю на него, сидящего на кровати моих родителей, с лицом в тенях, с жемчужным ожерельем на шее, и размышляю о том, неужели на свете есть кто-то красивее. Мы глядим друг на друга. Что у него на уме? К чему эта фраза про «Трудно целоваться?»
– Ну да.
Я закрываю крышку маминой косметички и кладу ее обратно на столик.
– Мэйв, – хватает он меня за руку, когда я прохожу мимо.
Я отвожу ее в сторону.
– Можешь позаимствовать у меня что-нибудь из одежды, – говорю я торопливо. – Например, шубу.
– Меховую ШУБУ?
– Не начинай. Это наследство от прапрабабушки, или кого там.
Мы поднимаемся в мою комнату, и я показываю ему шубу. Комнату освещает единственная лампа у кровати. Такое впечатление, что это не лампа, а последние лучи заходящего солнца. Шуба из кролика переливается насыщенным стальным серебром. Он надевает ее прямо поверх футболки.
– Надо целиком померить, с жемчугом и со всем.
– Точно, – говорит он. – Передай мне пакет.
Я кидаю ему пакет и сажусь на свою кровать. Ро снимает шубу и медленно стягивает футболку через голову.
А я смотрю на него. О господи, помоги мне. Смотрю во все глаза.
Я никогда еще не была наедине в комнате с мальчиком с голым торсом. Конечно, я бывала на пляже летом. Лениво разглядывала играющих в футбол парней в одних шортах. Но сейчас, с приглушенным светом, в комнате, где прошло мое детство, где я болела ветрянкой, где ночевала с подругой, где засовывала руку под пижаму и представляла… ну, это. Как будто бы он здесь. Передо мной. Как сейчас.
Атмосфера в комнате меняется. Ро смотрит, как я смотрю на него. Я решаю не отворачиваться. В конце концов, может, это мой последний шанс. Нужно как следует восхититься им. Его тело, как и он сам, – ряд контрастов. Толстые, массивные плечи, узкая и элегантная ключица. Мускулистые руки, которые бесчисленное количество раз переносили усилители и барабаны на репетициях, и изящный изгиб, где к его животу прикасается пуговица джинсов. Сейчас он похож на щенка, но через пару лет, возможно, возмужает, как это случилось с Пэтом, сильным, широким и крепким.
Он смотрит, как я смотрю на него. Его лицо под радужным хайлайтом краснеет. Он тянется за синей сорочкой.
– Не обязательно это надевать, – тихо говорю я.
– Нет?
– Нет, – улыбаюсь я. – Мне нравится смотреть на тебя.
– А мне на тебя, – отвечает он хриплым голосом. – Но я ощущаю себя немного как на витрине.
– О.
Я смотрю на свою одежду. Синюю, как посоветовала Фиона. Шерстяное платье-джемпер и толстые колготки. Я встаю и снимаю джемпер.
Я стою напротив Ро О’Каллахана в лифчике и колготках. Мне хочется громко рассмеяться, настолько я не верю в происходящее. Когда я стала тем, кто раздевается в присутствии других?
«Когда ты решила, что это твой последний день жизни, Мэйв», – отвечаю я сама себе, и мне уже не хочется смеяться.
Аарон прав. Будет очень интересно. Если я выживу.
Ро делает шаг ко мне и отводит волосы с лица. Пальцы его касаются моих лопаток. Он прижимает меня к себе. В прохладном воздухе его тело такое теплое.
– Ты такая красивая, Мэйв, – бормочет он. – На самом деле…
– Что на самом деле?
– На самом деле жизнь от этого становится труднее.
И мы целуемся. Сначала медленно и нерешительно, а потом все отчаяннее, словно голодные набрасываемся на еду. До этого мы никогда не были по-настоящему одни, если не считать кратких моментов в подземном переходе или у реки. Уединение требует от нас решительности. Ну давайте уже. Пока не поздно.
Я прикасаюсь к нему и не могу остановиться. Всякий раз, когда мне кажется, что захожу слишком далеко, слишком по-животному, он отвечает еще сильнее. Его руки под моими колготками, его губы касаются моей груди. Гравитация влечет нас в постель, и я сажусь верхом на него, пока он прислоняется к стене.