ибрация. Нас как будто окружают тысячи пчел, и только я их слышу. Так вот, значит, каково это – быть медиумом. Вот о чем говорила Фиона.
Может быть, просто может быть, мне и не придется ничем жертвовать. Может, будет достаточно энергии нашей общей магии. И мы продолжаем напоминать себе, что Лили не умерла. Просто спит. Это обмен жизни на жизнь.
Жужжание усиливается, и я слегка ерзаю на месте.
– Немного изменим образы, – шепчу я. – Представим теперь, как мы бросаем веревку и захватываем Лили в лассо. Как в вестернах. Мы все должны сосредоточиться и не прерывать заклинание – просто чуть-чуть сменим его, ладно?
Ро и Фиона кивают, не прерывая заклинания. Их голоса отзываются вокруг меня вибрацией, как перебираемые гитарные струны.
– Закройте глаза. Представьте, как веревка обхватывает ее. Глубоко дышите. Крепко держитесь за веревку. Мы не буквально бросаем ее, а лишь образно. Теперь повторяйте: «Теперь пора ее кидать; вернуть подругу, врагов прогнать».
– Теперь пора ее кидать; вернуть подругу, врагов прогнать.
Они оба повторяют эту фразу, сначала четко, затем снова переходя на механический ритм, как несколько минут назад. Свечи догорают. На моей начинает постепенно исчезать последняя буква «И» в имени «ЛИЛИ». Скоро нас накроет ночная тьма.
У нас получится.
– Теперь пора ее кидать; вернуть подругу, врагов прогнать.
У нас получится.
– Теперь пора ее кидать; вернуть подругу, врагов прогнать.
Не нужно ничем жертвовать! Если было бы нужно, я бы к этому моменту поняла бы! У нас получится!
– Теперь пора ее кидать; вернуть подругу, врагов прогнать.
Я медленно открываю глаза. Фиона с Ро погружены в заклинание, словно младенцы в сон. Их тела окружает синеватая фосфоресценция, легкое мерцающее свечение. Это самое прекрасное, что я видела в жизни.
Я тоже продолжаю нараспев повторять слова, не в силах отвести взгляд от свечения вокруг моих друзей. Мои замечательные, блестящие друзья.
– Теперь пора ее кидать; вернуть подругу, врагов прогнать.
Поток света меняет цвет. От темно-синего до цвета морской волны, потом до болезненно-желтого и золотого. Пряди света отрываются от Ро и Фионы и устремляются в центр, где до сих пор лицом вверх лежат карты Таро. Свет накапливается и мерцает, образуя плотный круг вокруг карт.
Заклинание продолжается.
Рисунки на картах плывут, краски перемешиваются. Я смотрю на это, чувствуя, что у меня пересохло в горле. Моей свече осталось гореть несколько секунд, прежде чем она окончательно превратится в горку расплавленного воска.
Но света еще достаточно, чтобы разглядеть, что выбранные мною три карты – Тройка пентаклей, Колесница, Восьмерка жезлов – превратились в три одинаковые Домохозяйки. Джекпот вселенской слот-машины.
Я так давно не видела этой карты, что не сразу признаю ее. Свадебное платье, собака, нож в зубах. Пятна крови на подоле. Небольшие штрихи, делающие ее еще более страшной.
Я смотрю на Ро с Фионой, которых до сих пор обволакивает кокон теплого золотистого сияния. Сейчас я могла бы громко закричать и позвать их по именам, но они не услышали бы меня.
Что бы ни случилось дальше, с этим иметь дело буду только я.
Я перевожу взгляд обратно на центр круга. И там сидит она. В последнее время я часто видела Домохозяйку: в кошмарах, в минуты ужаса, гнева или зависти. Но никогда не видела ее настолько близко. И никогда не оставалась настолько спокойной, увидев ее. Нас как будто только что впервые представили друг другу.
Дамы, встречайте карту Домохозяйки!
40
Я пододвигаюсь чуть ближе к ней, царапая колени о землю. Ритуал уже не кажется забавным занятием, викканской причудой, которую можно посмотреть в Tumblr. Лужицы горячего воска, сгоревшие травы – все это создает плотный аромат, похожий на жареного ягненка. Белые шелковые шнуры перепачканы в грязи. А прямо на меня смотрит Домохозяйка, зажавшая кинжал в зубах. Глаза Ро и Фионы до сих пор закрыты. Неужели они не чувствуют ее присутствие? Неужели она здесь только ради меня?
Я снова всматриваюсь в ее лицо, на котором, как ни удивительно, нет ни единой морщины. Ровные тонкие губы. Совершенно невыразительные глаза. Мне даже как-то не хочется называть ее «она». Это не человек, это «нечто». Все это время я думала, что у нее могут быть свои мысли, свои потребности или желания. Но в ней нет никаких мыслей, никаких чувств, никакой злобы. Это просто призрак с единственной целью, кратковременно принявший человеческий вид, потому что так лучше всего иметь дело с людьми. Это космический посланник, вирус, дисбаланс. Она не испытывает ко мне ненависти, по крайней мере, не больше, чем я ненавижу свою привычку закрывать открытую дверь.
Я вглядываюсь в ее глаза. Мое лицо выражает мольбу.
Пожалуйста.
Я жду ответа.
Пожалуйста, прошу тебя.
Она пристально смотрит на меня без всякого чувства. Вынимает нож изо рта и протягивает его мне. Я беру его. У него тяжелая рукоятка, скользкое лезвие. Хороший нож. Для гуманных убийств. Пару секунд пробую его на вес, и в это мгновение выходит луна.
Совершенно полная луна в ту ночь, когда не должно быть никакой луны. Она подмигивает мне. Заставляет сделать следующий шаг.
– Пожалуйста, – говорю я громко. – Пожалуйста, скажи, есть ли другой способ.
Я начинаю плакать, и от стекающих по щекам слез лицо становится мокрым и холодным. Сейчас не имеет смысла храбриться. Неужели я на самом деле должна сделать это? Вот так все и будет?
– Прошу тебя. Должен же быть какой-то другой способ.
Сквозь слезы лицо Домохозяйки расплывается. Ро и Фиона сидят неподвижно, с закрытыми глазами, как будто присутствие Домохозяйки их парализовало.
Мне кажется, как будто само время замедлилось, и каждое микромгновение длится вечность. Я смахиваю слезы, и движение руки как будто занимает несколько часов. Отблеск свечи, моргнувшей несколько секунд назад, до сих пор лежит на лице Фионы, похожий на золотистую татуировку.
Я смотрю на реку. Не слышно ни малейшего всплеска волн, а сама река похожа на темную полосу посреди земли.
– Как и писала Лили, – умоляю я. – Никто не плавает, никто не тонет.
Я держу нож в руках и шепчу одновременно себе и Домохозяйке:
– Никто не умирает.
– Умирает.
У нее глубокий, молодой и безразличный голос. Как будто кто-то устало смотрит, как очередной турист пристегивает к и без того перегруженному мосту еще один замок. Хорошо, что я в это время не смотрю на нее и не вижу, как у нее шевелятся губы. Слышать Домохозяйку и без того жутко. Большего я не выдержу.
– Я сделаю это, и все кончится? – говорю я, следуя внутренней логике сказок, судя по которым никогда не следует заключать сделку, если не знаешь точных условий. – Лили вернется?
– Да, – отвечает она.
При звуках имени своей сестры сидящий сбоку от меня Ро слегка ерзает.
Я вытираю слезы тыльной стороной ладони. Пора заканчивать представление.
Вот и все. Я поднимаю нож, готовая сделать последнее движение. Воткнуть его, покончить со всем этим кошмаром и вернуть Лили.
Лезвие нежно прикасается к коже моей руки, как будто целуя ее. Капли крови падают на атлас. Они алого, а не багрового цвета, который, как я знаю, хочет увидеть Домохозяйка. Я пытаюсь погрузить лезвие глубже, но у меня начинают слабеть руки. По крайней мере не так уж больно. Хоть что-то.
Перед глазами у меня расплываются темные пятна, и я поднимаю голову на Домохозяйку, стремясь заметить ее одобрение. Но она пропала вместе с золотистым светом заклинания.
– Мэйв!
Ро прыгает на меня, пытаясь вырвать нож из моих рук. Он придавливает меня к земле и встает коленями мне на бедра. Моя голова падает в грязь и ударяется обо что-то твердое.
– Ро, стой. Ты не знаешь, что делаешь.
– Что происходит? – кричит Фиона. – Ро, почему ты напал на нее?
– Дай мне нож, Мэйв. Дай мне его.
В конце концов у меня не остается выбора. Он обхватывает мои пальцы своими вокруг рукоятки и тут же разворачивает нож лезвием к себе.
– Ро, нет!
Но он просто смотрит на меня и падает спиной назад на белый атлас.
41
Что я помню.
Фиона, перевязывающая раны атласом. Накладывающая, по ее выражению, «кровоостанавливающий жгут». Я помню, как она произносит эти слова по телефону сотрудникам «Скорой помощи». Она повторяла их сквозь слезы, держась за них, как будто это какое-то магическое заклинание. «Я перевязала их раны, – повторяла она. – У них сильное кровотечение. Я наложила кровоостанавливающие жгуты».
Помню, что еще подумала, насколько это мучительно для нее – так заботиться о нас, хотя последнее, что ей хочется в жизни, – это ухаживать за другими людьми. Подумала, что, наверное, ее мать гордилась бы ею.
Луну. Все и везде было луной: все было белым; все было жемчугом. Холодный мятный свет падал на Фиону со всех сторон. Он освещал ее лицо, пока я лежала на земле и смотрела на нее. Как она не замечает? Как она вообще держит глаза открытыми? Я могла смотреть только свозь узкие щелочки. Луна висела за ней, огромная и вездесущая, как самый пьяный человек на вечеринке.
Траву. Мокрую и грязную, к которой я прижимала лицо, чтобы меня не ослеплял свет луны. Ощущение было приятным. Как будто кожу помазали исцеляющей мазью.
Фиону, которая обнимала меня, пока не приехала «Скорая», как будто ребенок обнимает огромного, выигранного на ярмарке плюшевого медведя. Она умоляла меня не прижиматься к траве. «Смотри на меня», – говорила она, держа мое лицо в своих руках.
Ботинок Ро. Нижнюю часть его тренировочных штанов. Испачканных в грязи, едва прикрывающих его лодыжки. Я зажмуриваюсь. Я должна была это понять. Он знал, что я собираюсь сделать. Он знал с того момента, как увидел острый нож для разделки. Ро. Ро. Ро.
Реку. Тихий всплеск, похожий на морской прибой, становящийся все громче и громче, все больше и больше. Я смеялась, вспоминая про поранившие мою ладонь шестеренки. Это же было очевидно, разве нет? Мы сами сказали, что Лили – это вода.