Лили – вода.
И, наконец, я помню, как лунный свет начинает гаснуть, а длинные волосы щекочут мне лицо. На лоб падают капли воды, такие теплые и пахнущие железом, что поначалу мне кажется, что это моя кровь.
– Ох, Мэйв, – говорит Лили. – Что же ты наделала?
42
Когда я просыпаюсь в больнице, то рядом со мной только Джо. Она смотрит в телефон и кусает пальцы. Вокруг ее влажных глаз красные пятна.
– Ужасно выглядишь, – говорю я.
– О господи. Мэйв. Ты очнулась! О боже, сейчас позову маму с папой, они в столовой. Нет, погоди, ты-то как? Нормально? Помочь сесть?
– Я… нормально, – отвечаю я неопределенно и смотрю на руку.
Аккуратная дорожка швов из коричневой нити. В верхней части кусок ваты – там, где я хотела воткнуть лезвие поглубже, прежде чем Ро перехватил нож и направил его на себя.
Я закрываю глаза; по моему лицу текут слезы.
– Эй, только не начинай, – говорит Джо. – Это я должна тут плакать.
– Почему я здесь? Я долго спала? Что случилось?
– Ты сильно ударилась головой, Мэйв. Прямо о камень, когда упала.
– Когда я…
– Фиона объяснила, что вы… что там делали? Помогали ей репетировать? Она вызвала «Скорую помощь» и приехала сюда с тобой. Ее мама забрала где-то с час назад.
Слава Богу, есть Фиона.
– А что с Ро?
– С кем?
– Рори. Рори О’Каллаханом.
– Он… ему не так повезло, как тебе, но вроде бы все будет в порядке. Ему перелили кровь. У его родителей и без того теперь много хлопот.
– И без того много хлопот?
– О боже, я забыла рассказать. Ты же не знаешь. Лили. Она нашлась. Добрела до дома ночью, когда родители были уже в больнице, и рухнула у порога. Соседи им позвонили.
Я моргаю, долго и медленно. Не могу поверить в услышанное. Мы с Ро живы, а Лили… вернулась? Как такое возможно?
– Так где же Лили была? – спрашиваю я в замешательстве. – Где она была все это время?
– Не знаю. Они пока никому про это не рассказывали. Но она была почти вся синяя. Переохлаждение. Наверное, едва не замерзла до смерти.
– Значит, она в больнице?
– Ну да, – отвечает Джо и после паузы добавляет. – В этой больнице.
– Мы с Ро и Лили в одной и той же больнице, – недоверчиво говорю я. – Живые.
– Живые, – подтверждает Джо.
И больше я не слышу ни слова с ее стороны, потому что в палату врываются мама с папой, окружая меня заботой со всех сторон.
Они остаются еще несколько часов, даже после того как время посещения заканчивается. Мама относится ко мне, как будто я стеклянная. Я не слишком много говорю и делаю вид, что устала гораздо сильнее, чем на самом деле. Я жду каких-то зацепок, пытаясь узнать, что сказала им Фиона. Актриса из нее, наверное, еще лучше, чем я думала, потому что, несмотря на всю странность истории, мама с папой, похоже, совершенно не сомневаются в ее правдивости. Мы якобы репетировали «Отелло» – такова была идея Фионы. Нож предназначался для сцены смерти Дездемоны. Джо изучала в колледже Шекспира, но ничего не говорит. Интересно, помнит ли она, что Дездемону вообще-то задушили, а кинжалом зарезала себя Джульетта.
– Теперь, я думаю, загадка решена, – произносит она наконец.
– Какая еще загадка?
– Кто твой парень!
– Не думаю, что это подходящее название.
Но все равно мысль об этом сверкает у меня в голове, как Полярная звезда. Ро выжил. Я выжила. Лили выжила. Теперь мы можем делать все, что угодно.
Наконец мое семейство нехотя прощается, обещая, что Пэт приедет из Дублина и что Силлиан попытается отпроситься с работы. Я киваю и театрально зеваю. Мне уже хочется, чтобы они побыстрее ушли. Нужно позвонить Фионе. Нужно повидаться с Ро. И с Лили. Как она там? Как она вообще добралась до дома?
В палату заходит медсестра, чтобы проверить мое состояние, и я вежливо спрашиваю ее, в какой палате находится мой парень.
– Твой парень?
– Извините, – смеюсь я, стараясь выглядеть глуповатой девчонкой. – Я хотела сказать Рори О’Каллахан. Мы поступили вместе. Несчастный случай с ножом?
Несчастный случай.
– Он в отделении «Е», кровать номер 3.
– Спасибо.
Я дожидаюсь, пока все заснут, и выбираюсь из палаты, надев халат, который привезла из дома мама. Прохожу мимо бесчисленных дверей. При мысли о том, что мы сейчас встретимся, у меня сосет под ложечкой.
Когда я наконец нахожу его палату, уже полночь. Здесь лежат еще несколько мужчин, и мне странно думать о нем как об одном из них. Он же все-таки немного из другой категории. Обнаружив его, я не могу удержаться и не вскрикнуть от радости. Вот он. И, что самое невероятное, до сих пор в косметике.
Он спит. Его кадык медленно ходит вверх и вниз, пока он слегка похрапывает. Ро храпит.
Я подтаскиваю к его кровати стул и сажусь. Его рука лежит на груди в пижаме, а я кладу свою руку поверх его. Он медленно и осторожно открывает глаза, как обычно открывают сломанный зонт.
– Привет, – шепчу я.
– Привет, – отвечает он.
У него белое лицо, как будто лишенное всех красок. Я вижу, как у него под кожей подрагивают вены.
– Глупо ты поступила, – произносит он.
– Я знаю. Но сработало же?
– В каком-то смысле да, – подтверждает он хриплым голосом. – Наверное, сработало.
– Как ты, нормально?
– Не совсем.
– Плохо? Как? По шкале от одного до десяти?
– Если за один считать тот случай в «Кипарисе», то… тысячу сто четыре.
– О, Ро. Ро. Мне так жаль.
– Ты не виновата. Хотя вообще-то виновата во всем.
– Да, виновата! – Я пытаюсь не перейти на крик. – Во всем! С головы до ног. Полностью!
– Т-сссс. Тут люди пытаются заснуть.
– Лили вернулась.
– Знаю. Она как бы… похитила мой гнев, – усмехается он.
– А как так получилось, что… как получилось, что мы…
– Выжили?
– Да.
– Я тоже думал об этом. Тебе холодно?
– Да.
Он сдвигается на край и распахивает больничное одеяло. Я ложусь рядом с ним и кладу голову ему на грудь. Один из мужчин, рядом с его кроватью, кажется, смотрит на нас, но мне все равно. Мы обманули смерть. Мне наплевать, кто что там думает.
– Ты слышала когда-нибудь историю про Авраама?
– Так ты теперь не только протестант, но и еврей?
– Помолчи, – говорит он, перебирая пальцами прядь моих волос. – Это такой мужик из Библии, у него был сын по имени Исаак.
– Мужик из Библии?
– И Господь сказал Аврааму принести в жертву сына. То есть, по сути, убить его.
– Ничего себе требование.
– Ага. Но когда Авраам уже занес нож над Исааком, Бог послал ему вместо сына барана. И сказал: «Все здорово, ты не должен убивать своего сына».
– Почему?
– Потому что достаточно было одного факта, что Авраам согласился. Было достаточно одного решения пожертвовать. Думаю… то же самое произошло с нами. Наверное, было достаточно, что мы желаем… хотим…
– Умереть? – подсказываю я.
– Да, – отвечает он тихо. – А хочешь прикол?
– Давай.
Он сует руку в карман пижамы и вытаскивает плоский черный камень.
– Когда я воткнул нож, он попал вот в это.
Я восхищенно гляжу на гагатовое ожерелье. То самое, которое дала ему за несколько минут до того, как мы вышли из дома.
– Гагат, – шепчу я. – Защитный амулет, который мне подарил папа.
– Когда я ударил по нему… было такое чувство, что лезвию это не понравилось. Я как будто слышал, как нож говорит со мной, если это имеет смысл. «Фу, блин, надо убираться отсюда!»
– Нож прямо так и сказал?
– Прямо так и сказал.
Мы молчим. Единственный звук – ритмичный писк аппарата на другом конце палаты.
– А как ты думаешь… – начинаю я осторожно. – Как ты думаешь… вот я пожертвовала собой ради Лили, а ты пожертвовал собой ради меня, но я уже пожертвовала свой защитный амулет тебе, и потому…
– Это уже какая-то высшая математика жертвоприношений…
– Думаешь, мы все это как-то обнулили?
– Тоже неплохая теория. В любом случае нам все равно никто не поверит.
– Не поверит, – говорю я, крепче прижимаясь к нему. – Поэтому хорошо, что у нас есть мы.
– И что ты мощный медиум.
– Харриет была мощным медиумом, – говорю я, понижая голос. – Но, наверное, у нее не было друзей, которые защитили бы ее.
Мы снова долго молчим. Он проводит по моим швам кончиком пальцев, морщится, дотрагиваясь до ваты, и наконец погружает лицо мне в шею.
– Не хочу умирать, – говорю я наконец. – И никогда не хотела. Я хочу жить.
– Я тоже.
– Вроде бы достаточно очевидно, да?
– Не всегда, – отвечает он, почти улыбаясь. – Но лучше тебе уйти, пока тебя здесь не застала медсестра.
– Окей, – говорю я, выбираясь из кровати.
– Ну, не настолько быстро.
Поэтому я остаюсь еще на несколько минут и целую его, а он показывает мне бинты на животе. Осторожно приподнимает уголок повязки, и я скрежещу зубами. Вокруг глубокой раны прямо над пупком толстым слоем засохла черная кровь. Еще бы сантиметр влево, как сказал врач, и ему пришлось бы всю жизнь носить калоприемник. Типа такой сумки на поясе.
– А на это я ответил, – кашляет он, – «Гуччи» или «Прада»?
– Да нет!
– Клянусь, точно ответил.
– И твоя мама там была?
Он кивает, прижимая рукой живот, чтобы не разошлись швы, пока он смеется.
– Честно, Мэйв, ничто так не заставляет понять, что мнение твоих родителей не важно, как угроза смерти.
Я улыбаюсь.
– Послушай. А с Лили ты уже разговаривал?
– Нет. И родители мне мало что рассказывают. Кроме того, что она в целом в порядке. Им как будто голову снесло. Не думаю, что за всю жизнь им столько приходилось переживать.
– Поверить не могу, что она вернулась, Ро. Заклинание сработало. У нас получилось.
– Я тоже не могу поверить. Наверное, в нас все-таки что-то есть такое.
– Хорошо, что мы согласились.
Я целую его на прощание и поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Мэйв?