– Да?
– Да так, ничего.
– Что?
– Да, глупость одна.
– Говори давай.
– Нет, момент не подходящий. Я и без того себя ненавижу.
– Ро.
– Не хочешь быть… моей девушкой?
Я решаю потянуть время. Так, для смеха.
– Ну, понимаешь. «Девушка» – странное слово. Бинарное такое. Не обязательно навязывать гендерные стереотипы. «Любимый человек»? «Пара»? О боже, представь, что я этого не говорила. А то мне снова придется заколоть себя ножом.
Я смеюсь.
– Только учти, Ро, что обычно мы не шутим про ножи.
Пауза.
– И это правило, которое я тебе сообщаю как твоя девушка.
– Согласен, – улыбается он.
Через пару дней меня выписывают из больницы. Забрать меня приезжает мама и привозит заодно Пэта.
– Я склеил твой плеер Walkman, – говорит он, обнимая меня. – Это так теперь подростки развлекаются? Пару лет назад в моде был винил, а теперь кассеты?
– Нет, – отвечаю я, вспоминая Хэвен. – Если честно, мне кажется, я переросла все эти увлечения.
Я так и не захожу в палату к Лили, несмотря на то, что пытаюсь уговорить маму провести меня туда. Она даже не разрешает мне попрощаться с Ро.
– Увидишься с ним через несколько дней, – говорит она. – Сейчас время для родственников.
– Ну да. И ты же не хочешь, чтобы он сейчас слишком возбуждался. В его-то состоянии!
– Пэт! – неодобрительно восклицает мама.
– Мам, мы же все про это подумали, – протестует он.
Переход к обычной жизни, на мой взгляд, занимает целую вечность. Приезжает Силлиан, и теперь, когда мне многое известно, очень странно наблюдать, как он деловито расхаживает по всему дому со своим ноутбуком. Мой брат, родившийся в то самое лето Харриет. Трудная беременность. В тот год, когда убежали кошки. Он определенно самый задумчивый из нас пятерых и единственный ребенок с темными волосами, помимо меня. Может, ему тоже что-то передалось особенное, как будто на его ДНК каким-то образом повлияла Домохозяйка? Как и на меня.
Мама разрешает мне пойти в школу только в пятницу. Тогда до выходных останется лишь один день, и это не будет таким «шоком для системы», по ее выражению. Встретившись с Фионой, я обнимаю ее. Мне немного неловко. В последние дни ее текстовые сообщения были какими-то уж слишком формальными, но я ее не виню. Во время обеденного перерыва мы идем в класс для рисования.
– Ну как? – спрашивает она, держась чуть поодаль от меня. – Как настроение?
– Ну так. Окей. Не такое уж плохое. Только швы немного чешутся и немного неприятно.
– А. Ну, классно.
– Фиона. Мне так жаль. Прости меня.
– Нужно было рассказать мне, Мэйв.
– Но ты же понимаешь, что я не могла. Да я и сама не знала точно, что собираюсь сделать.
– Да ты, блин, могла погибнуть! Даже планировала это.
– Ничего я не планировала.
И поскольку мне ничего больше не приходит в голову, я повторяю:
– Я просто… хотела сделать, что будет нужно.
Она ничего не говорит, просто разминает пальцами кусок клеящегося пластилина.
– Мне тогда показалось, что это единственный способ ее вернуть. И покончить со всем этим… ужасом. Мою сестру и ее подругу побили, выступление Ро закончилось дракой, Аарон на всех влияет… такое было чувство, что все движется в одном направлении. Мне нужно было стать… пробкой в бутылке, что ли.
– Чушь какая-то.
– Ну да, отчасти да.
– Нет, я хочу сказать, теория-то интересная, но только ничего это не остановило, да?
– В каком смысле?
– На этой неделе «ДБ» проводят свое сборище в Дублине.
– Чего?
– Ага. Правда, они не называют это сборищем. «Городской фестиваль ирландско-католического наследия». Но там уже выступают крайне правые и все такое.
Кровь отливает от моего лица.
– О боже. Надо было потом тебе сказать, не сейчас.
– Значит… ничего не изменилось? Аарон все так и…
– Ну, я бы не сказала, что совсем ничего. Лили вернулась.
– Но, – я тру веки. Нет, не так должно было все это закончиться. – Так мы не договаривались!
– С кем договаривались? Ты что, с кем-то договаривалась?
– Нет, – уклончиво отвечаю я.
– Мэйв… Ты же не надеялась … – Фиона прикусывает нижнюю губу, подбирая слова. – Ты же не надеялась положить конец всему насилию, убив себя?
– Ну да, и ты сама знаешь, что не все так просто, – ожесточенно отвечаю я. – Но Аарон – он тоже медиум. Медиум, манипулирующий другими людьми. «ДБ» стали популярными благодаря ему. Город был проклят, Фиона.
– Ну да, я согласна. Возможно, город был проклят, – рассуждает Фиона. – Но… ты же на самом деле не думала, что один лишь Аарон пробуждает в людях ненависть, а сами они до этого были такими белыми и пушистыми?
– Что ты хочешь сказать?
– Мэйв, когда мне было двенадцать, один взрослый мужик крикнул мне из окна машины: «Цыпленок с кисло-сладким соусом!»
– Боже. Мне так жаль.
– Ну да. И это было задолго до Домохозяйки и до появления Аарона в городе.
Я начинаю грызть пальцы.
– Ну да, он как бы полил почву с семенами, организовал кое-каких людей… но многое и без него уже было. Семена уже были посеяны, Мэйв. Они существовали уже тогда.
– Наверное, ты думаешь, я такая тупая.
– Я думаю, что… когда ты ищешь что-то неправильное, выделяющееся, то находишь то… что и так уже было, – говорит она тихо.
Я не знаю, что сказать. Я никогда не ощущала себя настолько глупой или незначительной. Но я смотрю на Фиону, на потрясающую подругу, которая сделала кровоостанавливающий жгут из атласа и перевязала мою рану, и сердце у меня разрывается на тысячи крохотных кусочков. От бесчисленных мелких обид, которые ей пришлось претерпеть за всю жизнь, от оскорблений в ее адрес и в адрес ее матери-иммигрантки, от того, что ее презирают за стипендию, за ее красоту, за оригинальность. За все то, о чем она мне не говорила, но что было все это время.
– Извини, – говорю я.
– За что?
– За то, что думала… – я теряюсь. – За то, что не замечала.
– Проехали, – говорит она и вдруг начинает смеяться. – Ты не первая, кто думает, что все вокруг оскорбляют только ее. Аарон просто усилил все это дерьмо. К счастью, у нас есть секретное оружие.
– Что?
– Ты. Да, ты, идиотка. Ты же тоже медиум. Добрая волшебница Глинда.
– Но я не настолько сильная, как он.
– А, ну ладно. Наверное, какая-то другая девочка победила бессмертный дух и спасла свою подругу. Надо бы поискать, кто это.
Я смеюсь, но по спине у меня все равно бегут мурашки. Пусть Лили и вернулась, но «ДБ» все равно сейчас сильны, как никогда. Я начинаю машинально теребить бинты на руке.
Скоро будет интересно. Если ты выживешь.
– Все нормально? – Фиона беспокойно смотрит на мою руку. – Так часто бывает. У тебя, наверное, кожа зудит, потому что получает недостаточно воздуха.
Я подцепляю пальцем кусочки пластыря, удерживающие вату над раной. Как-то странно они прилеплены. Я не могу пролезть под ними ногтем.
– Дай, помогу, – говорит Фиона.
Она снимает пластырь и внимательно осматривает мою руку.
– Думаешь, тебя освободят от домашней работы до следующей недели? – говорит она, проводя пальцем по сморщенной смуглой коже.
– Не знаю, – вздыхаю я. – Может, если сделать совсем уж несчастный вид…
Но я не договариваю. Я не свожу глаз со своей руки, которую до сих пор держит Фиона.
Швы у меня исчезают. Хирургическая нить, от которой я надеялась избавиться только через несколько недель, буквально тает на моих глазах. Края раны набухают и сливаются друг с другом.
– Это ты делаешь? – шепчу я. – Потому что это не я.
– О нет, – Фиона откидывает мою руку, словно горячую картошку. – О нет.
43
В субботу у Ро репетиция. его уже выписали из больницы, и он уверил своих родителей, что быстро вернется и что будет все время сидеть на стуле. Я подхожу к дому О’Каллаханов, держа в руках пластиковый пакет с конфетами и разными принадлежностями для рисования.
– Привет, Мэйв, – немного неодобрительным тоном обращается ко мне миссис О’Каллахан у входа. – Рори говорил, что ты можешь зайти.
– Да, здравствуйте, миссис О’Каллахан, – вежливо говорю я.
Лили всегда называла мою маму «Нора». Но я неизменно называла ее маму «миссис О’Каллахан».
– Я просто подумала, может, Лили захочет кого-нибудь увидеть.
– Я спрошу, – сухо говорит она и оставляет меня стоять на пороге.
Она даже не предложила мне зайти в прихожую. И она так долго не возвращается, что я уже собираюсь уйти. Наверное, она уже забыла, что я стою у входа в их дом.
Но тут миссис О’Каллахан снова открывает дверь.
– Только на минутку, – говорит она. – Ей до сих пор немного не здоровится.
Я следую за ней по лестнице. Этот путь знаком мне с детства. Я часто поднималась по этой лестнице, когда все мы, и я, и Лили, и Ро еще были детьми. Маленький Ро с оттопыренными ушами. Маленькая Лили с сонными, полуприкрытыми глазами. Тогда еще моя мама сделала несколько фотографий в нашем саду. У нас есть фотография в рамке, как мы с Лили прыгаем вокруг разбрызгивателя. Но за последние годы фотографий с Лили или Ро почти нет. Наверное, родителям уже неинтересно фотографировать детей, когда те перестают быть детьми.
Миссис О’Каллахан со скрипом приоткрывает дверь в спальню Лили.
– Заходи, – говорит она. – Я вернусь через десять минут.
В комнате Лили места хватает только для кровати и туалетного столика. Я не была здесь почти два года, но с тех пор немногое изменилось, разве что рисунки на стене стали еще более профессиональными. Лили сидит в кровати. Ее светлые волосы свисают до плеч. В руке она держит блокнот для рисования. Когда я захожу, глаза ее вспыхивают, но она не откладывает в сторону блокнот.
– Привет, – говорю я. – Как поживаешь?
– Привет, – говорит она, но не отвечает на вопрос.
– Принесла тебе «Хироус», – помахиваю я пластиковым пакетом.