Но как же я вчера была хороша! Даже дядя Володя это оценил. Мы вчера очень поздно вернулись, а он у нас сидел, они с бабушкой телевизор в гостиной смотрели. Я влетела в комнату как на крыльях, вся такая возбужденная, счастливая, глаза горят, волосы по плечам струятся, платье переливается. Он в кресле сидел, я к нему подлетела, наклонилась поцеловать и так хитро повернулась, чтобы грудь в вырезе было видно. Как он на меня посмотрел! Это что-то. Теперь я совершенно уверена: если бы я не была его племянницей…
Отражение 3Михаил
Чтобы я еще хоть раз взял Юльку в приличное место? Да никогда в жизни! Она совершенно не умеет себя вести. Вешалась на всех подряд, строила глазки, навязывала свой номер телефона. Просто как дешевая проститутка. Ужас. Стыдобища. Хорошо, что я, когда представлял ее, сразу говорил, что это моя племянница. Не хватало еще, чтобы все подумали, будто у меня такая дочь. Ларка чуть не умерла от стыда и вчера, когда мы вернулись, устроила мне скандал. Все-таки Юля – МОЯ племянница, и я выполнял просьбу МОЕЙ матери. Ларка шипела, что если я буду продолжать идти на поводу у своих родственников, то наша жизнь превратится в полное дерьмо, и что мои родственники руководят всей нашей жизнью, и что ей надоело это терпеть, и что я должен, наконец, научиться жить собственным умом, а не маминым и не Володькиным, и мне нужно начать говорить им всем «нет». Я понимал, что она права, и пообещал. Первое, что я сделал, – не поехал с матерью на кладбище. Встал, как обычно, в шесть утра, хотя поспать удалось всего часа три и голова была тяжелая, но все равно встал и в восемь уже был в офисе. Без меня мать Ларису не тронет, ехать не заставит. Юлька небось до обеда проспит. А Валентина пусть сама выкручивается как хочет. Не сможет выкрутиться – пусть едет с матерью. Нет, лично я эти еженедельные поездки к отцу и Ване прекращаю. И Юльку никуда больше не повезу.
Но это я сейчас такой решительный, а что будет, если мать снова скажет: «Возьми с собой Юлечку, раз Дана все равно не едет»? Как сказать ей «нет»? Как можно отказать матери, если она просит? У меня не хватит смелости объяснить ей, что ее обожаемая внучка – набитая дура. Можно было бы поговорить с Валентиной, но и ей я этого сказать не смогу. Нельзя обижать родственников, нельзя говорить им неприятные вещи и нельзя им отказывать в просьбах. Тем более родственникам «несчастным и обиженным жизнью». И еще одно «нельзя»: никогда нельзя высказывать родителям критические замечания в адрес их детей. Все эти «нельзя» – правила хорошего тона, правила общепринятые и незыблемые. И что же делать, если соблюдение таких правил портит твою собственную жизнь? Если я посмею заикнуться о том, что Юля не умеет себя вести, Валька обидится, матери нажалуется, мать впадет в истерику, начнет демонстративно пить сердечные лекарства, они обе побегут к Володьке рассказывать, какой я плохой и неродственный, и Володька припрется меня учить и читать мне мораль. И я ничего не смогу ему возразить. Почему-то он всегда ухитряется находить такие слова, такие аргументы, против которых возразить невозможно.
Черт, просто мышеловка какая-то. Скорее бы Павлу удалось что-нибудь сделать с Даной, чтобы я мог брать ее с собой. Тогда вопрос о Юльке отпадет автоматически. Вообще-то этот Павел совсем не дурак, и насчет того, что Дану надо вытаскивать из дома и приучать жить нормальной жизнью, он, безусловно, прав. Мне это как-то в голову не приходило, а когда он сказал – я понял, что это правильно. И выговор я ему утром устроил больше для острастки, чтобы не забывал, кто в доме хозяин. Мы действительно очень поздно вернулись, не мог же он сидеть у нас и ждать до двух часов ночи, ему к семи утра на работу. Я не садист, я все понимаю. Он проводил Дану до Володькиной квартиры, и ему пришлось как-то объяснять брату, почему он вдруг ее проводил, вот и сказал ему про маньяка. Не стал ничего скрывать или придумывать. Это говорит в его пользу: не хитрый, не скользкий, достаточно простодушный. Мне такие нравятся. И никому, кроме Володьки, ничего не сказал, понимает, что все бабы – дуры и паникерши. Валентина – на сто процентов уверен – тут же начала бы требовать, чтобы я дал Юльке охранника и машину с водителем, мать стала бы целыми днями квохтать и поджидать любимую внучку с часами в руках. А с Леной что делать? Одна Лариска оставалась бы спокойной: Юлю она терпеть не может и за нее переживать не собирается, Ленку ненавидит, а Дана и без того никуда не выходит, если не считать Володьки, но без присмотра она не останется, это уж мы с братом обговорили. Определенно, у Павла есть голова на плечах. Если у него с Даной все получится, я о нем позабочусь, подыщу ему такую работу, чтобы был доволен и деньги хорошие зарабатывал.
Отражение 4Владимир
День большого смеха. Началось все в тот момент, когда Павел впервые вошел в мой дом и увидел Музу. Мою Музу. Какое у него было лицо! Жаль, у меня под рукой не оказалось фотоаппарата. Удивительно открытый парень этот Павел, все, что думает, написано на лице, читай – не хочу. Я и прочел, причем с большим удовольствием. Написано там было примерно следующее: «Ну и заморыш, и как у такого видного мужика может быть такая страхолюдная жена? Наверное, он с ней живет из какой-то корысти, а трахаться бегает на сторону, потому что невозможно даже представить себе, чтобы кто-то мог лечь с ней в постель. Интересно, какая у него корысть? Деньги? Не похоже, квартирка небогатая, маленькая, достатка не наблюдается. Дети? Их нет. Может, она его шантажирует, знает о нем что-нибудь неблаговидное и угрожает всем рассказать, если он ее бросит? Или не о нем, а о его брате, Михаиле Олеговиче? У бизнесменов всегда есть секреты и тайные темные делишки».
Я от души повеселился, представляя себе, какие мысли бродят в голове у этого спортсмена. Не такой уж я проницательный, просто люди очень похожи друг на друга и, когда знакомятся с моей женой, думают примерно одно и то же. Но далеко не все думают молча, многие делают это вслух и облекают свои размышления в форму вопросов, которые не стесняются мне задавать. Поэтому мне теперь несложно угадывать траекторию полета их бедной фантазии. Головы забиты стереотипами, вдолбленными с раннего детства, эти стереотипы выстраивают мозговые извилины в строго определенном порядке, и в результате продукт мыслительной деятельности получается тоже типовым. Скучно… Но из этого я умею создавать для себя постоянный источник всяческих развлечений. Меня это забавляет.
А потом, когда я привел Дануську домой и остался ждать Михаила, мне пришлось коротать время с мамой, и я снова начал веселиться, потому что у мамы только и разговоров было, что о приеме, на который ей удалось отправить Юлю. На самом-то деле мама думала, что рассказывает мне, какая добрая и заботливая у нас с Мишей сестра, как она печется о Мишеньке, о том, чтобы он полноценно отдыхал и имел возможность поддерживать нужные знакомства и заводить связи, и о том, чтобы у него была репутация достойного семьянина, которая нынче очень ценится в бизнесе как признак стабильности. Я давно уже знал о том, что Миша с Ларисой возьмут Юльку с собой в Никольское, мне Дана сразу рассказала, но я усердно делал вид, что слышу об этом впервые, поддакивал матери и восхищался добросердечностью Валентины. Чуть не умер от смеха. Валька – и добросердечность? Даже в пьяном сне такое не приснится. Валька всю жизнь была эгоисткой и думала только о себе, она вообще любить никого не умеет, ей это от природы не дано. Каждого человека она расценивает с единственной точки зрения: какие выгоды от него можно поиметь. И Юля точно такая же, в мать пошла, просто клон какой-то, ей-богу. Но наблюдать за ними крайне занятно. Обе думают, что все кругом дураки и можно вертеть окружающими как угодно. Совершенно очевидно, что Валентина старается выпихнуть дочку «в свет», чтобы та нашла себе богатенького мужичка, но разве она может напрямую заявить об этом маме? Мама у нас правильная, идеологически подкованная, советской властью выпестованная, мама у нас человек строгой морали и четких нравственных принципов, и в разговорах с ней нельзя апеллировать к современным понятиям и ценностям, она этого просто не поймет и ужасно рассердится. С мамой надо аккуратно. И Валька придумала песенку о Мише и с успехом пропела ее маме. Она всю жизнь пользовалась тем, что мама никогда ничего не выясняет и не проверяет, она слепо верит всему, что ей говорят ее дети, ибо ЕЕ дети не могут оказаться лжецами просто по определению. Это же ЕЕ дети. Как они могут обмануть мать? Невозможно.
Во мне нет ненависти к Валентине, она глупая и склочная баба, и я отношусь к ней со снисходительной иронией. Но я все помню. И никогда ее не прощу. Из-за нее я потерял друга. И хотя произошло это много лет назад, мне по-прежнему больно. Конечно, рядом со мной Муза, которая – спасибо судьбе – заменяет мне всех, она для меня и друг, от которого нет тайн, и ребенок, о котором нужно постоянно заботиться и которого можно баловать, и мать, которая погладит горячий лоб, даст таблетку и принесет горячего чая в постель. У меня много знакомых, я активно общаюсь с сослуживцами, с коллегами по научной работе, с пациентами, которых консультирую по выходным дням (по первому образованию я социолог, по второму – психотерапевт, и это приносит мне дополнительный заработок), но близкого друга-мужчины у меня с тех пор нет. Мне отчего-то кажется, что по-настоящему близкие отношения могут сложиться только с тем, кто знает тебя с детства или хотя бы со студенческой юности, и мы со Славкой, безусловно, стали бы именно такими друзьями. Но я его потерял.
Мы с ним учились тогда в десятом классе. Славка был тихим домашним мальчиком из интеллигентной семьи, с раннего детства занимался музыкой, играл на рояле, а в нашей общеобразовательной школе шел на золотую медаль. Мы дружили с первого класса, всегда сидели за одной партой и понимали друг друга без слов. Мы даже никогда не ссорились, потому что думали и чувствовали совершенно одинаково, и у нас просто не бывало повод