ов для разногласий. Славка был музыкантом, а я занимался боксом, и это было единственным, что нас отличало друг от друга.
Когда Славка влюбился в девочку из параллельного класса, начались неприятности. Девочка оказалась с «богатой» биографией (почему-то тихие домашние мальчики часто ухитряются выбирать в качестве объекта сердечной привязанности откровенных шлюх), и на моего друга стали наезжать здоровенные бугаи, считавшие, что у них на Славкину возлюбленную есть свои права. Он не сдавался, открыто дерзил обидчикам и продолжал ухаживания. Дело дошло от открытого противостояния, и Славку вызвали на разборку. Как теперь говорят, забили стрелку. Было понятно, что его собираются бить. И точно так же было понятно, что вместе со Славкой пойду я. Иначе и быть не могло, мы же друзья, а я к тому же еще и боксер.
Встречу назначили на десять вечера. После школы я вернулся домой и добропорядочно делал уроки, то и дело поглядывая на часы: мне нужно было успеть не только добить эти коварные задачки по физике и выучить основные положения работы В.И. Ленина «Отчет о революции 1905 года», но и съездить к бабушке, маминой маме, которая приболела. Я должен был купить продукты и лекарства по списку, еще утром составленному мамой.
Около пяти часов в комнату, где я делал уроки, заглянула Валя, которая уже давно вернулась из института и валялась на диване с книжкой.
– Мама звонила, напоминала, что ты должен съездить к бабушке. Она очень удивилась, когда узнала, что ты до сих пор дома.
Задачка по физике никак не решалась, и я злился и нервничал, поэтому буркнул сквозь зубы, не поднимая головы от учебника:
– Ну.
– Что – ну? Ты к бабушке собираешься или нет?
– Отстань. Доделаю физику, выучу историю и поеду.
Я был невежлив, признаю. Но больше меня упрекнуть не в чем. Валентина загадочно хмыкнула и вышла. Я услышал, как она звонит маме на работу и что-то вполголоса говорит, и решил, что все в порядке, она успокаивает маму и объясняет ей, что я через некоторое время закончу делать уроки и поеду к бабушке.
Ох, как же я ошибся! Буквально через пару минут она вернулась и холодно бросила:
– Можешь не торопиться, делай свои неотложные дела. Мама сама поедет к бабушке после работы.
В тот момент ничто во мне не дрогнуло от дурного предчувствия. Я – вот дурак-то! – даже обрадовался, что все так мирно и просто разрешилось. Не тут-то было.
Около половины девятого вернулась домой мама и сразу отправилась на кухню, готовить ужин, вскоре пришел с работы отец, а еще минут через десять началось страшное. Отец влетел в комнату разъяренный и накинулся на меня.
– Ты что себе позволяешь, негодяй?! Ты как себя ведешь?! Почему мать, усталая, измученная, после рабочего дня должна ехать к бабушке вместо тебя? Совсем совесть потерял!
Я ничего не понимал и глупо пытался оправдываться, дескать, я не отказывался ехать, я был готов, мама сама сказала, что поедет… Но отец продолжать кричать, и из того, что он произносил, нарисовалась следующая картина: мои родители целый день на работе, трудятся на благо общества, а мама, кроме всего прочего, должна вести дом и кормить и обстирывать нас, троих детей. Михаил работает и учится на вечернем отделении, у него нет ни минуты свободной, у Вали болит горло, и она не может ехать к бабушке, чтобы не занести инфекцию пожилой женщине, один я бездельничаю и, кроме школы, никаких забот не знаю, к тому же я утром пообещал отвезти бабушке лекарства и продукты, и вот в такой ситуации я посмел сказать сестре:
– Отстань, у меня других дел полно. Некогда мне к бабушке ездить.
Конечно, Валя тут же перезвонила маме. Вообще-то, насколько я помнил, говорил я совсем не это. То есть я действительно произнес слово «отстань», но дальше все было совершенно не так. Я сказал, что доделаю уроки и поеду. Но Валя преподнесла маме наш разговор в несколько ином свете, к тому же наврала, что у нее болит горло. Никакое горло у нее не болело, просто ей хотелось и меня подставить, мелко напакостить, и самой к бабушке не ехать. Мама, как обычно, ничего не перепроверяя и не выясняя, рассердилась и сказала, что раз так, раз Володя ехать отказывается, то она сама поедет. Как я мог так поступить в отношении родной бабушки?! Как я мог заставить мать… и так далее.
Я ничего не понимал. Я совершенно не чувствовал себя виноватым, ибо был полностью уверен, что мама просто передумала и решила поехать сама. Я же не отказывался, я просто сказал сестре, что поеду чуть позже, но поеду обязательно.
– Ты не человек! – продолжал бушевать отец. – У тебя нет сердца, нет совести, нет чести, нет уважения к старшим, нет любви к родственникам. Ты думаешь, когда ты был маленьким, у нас всех не было других забот и интересных занятий, и мы все только и мечтали о том, как бы посидеть с тобой, повытирать тебе задницу, когда ты обделаешься, послушать твои крики и капризы? Думаешь, нам очень нравилось не спать ночами, без конца вставать к тебе, менять тебе пеленки и ползунки? Думаешь, мы с твоей матерью не хотели сходить в гости или в театр, не хотели съездить в отпуск и отдохнуть? Но мы не могли, потому что нужно было заниматься тобой, сидеть с тобой, кормить тебя. И бабушка постоянно помогала нам, чтобы мама могла хотя бы в магазин сходить или в поликлинику. Никто не считался со своими интересами, никто не думал о своих важных делах, потому что был долг перед тобой, и этот долг мы стремились выполнить. А теперь, когда ты вырос, ты не хочешь долги отдавать, ты не думаешь ни о чем, кроме собственных интересов. Ты холодный, бесчувственный эгоист! Я давно это знал, еще с того дня, когда умер Ванечка, но я надеялся, что с годами ты поумнел и подобрел. Я ошибся в тебе! Ты – негодяй, ты – злобное ничтожество, ты мерзавец, из которого никогда не получится настоящий человек. Посиди и подумай над тем, что я сказал. Сегодня ты останешься без ужина и без телевизора.
Он вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, и я услышал, как снаружи в замке повернулся ключ. Меня заперли. Первые несколько минут я пребывал в шоке от сказанного отцом, я был раздавлен несправедливостью обвинений и не понимал, за что. То есть я понимал, что произошло, фокусы Валентины не были внове, но я не понимал, зачем она это сделала. Она всегда подставляла и меня, и старшего брата Михаила тогда, когда ей это было нужно, выгодно. А сегодня-то зачем? Чтобы самой не ехать к бабушке? Да ее никто и не просил, никто от нее этого не ждал, это должен был и собирался сделать я. Неужели просто из вредности, из пакостности натуры?
В переживаниях я даже не сразу сообразил, что меня заперли, и весь ужас положения дошел до меня только тогда, когда я в очередной раз взглянул на часы и понял, что уже половина десятого и минут через пять мне надо выйти из дому, чтобы встретиться со Славкой и отправляться на разборку. Я подергал дверь, все еще не веря в то, что не могу выйти из комнаты. Я стучал в нее, потом начал кричать. Услышав шаги отца, я торопливо заговорил:
– Папа, выпусти меня, пожалуйста, мне обязательно нужно пойти к Славику! Это очень важно!
– Для того чтобы навестить больную бабушку, у тебя времени не нашлось, – холодно ответил отец. – Ты был занят более важными делами. Теперь ты никуда не пойдешь, пока не осознаешь всю глубину своей безнравственности.
– Я все осознал, папа! Прости меня, пожалуйста, я все понял. Мне очень нужно, это вопрос жизни и смерти! Пожалуйста!
– Когда болеет твоя старенькая бабушка – это тоже вопрос жизни и смерти. Ты, очевидно, так ничего и не понял. Будешь сидеть дома.
Как ни странно, но мне даже в голову не пришло обвинить Валентину во лжи. Я уже тогда понимал, что это бессмысленно: Валечка была умницей и красавицей, Мишенька – тружеником, одновременно работавшим и учившимся, а я – изгоем, от которого ничего хорошего ждать не приходилось.
Шум удаляющихся шагов. Меня не выпускают. А как же Славка? Как он, тихий домашний мальчик-музыкант, будет драться с этими отпетыми хулиганами? Это же получится не честная драка, а избиение. И я не смогу его защитить. Может быть, он испугается и один не пойдет? Не дождется меня и просто не пойдет. Нет, я хорошо знал своего друга Славика, ему чувство собственного достоинства не позволит струсить и не пойти.
– Дайте позвонить! – завопил я, снова молотя в дверь кулаками. – Хотя бы позвонить дайте! Выпустите меня!
– Перебьешься, – раздался ехидный голосок сестры Вали. – Занимайся своими важными делами, времени у тебя теперь – вагон, все успеешь.
Распахнув окно, я всерьез прикидывал, можно ли удрать таким способом, но сразу убедился, что ничего не выйдет. Двенадцатый этаж. В той комнате, где я находился, не было балкона, и, таким образом, все возможности выбраться, например, через соседей обрубались.
И тут я услышал звонок в дверь. Славка! Как хорошо! Он не дождался меня в условленном месте и пришел сам, думая, что я забыл или перепутал время. Я с новой силой принялся стучать и орать, но тот, кто вышел на Славкин звонок, оказался более предусмотрительным и разговаривал с ним на лестничной площадке, закрыв за собой дверь в квартиру. Все пропало.
Снова хлопнула дверь.
– Это Славик приходил? – проорал я осипшим от крика голосом.
– Да, – ответила Валя. – Я ему сказала, что ты плохо себя чувствуешь и лег спать пораньше.
– А он? Что он сказал? Он домой пошел?
Я все еще надеялся…
– Он сказал, что, раз ты болеешь, он пойдет без тебя. И перестань орать как резаный, от твоего визга уши закладывает.
Я плохо помнил, как прошла ночь, но у меня было ощущение, что я не заснул ни на минуту. Перед сном меня выпустили в туалет и в ванную и больше уже не запирали: вернулся после вечерних занятий в институте Миша, с которым мы делили одну комнату.
Утро оказалось еще ужаснее. Не пройдя и полпути до школы, я встретил парня из нашего класса и узнал, что Славку здорово побили и, что хуже всего, повредили ему руки.
– А чего ты спрашиваешь? – удивился одноклассник, шагая рядом со мной. – Ты разве не был с ним? Вы же должны были вместе идти.